the flocks of birds will rise, in undulations, and cover up the sky.
sick people, capable to cough their lungs out, when narcotized,
fall pale with faces down from second story heights.

and, chained those thoughts that leave the head,
in empty room, desire that overtakes the bet
leaves lead on tongues that cry for black.

from burning bridges the red light dwells
on faces in possession of some gentle thing,
blamed is the heart for signal smoke,
spits the farewell.

Когда влетая к высоте
С открытыми глазами,
Теряясь в блеске и шелке
С неразделенными чертами--
Теряя силы, теряя быль,--
То заполняет вакуум
Стонов взрыв.

Слегка тошнит, головокружение
От дымки цвета дребезжание.
Ты убаюканный от ласки,
Ты успокоивший все вши,
Не жаден, не желаешь взятки
Кому-то проданной
И раненной души.

И кажется, пришел мир свят;
И кажется, спасение:
Сей взлет, сие мгновение
Открытых окон, освящения
Телесной красоты,
Телесной музыки,
Телесной простоты.

Держась за воздух лир,
Зеваешь сладкий сон
О, Про блаженный мир,
Где под хрустальный звон,
Ты голым поедаешь
Диониса плоды:
Минуты бессознания,
Минуты дурманящей любви.

I find myself to be the main character of Dostoevsky's novel Idiot. yeah, the idiot...

"...man everywhere and at all times, whoever he might be, has preferred to act as he chose and not in the least of his reason and advantage dictated. And he might choose what is contrary to one's own interests, and sometimes one positively ought (that is my idea). One's free unfettered choice, one's own caprice, however wild it might be, one's own fancy worked up at all times to frenzy -- is that very "most advantageous advantage" which we have overlooked, which comes under no classification and against which all systems and theories are continually being shattered to atoms. And how do these wiseacres know that man wants... a normal, a virtuous choice? What has made them conceive that man must want a rationally advantageous choice? What man wants is simply independent choice, whatever the independence might cost and wherever it might lead. And choice, of course, the devil knows what choice."

white bedsheets, pillows on the floor, dog wars, beer leftovers, a cup of coffee and cherry turnovers, cute ladies, sunshine, incense, cigarette butts, neutral milk hotel, vitamins, and "that" smile on the face. oh, Sunday morning

we are as timid birds, we are as candles in the wind. we dream a wonderful dream that will disperse by morning. yet, let your awakening be not from the dream, but from a burning touch of nervous fingers on the silky skin.

the lights are off. any sound is misleading. but worst is silence. when at the heat of the party a glass of wine falls...
( gun is in the drawer.)
in this heavy silence, i can hear the trembling of earth caused by the highway. "Hello!" We will be happy now and forever. but only beeps on the other end of telephone wire.
Darkness at the end of the sentence...

pour some boiling lead on this beating heart! or tear it apart, then burn it in the universal fire, and laugh at its prayers for salvation,as you would laugh at those blind men who unquestionably believe in God. And, oh believe me, that this damned heart after all will still be breathing! Then, fucking, treat it with mercury or shoot a lethal dose of epinephrine!

Holy water burns like acid,
Incense seduce the sheep.
You're as clean as the Virgin Mary,
From your mouth the poison seeps

Eyes with pupils inward and heartbeat of a rabbit. We walk in circles of neglect. So, behind what do you hide yourself -- egoism, indifference, or the hysterical laugh?

И, колокол сердца моего
звонит в клетке из ребер,
где нехватает тепла;
брат героин, не томи
и не мучь меня,
не хочу я болей тебя...

Научите меня рисовать на холсте
Душу вытягивая, извивая,
Подобно дыму сандала.
Научите меня рисовать на холсте
Красной шторой свет заглушая,
Горячий чай на три разливая.
Научите меня рисовать на холсте
Моменты, что засохшие цветы,
В стиле гранж, как в памяти.
Научите меня рисовать на холсте
В виде коллажа из фото,
Чтоб видеть измерения глубже.
Научите меня рисовать на холсте
Чтоб в механизме сие
Сам Будда смеялся.
Научите меня рисовать на холсте
Чтоб кровь изможденных рук
Омывала тысячи жизненных мук.

Научите меня
... уставшую...
... неверующую...
рисовать иконы.

Waking up in darkness, in that womb of comfort and security, and finding courage to get out to that very light where one is exposed, where one is all alone. Tormented by fundamental fear of death and falling into the cycle of decadence, you wake up every morning and take four cups of strong black agony upon your dreaming mind: to explore, to learn, to create, and to become. Outside that dark, but familiar womb is the freedom unbounded, so go explore, learn, create, and become for you, like coal, will be blown into ashes one day. Giving into thoughts and doubts, days were wasted on covering the crown of our head and drawing the arrogant heart on our chest. Giving into temptation of lasting happiness, we searched for stability and security of someone else’s shoulder, but found only vulnerable bodies and desolation inside the womb. After all, all that is left is our hands and legs, and few decades before we turn into dust. Yet, still, every day, when you open your eyes bright light is most painful; every time, when you open the curtains in your room sunlight hurts the most; and, still every time, we are born sunlight makes us cry. Here is your life and its unbounded freedom, and here are your ashes.

Вот тебе и свобода без оправы, как горячий уголь ветром разнесется в пепел. Как долго нам пришлось прикрывать наше слабое темя и сколько нам пришлось рисовать свое гордое сердце. Остались лишь мысли и соблазн, который никогда не превратится в быль. Остались лишь руки, да ноги, и пару десятков лет пред тем как время раздует нас, как дым. Мы вечного счастья искали, а нашли вечное одиночество наших голодных тел в серых коридорах малосемейки. И, все равно, каждый раз мы раскрываем шторы -- солнечный свет больнее всего. И, все равно, каждый раз мы рождаемся -- солнечный свет больнее всего. Вот тебе и свобода, и вот тебе пепел от угля.

Мгновение бывшего тепла --
Мгновение солнечного дня,
когда в космический оргазм
взлетали наши ватные тела,
когда раскованно вкусив
все соки розы лепестка
и, нежно, в розовой, во, мгле
считая звуки сердца.
Bцепившись в облака
позволить быть себе ребенком
и напоить себя водой
касаясь чувствительного донца.
В твоих объятиях открывать оконца
для пастельных оттенков роз,
для ароматов свеже собранных цветов,
для осязаний дивно мягких:
шелковистых и сладко ватных,
для тишины Бетховена....


И быть пыльцой, рассеянною, ветром
в мгновенье бывшего тепла,
прошедшего, солнечного дня.
И быть пыльцой, рассеянною, ветром
не зная куда деть себя.
И быть пыльцой, рассеянною, ветром
заражая любовью вся.

Мои пальцы дрожали
И холодными были
Когда я прикасалась
К пианино глади
Оставляя отпечатки на глянце

Белые шторы взмывались
Белые шторы смывали
мои отпечатки на глянце

Это нежное смятение,
Это нежное ведение
наполняло музыкой зал
Как сухое вино наполняет бокал
опьяняло и звучало
Как хрусталь.

Холодные пальцы
Холодный песок
Туманное небо
Какой-то звонок
Молчание
незваных
людей
Дыхание
живущих
теней
Стоя в ряд
Вдоль томных
грязных
стен.
Чего-то мы
Ждали от
незаконченных
тем.

Сухая дрожащая рука
расстреляла белый лист--
один, другой
и последующий такой
Голодная женщина
сытой умерла --
Последняя пуля --
Последней точкой
легла.

Жизнь вертится катушкой:
Вот подушка, вот матрас:
Вот и сшилась моя мать;
Петля иголочкой задета:
Моя мать -- уже раздета;
Вот подушка, вот матрас:
Сшилась я, и вот те раз;

В пещере у костра
Слышны дыхания
Блестят глаза
На стенах озаренных
Танцуют тени рук
И ритуалы тел
Пленят себя.
Волна нашла и Бум.
Дрожание.

В лесу громадных древ
И зеленью укутанного неба
Под пение птиц
Касаясь нёба
Плывут тела
Журча ручьем
На брызги разлетаясь.
Бум.