Парящие в небе Галапагосские острова - вещь, которую можно увидеть воочию, надышавшись запахом камышей. Меняет ли этот запах то, что принято у нас называть сознанием, или меняет он нечто иное - на сей вопрос не ответит нам никто, ни один, даже самый просвещенный тибетский старец.
Какие предположения мы бы не строили по поводу всего этого, ветер все шумит и шумит, гремит полыми стеблями, раскачивает неряшливые метелки, кое-где украшенные набалдашниками полосатых пауков, которые, выпуская по ветру куски паутины, ждут нужного момента, чтобы взмыть в небо и покинуть наше с вами общество в пользу дальних тенистых рощ, где свет и тень чередуются самым неожиданным образом. Пауки любят наблюдать за игрой полуденных теней, находя в их мелькании нечто привлекательное для своих внимательных глаз. Возможно, это полезно для их зрения, попробуйте и сами окунуть один глаз в мягкий раствор солнечного света, а другой - в прохладу сумрака, и, возможно, хотя бы на краткий миг вы увидите что-то, лежащее за пределами сегодняшнего дня.
[260x195]
Кстати, к вопросу о дальних рощах - никогда не пытайтесь добраться до них каким-либо иным способом, кроме как пешком. Некоторые умельцы пытались пользоваться даже серебристыми аэростатами, но где они теперь, незадачливые путешественники..? Верно, застряли где-то на половине пути к Туда, да и в Обратно им уже не вернуться, только если ветер переменится, а как мы все знаем, перемены ветра порой приходится ждать всю жизнь.
Ленивый солнечный день шелковой гусеницей отмеряет зеленые часы на поверхности кувшина, в котором плавают наши суденышки. Раскачиваясь на табуретке, я думаю над вопросом, который задали мне сегодня. "Сколько раз в неделю нужно кормить актинию?" - здесь чувствуется какой-то скрытый подвох, словно бы это не настоящий вопрос; настоящий же скрыт между строк, и ответить на него - значит получить ключ от секретного ящика, в котором лежит нечто, такое же недостижимое, как Мешок С Туманной Горы, или горсть колючих семян с одежды капитана Катля, который никогда не бывал в сколько-нибудь густых зарослях, если не считать стесненных обстоятельств.
Если рассматривать подробную карту Мирового океана через призму невыносимой печали, вы отметите тот любопытный факт, что незадачливые картографы пренебрегли указать добрую половину отмелей, подводных хребтов, водоворотов и растопыренных кракенов. Опытный мореплаватель никогда не позволит себе изучать атлас без соответствующего увеличительного прибора, будь то вышеупомянутая призма или обычное увеличительное стекло в оправе из позеленевшей медной проволоки. Поговаривают, некоторые совсем уж опытные морские волки имеют обыкновение прикладывать к поверхности карты свое обветренное ухо и, благодаря этому нехитрому действию, черпают кое-какие дополнительные сведения о силе и направлении глубоководных течений.
К сожалению, не все владеют тонким искусством разгадывания топографических значков, именно поэтому морское дно чрезвычайно богато разнообразными секретами и загадками.
Еще немного о свойствах стихий: смешайте пресную воду с морской, и увидите, как на дне вашей кривопузой колбы вырастут кристаллы магниевой соли - соль эта, будучи употребленной внутрь, вызывает легкое жжение в области сердца, каковое жжение никак не может быть отнесено к разряду явлений физиологической природы. И никогда не вздумайте обращаться по этому поводу к эскулапам, потому что от них вы не услышите ничего путного в свой адрес, кроме слова "дисфункция", истолковать которое не возьмется ни один здравомыслящий человек. Впрочем, один, донельзя искусанный южными мухами зоолог как-то предположил, что это слово является названием одной слепой пещерной рыбы, обитающей на полуострове Ма-Хао, но мы и полуострова то такого не знаем, хотя не раз штудировали карты все с той же проклятой призмой.
Зоологи вообще являются существами, абсолютно непредсказуемыми. Бывало и так, что даже в моменты, когда всеобщее воодушевление достигало своего апогея, и с небес начинала доноситься величественная музыка, какой-нибудь тощий, изнеможденный болотной лихорадкой естествоиспытатель вдруг восклицал "Вот оно! Вот оно!" и размахивая всеми своими многочисленными сачками (оставляющими далеко позади любой набор клюшек для гольфа), врывался на передний план мизансцены, руша и коверкая так благоприятно сложившиеся декорации.
Поэтому о зоологах говорить не будем. Другое дело - ботаники, те имеют совершенно иную природу. Когда поблизости нет ни одного растения, они имеют обыкновение переливать воду из одного сосуда в другой, проводя за этим занятием долгие часы, некоторые еще при жизни становятся глиняными буддами и их аккуратно ставят в наиболее приятные уголки цветущих садов - там они могут достигнуть высшей ступени наслаждения, наблюдая, как одно растительное поколение сменяет другое, следуя по непреходящей дорожке вращающихся вокруг самоё себя времен Читать далее...

Загадка:
Такая мягкая и невесомая
Истинная паутина призрачного света
Шепчущая нам прямо в сердце
Истории, заставляющие плакать птиц
На самом краю туманной горы
Алой от неизвестных растений

По дебрям усталый брожу я в тоске.
Рыдает печальная осень;
Но вот огонек засиял вдалеке
Меж диких, нахмуренных сосен.

За ним я с надеждой кидаюсь во мрак,
И сил мне последних не жалко:
Мне грезится комнатка, светлый очаг
И милая Гретхен за прялкой;

Мне грезится бабушка с книгой в руках
И внуков румяные лица;
Там утварь сияет в дубовых шкапах,
И суп ароматный дымится.

Все дальше во мрак я бегу за мечтой;
Откуда-то сыростью веет...
Зачем колыхнулась земля под ногой,
И в жилах вся кровь леденеет?

Болото!.. Так вот, что готовил мне рок:
Блуждая во мраке ненастья,
Я принял болотный лесной огонек
За пламень надежды и счастья!

И тина влечет мое тело ко дну,
Она задушить меня хочет.
Я в смрадном болоте все глубже тону,
И громко русалка хохочет...

Д. С. Мережковский, 1886 год.

Сегодня вычитал про любопытного жука - ламехузу. Этот жук забирается иной раз в муравейники, и поит муравьев до бесчувствия - выделяет из пуза какое-то опьяняющее вещество. Муравьи как перепьются этой дряни, валятся и бредят, а ламехуза тем временем чего-то у них там тырит из муравейника - по видимому консэрвы. А вы что думали - дармовой выпивки даже в природе не существует, к сожалению.

"...Как известно, муравейники, как и пчелиные ульи, – это иерархично организованные общества с четко «расписанными ролями» для всех участников. Среди них выделяются даже и отдельные «охранные отряды». Нападение на муравейник со стороны иных насекомых дело малоперспективное в силу хорошо организованной охраны и обороны муравейника. Однако борьбу с муравьями обманным путем выигрывают ламехузы. Их прием – наркотизация. Ламехуза способна вырабатывать и выделять из организма алкоголь. На начальном этапе эти особи безобидно размещаются у входа в муравейник, а не в нем самом. Алкоголесодержащие выделения специальной железы, размещенной в области лапок ламехузы, потребляются муравьями, после чего от их былой организованности по «охраны и обороны» не остается и следа. Завершается же дело разорением этого муравейника."

Когда пауки-крестовики совсем не делают паутины, тогда наступает та скверная погода, которая на барометре обозначается дождем и ветром; если пауки начинают протягивать радиальные паутинные нити, тогда можно рассчитывать, что через десять-двенадцать часов буря утихнет; если они уничтожают четверть или треть паутинной сети, чтобы сохранить ее остаток, это знаменует приближение ветра. вообще, когда пауки начинают в большом количестве протягивать свою паутину, можно ожидать хорошей погоды; если они делают небольшие сети, это значит, что погода будет переменчива; если, наконец, совсем не показываются, то с полным основанием можно рассчитывать на дурную погоду.

Да, опыт всех опытов - это быть живым. Сколько полезной информации может почерпнуть опытный наблюдатель, обращающий внимание на поведение самых мелких тварей. Поведение крестовиков, описанное выше, наблюдал некий Дижонваль, заключенный в голландскую тюрьму в 1787 году - все его прогнозы погоды оказывались точными на сто процентов. Впоследствии он был освобожден из заточения наполеоновским генералом Пишегрю - но барометр Дижонваля так и ушел в небытие, хотя оказал немало содействия французам.
Насекомые - удивительные создания, как жаль, что они в таком огромном количестве гибнут от наших рук. Бережнее что ли нужно... Ведь даже обычный комар является удивительным организмом, еще древние греки пытались понять, отчего же его зад звучит, как тромбон, уменьшенный в сотни раз... Хе хе хе

[250x291]
Выписка из путевого дневника Генри Стенли:
«Невольно сомневаешься, настанет ли когда-нибудь дневной свет. Судя по лицам наших людей, они на это не надеются. Утомление, страх, отсутствие друзей, голод, дождь и буря производят на них совершенно подавляющее впечатление. Они сбиваются в кучу, залезают под вороха банановых листьев, прикрывают головы щитами, одеялами, циновками, брезентом от палаток, иной раз даже седлами, жаровнями и сковородами; все их существо проникнуто безмолвной тоской. Несчастные ослы, приложив уши к спине и закатив глаза, лежат, вытянув спину; петухи, с гребешками на сторону и в неподвижных позах, своим жалким видом довершают общую картину отчаяния.»

Интересный такой факт - когда сеньор Альмиранте возвращался в Кастилию после своего первого, венценосного путешествия к карибам, страшный шторм настигнул "Санта-Марию" почти у самых берегов Испании. Тогда отчаявшийся адмирал собрал весь экипаж на палубе, заливаемой потоками воды и провозгласил, что те трое из экипажа, кто вытянут жребий, по прибытии на родину совершат паломничество в три самых уважаемых и древних монастыря, где поставят самую большую свечу Святой Марии Гваделупской.
Насыпав в шляпу горошин (по количеству человек в экипаже), и пометив одну из оных святым крестом, Кристобаль Колон первым тянул жребий и вытащил эту самую меченую горошину. Второй раз горошину вытащил некто из матросов, а третий раз - опять адмирал. Напомним, что численность экипажа на судне была чуть более ста и чуть менее двухсот человек.
Кроме обещания поставить свечи, было решено, что каждый человек на судне даст себе какой-либо небольшой обет, который будет обязан выполнить в случае благополучного прибытия корабля в порт.
Поскольку даже после этого шторм не пожелал хоть как-нибудь утихнуть, небесам было дано обещание, что вся команда во главе с Колумбом в простых рубахах и со свечами в руках совершит крестный ход в один из монастырей Святой Марии.
Из дальнейшей истории все мы знаем, что "Санта-Мария", равно как и обе других каравелы таки добрались домой, и адмирал совершил еще три путешествия в страну, которую до самой своей смерти продолжал считать Индией.

И опять про море... Я мечтаю о нем каждый день, как герой, пробирающийся по сырым болотам чужой страны мечтает снова увидеть высокие белые башни своей родной цитадели... Я мечтаю о нем, как мечтает высокое дерево снова стать маленьким сморщенным желудем, который крохотный лесной ручеек несет вдоль заросших малинниками холмов (о где теперь эти холмы, где те птицы, что первыми садились на мои неокрепшие ветви?..)Я мечтаю о нем, как кабинетный ученый мечтает в утлой шлюпке, поливаемой ливнем, преодолевать извергающие рычание яростные волны и освещать тьму впереди болтающимся в руке масляным фонарем, надеясь найти признаки существования морского змея.

Мы придем из созвездия Гидры
Непонятные чуждые Твари
В океанских бездонных глубинах
Где вода так черна, словно нефть
Будем сложных конструкций порталы
Строить медленно с шумом неясным
Извлекая из скальных пород
Медь, природный вольфрам и железо...
Час наступит, расплата придет.

Странный индустриальный шум у меня в голове. Что-то такое работает, какая-то фабрика, такие однообразные неясные шорохи.
Типа если в далеком 56438 году какой-нибудь дельфин случайно заплывет в остатки подводного кибермегаполиса, запутается в его прозрачных пластиковых тубах, он будет слышать такие же звуки - отдаленное это ушедшей навсегда цивилизации, полулюдей, полуандроидов.
В далеком будущем, я уверен, время перепутается, прошлое догонит настоящее, и наступит самое настоящее Безвременье.
Странные сложные механизмы поростут травой, мелкое теплое море зальет большинство материков и континентов, и обитать здесь будет только уединение, окруженное верными морскими слугами.
Да качнется иной раз какая-нибудь шестеренка, с чего бы это?..

Стоишь у огромного окна, распахнутого во всю ширь, ветерок поигрывает прозрачными невесомыми занавесками, и наблюдаешь перед собой перспективу столь волнительную, столь напоенную какой-то инородной свежестью, что на ум приходят мысли только о море, и не привычном море, а другом, на странном берегу которого находим мы во сне чудные и красивые раковины, просыпаемся потом, шарим рукой вокруг, все еще надеясь нащупать рядом твердые влажные скорлупки, но нет... остались они там, в глубинах дремотной ночи...
Давно позабытым утром 1269 года спуститься к Эгейскому морю по треснутым мраморным ступеням древней террасы, скинуть одежды, тебя опоясывающие, и с невысокой, нагретой солнцем скалы кинуться вниз, в прохладные лазуритовые толщи воды... в каскадах пузырей ворваться туда, замереть на несколько мгновений, а потом расставить руки в стороны и вращаться вокруг своей оси, наблюдая, как деревянные лица богов по борту затонувшего греческого корабля издают рычащие звуки, исторгая из раскрытых зевов клубы крошечных пузырьков воздуха.

Море - это когда время идет по спирали,
Превращая нас то в обкатанный камень,
То в раковину с обломанным краем
То в дрейфующую рыбью стаю
Море - это история без конца и начала

Вы когда-нибудь пробирались по цянгуйскому лесу, в одной руке держа новенькое ружье, а другой прижимая к боку ягдташ с только что подстреленной куропаткой? Ночевали ли в заброшенной китайской фанзе?
Но самое главное - была ли у вас лайка с разноцветными (один белый, а другой голубой) глазами?

[453x340]
Морская тварь – нет у нее ни головы, ни хвоста, ни туловища, ни единого плавника. Есть лишь светимость настоящего морского осознания – фосфоресцирующие нити в круговороте истинной морской воды, странная и непостижимая игра теней в пронизанной призрачным светом толще океанской воды.

[400x248]
Слышите ли вы бульканье, шорохи, поскрипывание этой удивительной мелководной реки, что несет меня прямо в бескрайний океан? Погруженный в этот шелк я плыву, вращаемый медленным течением, и песчаные берега, поросшие низким редколесьем, вращаются вместе со мной.
Я – тот крохотный человечек с картинки, что шагает по давно забытому берегу навстречу бескрайним водяным просторам, пронизанным зеленоватым светом. Белоснежные фисташковые деревья на белоснежном песке, лазуритовая гладь, слепящая глаза зелень вытекающей из-за беспорядочно накиданных скал реки.
Бесконечный квест среди мерцающих золотых пузырьков, шипящая брызгами нирвана, крепчайший на свете сон, сковывающий тело блаженной пеленой абсолютного бездействия. Какие чудные открытия ждут нас за каждым поворотом этой реки! Словно полусонные батаки на продолговатой своей посудине, будем мы ритмично опускать в воду наши длинные тонкие весла с резными насечками и повторять один и тот же несложный напев.
И все белее и белее будет кругом. Истинный юг будет где-то рядом, в самом центре гигантского водоворота, и наша лодка будет кружить и кружить, все более приближаясь к центру этой непонятной воронки.
В закатанных повыше простецких штанах, как хотел бы я никогда не уходить с этой странной фотографии.

Птица летела из Лапландии
Орел с Северо-Востока

Одно крыло взъерошивало воду
и другое мело по небу.
А хвост скользил по морю

Он порхает, он скользит,
он смотрит и поворачивается.

"Почему, человек - ты среди моря,
Зачем ты, парень, среди волн?"

Осень, проклятая гончая собака, все преследует и преследует меня, и даже если я доберусь до самого экватора, она схватит меня в самый разгар праздника Нептуна.
Помните ли вы изображения Наски? Гигантские такие фигуры, разбросанные на много миль... Хотя, к чему это я...
Давеча обнаружил у себя в шкафу давно утерянную магнитную пленку со странной такой музыкой. Словно бы далеко-далеко дождь барабанит по листьям, растущим у железной дороги, ведущей в какой-то город, каковой я отлично помню, как размытое пятно, в котором ожидает меня существо, с которым мне придется бродить по дорогам вечности.
Коварный торговец, что подсунул ты мне в своем кривобоком пузырьке? Зачем встретил я тебя на грязных улицах города, который забываю каждый раз, когда просыпаюсь.
Зеленый свет внутри меня разгорается все ярче, оставаясь таким же тусклым и сумрачным.
Река все течет и течет, и там, где стояла раньше водяная мельница, теперь задумчиво пускают пузыри лежащие на дне каменные жернова, и на каждом высечена неоконченная история.
Чувствую себя, словно Вождь, придушивший МакМерфи и убегающий в ночные холмы, повторяя про себя "Как гора... как гора..."
"Тяжкая это работа, джентльмены, посмотрим, кто продержится дольше".
И первый удар киркой по золотоносной почве.

[310x228]
Друзья мои, ожидающие меня за чертой сумерек, ваши тусклые фонари и потертые тульи шляп чудятся мне задолго до наступления темноты... Каждую ночь мы продвигаемся все дальше и дальше от дома, и наступит когда-нибудь такое утро, когда я уже не смогу вернуться назад, в свой уютный дом, стоящий на берегу вечности.
Порой мне кажется, что я уже сейчас забрел так далеко по чудесной тропе, что перестал быть собой, и давно умер, расплылся, потерял очертания, превратился в игру теней на листе одинокой старой ивы...

Когда-нибудь, мой трепетный друг, когда-нибудь мы встретимся там, где в Золотое Море впадает самая прекрасная река на этом свете, где все такое зыбкое и нереальное, и даже белоснежное солнце в туманном мареве неба, и рогульки крабов на прибрежных камнях, и шум набегающей воды… Когда-нибудь я улыбнусь твоим следам на песке, и мой голос разнесется над дюнами времени, что протянулись ровно с востока на запад; я обниму тебя нежно, словно охапку бархатных маргариток, и наши паруса наполнит собой ветер с чудным морским названием… Полотняный морской змей запляшет на флагштоке, и потревоженные белоснежные птицы под звон судового колокола поднимутся на восходящих потоках воздуха все выше и выше, насколько хватает глаз.
И окажется тогда, что все настоящие Истории лежат где-то впереди, бесчисленные миры, рассыпанные по ветхой карте окоема, мириады вселенных, дрейфующих вместе с планктоном по дорогам морских течений.
Кое в чем прав был Стивенсон, умирающий на Самоа поздним вечером одного ничем не примечательного дня… «Море превращает людей в истории».

Без силы духа мы в этой жизни ничто. Дух - вот что важно во всех наших поступках. И ничего более.

Сегодня ночью я почему-то много размышлял о соляных кристаллах. Меня удивляет их странная симметрия, они чрезвычайно красивы и чрезвычайно опасны. Что-то в них такое, я бы сказал, космическое. В линиях, пронизывающих крупицы соли, можно угадать орбитальные пути множества галактик, как ныне существующих, так и давно обратившихся в незримые поля тусклой энергии.