Мне не потребовалось забирать его жизнь. Дыхание его остановилось на последнем слоге - я так и не успел понять, хотел он сказать "вернут" или "вернутся", но - в свете предполагаемой драки, решил начать готовиться прямо сейчас.
- Что ты с ним сделал? - спросил у меня Харон, когда мы отправились в обход лабиринта по правилу левой стены.
- Ничего особенного, - я пожал плечами, - это же мой страх. И корни его - во мне. Вот я и вернул его... к корням. Нечего ему снаружи шастать. Как если бы у меня внутри была дырка, а эта тварь снаружи являлась бы к ней пробкой, понимаешь?
[300x400]Все живое… и даже многое полуживое боится неизвестности. Фактически, страх – это и есть форма фиксирования неизвестности, стыдливо прикрытая инстинктом самосохранения, который склонен наполнять возникающее «слепое пятно» разнообразными угрозами, изобретательно придуманные для него живым. За это на инстинкт сложно быть в обиде, он просто хорошо делает свою работу, а уж на живое, которое больше всего боится именно неизвестности, а не того, чем ее прикрывают – и подавно…
Я и не обижался. В момент встречи с моим страхом мне было как-то не до того. Я был занят.
На мгновение я ослеп. Бесшумный взрыв заполнил всё вокруг белым ослепительным фоном, на котором пространство и все заполняющие его объекты отпечатались собственными негативами. Белые веки Харона с черными провалами белков, темно серые блики на бездонно-белой воде, мутно-серебристая глянцевая бесформенная масса, поднимающаяся над нами… а потом все исчезло под ледяным ливнем – это тварь, вызванная из глубин озера паникой алхимика рушилась обратно в пучину.