Зимой так прекрасны розы. Бордовые на белоснежно-синем в сумерках снегу, будто каплями густой крови ложатся они на следы невесомых босых ступней. Белый снег им так к лицу, но лучше синий, тот, что в вечернем лесу на далекой заросшей поляне. И они, упавшие из замерзших пальцев, разбитые и рассыпавшиеся сотнями судеб пропавших в заиндевелых ветвях. Зимой так прекрасны розы, а мягкие лепестки бархатом расцветают в руках; именно зимой…
…Букет розовых тюльпанов, в белой бумаге и плотно прижатых друг к другу и много; нераспустившихся, с тугими острыми на кончиках бутонами и густо-зелеными листьями. Букет в руках, что в перчатках, что в твидовом пальто, а на ногах туфли бегут по весенним лужам к трамваю в лучах теплеющего солнца. И ирисы в сдержанных руках, очки в черной оправе и тающий снег на душе. Весной…
А летом, в его полные неги и солнца дни любимы ромашки. Полями, охапками, венками; босыми ногами по утренней росе, букетами в вазах на скатертях ручной вязки. А по вечерам, на веранде с пледом и горячим чаем – тонкие сиреневыми лепестками полевые колокольчики на столе. И в лунную ночь, полную прозрачного призрачного света, вновь бордовые розы, что в сени деревьев кажутся черными.
Потом, в конце августа, в прохладные утра полные тумана и серого света – пестрые георгины и увядающие золотые шары; и сломанные подсолнухи в вазе…
…А осенью я вдохну аромат опавших листьев, листьев, что охапкой поднесу к лицу. Осенью я не жду цветов.
Это цитата сообщения Contumbre Оригинальное сообщение
Я очень понимаю Бога. Я тоже стараюсь не смотреть на то, что у меня не получилось.
Теодор Северин Киттельсен (1857-1914) – норвежский художник, иллюстратор сказок. Творчество его пропитано духом северных лесов и скал, духом древних норвежских преданий, а от того завораживает своей непривычной простотой, в глубинах которой таится непостижимая тайна.
“Мне более всего по душе таинственное, сказочное и величественное в нашей природе, и если я не смогу впредь совмещать свою работу с разумным изучением природы, я боюсь, что невольно отупею в своих чувствах.”
Он создаёт несколько серий рисунков, которые впоследствии выходят отдельными книгами: “Жизнь в стеснённых обстоятельствах” (Fra Livet i de smaa Forholde, 1890), “С Лофотенских островов” (Fra Lofoten, 1890-1891) и “Колдовство” (Troldskab, 1892). Это были первые книги, целиком созданные Киттельсеном. Помимо рисунков, он публикует в них тексты, обнаруживая незаурядный писательский талант.
Рисунок морского тролля, несомненно, был одним из первых, навеянных пейзажами Нурланна — северо-восточной части Норвегии. Встреча с троллем — сюжет многих норвежских историй, одна из них послужила тематикой картины Киттельсена. Это история о Йохане Перса и Элиасе Нильса, об их встрече с морским троллем. В конце истории Элиас нашел на одной из шхер огромный камень и в гневе сбросил его в море, и тут:
“Едва он упал в воду, как стал стремительно увеличиваться, он рос и рос и
вскоре из морской пучины поднялось ужасное чудовище, которое раскрыло свои огромные челюсти, настолько огромные, как открытый гроб, и прорычало: “Ну-ка, попробуй плюнуть мне в лицо еще раз, Элиас, но позволь мне сказать тебе…”
Другие рисунки из книги “Колдовство” посвящены персонажам норвежского фольклора и народных преданий.
В 1890-е гг. Киттельсен выпускает целый ряд книг, самой значительной из которых считается “Чёрная Смерть” (Svartedauen). В ней художник воспроизвёл самый драматичный период истории страны, когда под угрозой оказалось само существование норвежцев как нации.
“Чёрная Смерть” — это пятнадцать поэм с иллюстрациями, в большинстве своём целиком созданные самим Киттельсеном. Самые потрясающие из них – “Чума идёт”, “Осенний вечер”, в которых он достиг при удивительной стилистической простоте потрясающего эффекта восприятия. “Чума на Лестнице” – кульминация “Чёрной Смерти”, где странная, головокружительная перспектива рисунка необычайно усиливают исходящее от него ощущение ужаса. И в плане темы, и в манере исполнения этот рисунок занимает особенное место во всём творчестве Киттельсена.
Цикл «Тирилиль Тове» (Tirilil Tove) погружает нас в мир природных таинств. Зоркий глаз художника, всматриваясь в, казалось бы, обыкновенные пни, деревья и корни, видит в них пугающие и завораживающие образы лесных и горных обитателей. Грань между реальным и фантастическим практически невидима.
Это цитата сообщения Cocaine Оригинальное сообщение
в туманном Лондоне назойливые лица
пестреют самым пламенным румянцем.
мой нежный мальчик, почему тебе не спится
под звуки песен раненых испанцев?
твои запястья от царапин и укусов
в уродливых чуть розоватых шрамах;
ожоги, мальчик, посоли скорей по вкусу -
мне в детстве так советовала мама.
я знаю, больно. знаю, страшно. знаю, плачешь.
и язвами горит сухая кожа.
так одинок, так беззащитен нежный мальчик.
так безнадежны люди. боги тоже.
в твоих испуганных глазах - немая Ницца...
мой нежный мальчик, почему тебе не спится?
[Эта картина возникла в моем сознании очень давно, и иногда я вспоминаю некоторые ее краски, формы, ощущения. Непозволительно давно, а от того стерлись очертания, померкли оттенки, оставив лишь темно-зеленый в доминанте. А недавно мне стало удивительно, что никто не рисует темно-зеленых комнат.]
Темно-зеленый, будто болото староанглийских лесов, когда день сер и солнца не видно из-за туч; осот застилает собой клочки неба – вода темная, густая и топкая, а ты тонешь, тонешь, погружаясь в объятия теплого небытия. По краям лес, деревья с темными стволами, а осень уже ушла, оставив мокрую кору и зеленоватый мох…
Темно-зеленый, будто глаза, будто стекло, укрывшее старый бурбон. Густой и темный, будто смола, будто ее окрасили в темно-зеленый цвет грязных темных парижских улиц и покрыли ею стены. Темно-зеленый цвет стен маленькой комнаты, наверное без окон, ибо там светло лишь от свечей в канделябрах – или же сейчас вечер, и плотный пыльный бархат штор задернут, отражая внутрь комнаты густой трепет.
И в комнате стол темного дерева, и на нем тяжелый металл канделябра, и желтый воск свечей тает, льется потоками непролитых слез; и мерцает свет на темно-зеленых стенах не то в ткани, не то в густой краске.
Желтый воск так похож на твою кожу, матово-бледную в бликах свечей. Он так близок ей, что ты лежишь на столе обнаженная, тая воском под моими руками. И не хватает лишь фиолетового шелка твоего платья, что так поспешно ты скинула на ковер – в нем утопали шаги твоих босых ног. Столь поспешно, что я успел позабыть о твоей власти, и вот я верчу в руках твой стилет – безумец, опьяненный темно-зеленым блеском глаз, бархатом цвета бутылок и фиолетовым шелком.
Нет, темно-зеленый, матовый, голые стены и краска на них. Лишь стол в центре комнаты, а на нем обнаженное тело и потухшие свечи; фиолетовый шелк и тонкий стилет в белой как воск груди. Или же ты жива и вновь смеешься надо мною…
Это цитата сообщения Кларнет_Сквидварда Оригинальное сообщение
Я не находил разгадки и не мог совладать со смутными, непостижимыми образами, что осаждали меня, пока я смотрел и размышлял. Оставалось как-то успокоиться на мысли, что хотя; безусловно, иные сочетания самых простых предметов имеют над нами особенную власть, однако постичь природу этой власти мы еще не умеем.
Эдгар Аллан По
Действие в театре: занавес открывается и на сцену выходит главная актриса
Midwintertear , начиная свою игру, она вживается в роль и входит в образ. Ее игра жива, она не плоска, она объемна. Словно когти, скребущие красные портьеры, вонзаются слова в душу, обволакивая тебя легким дымом, выпущенным из трубки. Тлен розы, легкий запах мороза, строчки, строчки, бегущие за пером, которое выводит их. Непостижимым образом они приковывают нас к дневнику протагониста, девушки, красиво исполняющей свою незначительную роль в этом большом, огромном мире. Рассказ о жизни, с мыслями и выводами, которые заставляют глубоко задуматься и открыть сомкнутые глаза. Отрывочно-безнадежные предложения переплетаются в то самое простое и гениальное, сдобренные цитатами и рецензиями фильмов со смыслом. Загадочно непостижимое увлекает тебя вглубь, вдаль, к истокам. Словно прокравшись в старинную спальню, с отделкой из серого бархата, ты берешь маленькую книжку в коричневом, кожаном переплете, источающую запах духов, перевязанную ленточкой. А внутри нее хранится маленькое сокровище, листки с записями, старательно выведенными на благоухающих страницах дневника. Небрежные мысли, разбросанные с легкостью по строчкам, в тоже время могут надавить на тебя. Здесь нет слова «пустота», оно не забредало сюда. Бездна. Сокрытая. Глубокая. Тягучий рассказ, от которого тебя то отпускает, то снова притягивает. Завороженный магией слов, которые лишь помогают выразить мысли ты прикован. Ты не можешь уйти. Ты думаешь, но автор говорит тебе:Порой хорошо не думать. Ни о чем. Чтобы мысли не текли по руслу мозговых извилин.Ты отвлекаешься от прочтения телефонными звонками, но ты возвращаешься. Никто не будет учить, как правильно жить тебя здесь, здесь ты просто гость, которого возможно и не ждали. Ты слушаешь мысли, жадно впитывая их в себя, они не дают тебя покоя. Но они вдохновенны, без них нельзя. Автор исполняет свое предназначение:
Я стремлюсь давать окружающему миру свои мысли, умные мысли, ценные мысли.А мы лишь пожинаем плоды мыслей, забирая их в свой собственный запас мыслей и слов. Образность, граничащая с искусством всепоглащающая, захватывающая, уводящая в свой собственный мир. Она привлекает и отталкивает. Каждый видит в ней то, что захочет и сможет. Не все могут зайти в этот вымышленный мир, который притягивает магнитом к себе. Этот дневник, как темный лес, в который поначалу боишься зайти и заблудиться, не найдя пути обратно. Он остается неразгаданной загадкой. Кажется, что мысли, начертанные в нем, писал кто-то иной, не из нашего обыденного и скучного мира, как считаем мы. Но мы редко, когда меняем свою точку зрения, даже убедившись в том, что мир не такой уж скучный и плохой. После прочитанного хочется посмотреть на все другими глазами. Осмыслить и полностью понять все записи нереально, но маленькая капелька всего этого остается в подсознании, какой бы она не была маленькой, она все же есть. Лес оказывается не таким уж и страшным, как казалось, но в памяти он останется надолго. Тексты могут временами быть тяжелым грузом для тебя, но его нетрудно преодолеть, если не паниковать, а хорошенько на все посмотреть с другой точки зрения.
Она не даст тебе остановиться и послушать чистый разум. Она доведет тебя до той кирпичной стены, что невозможно убрать, когда ты уже сделал шаг в этот лабиринт, об которую ты в конце пути разобьешь голову...Подобными фразеологическими оборотами автор вовлекает тебя в свой собственный мир, не отпуская из него. Но иногда здесь скользит маленькая непосредственность
Я сейчас надену осеннее пальто и пойду в холодильник. [Там +8…]
Там я лягу на нижнюю полку и прикроюсь листом салата.
Дневник в данном случае есть зеркало, отражающее автора и всю его подлинную суть, сокрытую прозрачной внешней оболочкой, в виде заковыристых предложений, которые придают определенный эффект и шарм дневнику, но они не вычурны. Жесткость и мрачность некоторых мыслей повергает в транс, но мгновенно отпускает. Словно повесть или сказку, которую можно перечитывать несколько раз, замусоливая до дыр страницы, и, каждый раз находя что-то новое, читаешь дневник. Сколько неоткрытого, сколько всего еще есть. Сколько несказанно. А мы и не знаем, живя в своей личине, закупорив все дыры. Об этом дневнике можно рассуждать долго, но я думаю, это не к чему, потому что суть его и предназначение мы уже уяснили, а нам остается только невольно вздыхать и перечитывать сокровенные записи волшебных, как в сказке, страниц.
Тихо, тихо
Я буду лететь.
Останутся только
Вода и камни.
Бескрайний серый
Берег морской
Лежит одиноко,
Холодный, печальный.
Белые кости,
Останки мёртвых
Тают бесследно
В песке, средь камней.
[Чума идет]
Ulver: Bergtatt - Et Eeventyr i 5 Capitler
[Однажды мне сказали, что я пишу обрывки норвежских сказок и попросили рассказать одну, но целиком. И я прошу вас прочесть мою сказку и рассказать мне о ней, ибо то первый мой опыт подобных писаний.]
[Красные яблоки падают в снег
С черных ветвей, оголенных зимою.Осень давно ушла.]
Красные яблоки на белом снегу – будто румянец, оставленный остывающим закатным солнцем. Россыпью из опрокинутой плетеной корзины черных прутьев: по полу, по затертому дереву ступеней – к легкому прозрачному снегу. Тонкая бледная рука в шелке белого кимоно будто отдала всю кровь им. Сталь легко разрезает звенящую тишину воздуха – яблоки алыми каплями крови ложатся на снег. Удивление вырывается из-под тонких губ вместе с белым туманом чуть теплого воздуха; зрачки расширяются под черными ресницами. Одинокая хрустальная слеза катится по щеке.
Сталь ложится в ножны – веки опускаются под тяжестью снега; одинокие шаги слышны в тишине белого безмолвия.
Все медленнее падал снег, покрывая саваном черные волосы, белый шелк, алую кровь и яблоки…
Это цитата сообщения ITDalee Оригинальное сообщение
О музах увы говорить лучше сквозь зубы, потому что они как шлюхи, дорогие и не очень, сознательные или случайно сошедшие с человеческого пути, они просто есть, и почему бы им не быть: были во все времена и будут и даль т.к. потребность никуда не денется - меняется лишь отношение к ним. Самое наверное точное определение "продажности" нашли греки - они назвали их музами: прекрасные гетеры, жрицы любви, способные вдохновлять и мужчин и женщин, сводить с ума и возвышать те самые умы одним лишь своим присутствием. Они дарили Любовь, настоящую, великую, ту самую животворящую силу красоты разумеется не за деньги - они сами были этой любовью, отдавая самих себя и делая мир прекрасным - это было единственное условие. К бездарности или низменному похотливому животному, возомнившему себя Творцом они просто не подошли бы. Не снизошли.
Эллада... Где она, та прекрасная страна - руины. Где те прекрасные учения - зубодробительные теории государства Платона в зазубренных головах студентов на лекции философии. Красота ушла вместе с музами, оставив нам продажных шлюх, которым нравится чувствовать себя на пьедестале, кропотливо обтачиваемом влюбленным скульптором, или на холсте - старательно расписанным благоговеющим художником. Красота ушла, потерялась в новых ценностях и определениях, но люди остались и не смотря на разрушенные сердца - мы всегда будем искать любовь, а кто-то попытается навязать этот поиск другим...ммм.. ну допустим - всем. Это как раз творческие люди, которые не могут смириться с равнодушным большинством, которые забыли и не хотят признавать, что тот ответ, что они ищут, та правда и причина - она в сердцах, это любовь черт нас всех вразуми, раз у Бога не получилось. Бог вообще для меня что-то великое, самый великий творческий человек - он испытал любовь без музы, он и есть эта Любовь, это...это настолько не укладывается у меня в голове, что я уже и не пытаюсь уложить.
Нельзя любить муз потому что мы слишком любим самих себя - они не ответят. Будут растроганы, обольщены, приятно удивлены и всячески будут купаться в нашем восхищении ими, но - они не ответят. В сотнях лиц по крупинкам перебирая дражание ресниц я уже черт знает сколько ищу ту самую Истину, ту любовь про которую написано столько книг (хотя бы Библия), но мои музы - это просто шлюхи, которым я отказываюсь платить т.к. терпеть не могу льстить и всячески подлизываться. Да они дарят мне порывы, стремления искать снова и снова, не сдаваться, но... они прогнили, насколько же они обветшали, забыли и даже не пытаются искать... Иногда мне хочется для успокоения придумать сказку про взаимность музы к Пигмалеону, но это настолько слабая надежда, что нет сил пытаться, хотя хочется любить снова и снова. Музы никогда не любят нас, им просто нравится наша любовь и комфорт на всячески подобранном комфортном постаменте нашего сердца. Мы любим их, а они трахают нам мозг, только оргазм тут - мимолетное вдохновение, которое у женщин конечно дольше, но у мужчин - чаще.
Это цитата сообщения Neida Оригинальное сообщение
Разрежь мне под лопаткой кожу,
Там притаились два моих крыла...
Запиши меня в книгу. Фразой, карандашным наброском. В книгу, страницы которой пахнут увядшими розами. Запиши меня в повесть со сложным сюжетом и открытым концом. Я устала выбирать между белым и черным, биться о стены мировой немоты.
Но ты ломаешь меня. Ломаешь с особой нежностью.
А я думаю о том, что фарфоровая кожа должна пахнуть снегом.
Наверное, на меня так влияет этот простуженный декабрь.
Это цитата сообщения Neida Оригинальное сообщение
"А ты веришь в любовь с первого взгляда или мне пройти еще раз?"
Это цитата сообщения Narbeleth Оригинальное сообщение
И вот вместо того, чтобы отправиться "по дороге сна" или просто лежать на волнах музыки и чужих фантазий, я вновь брожу по лабиринтам своего сознания. Оказывается, в моей жизни есть особый род людей - "люди после". Они совершенно разные, но объединяет их одно: они вошли в мою жизнь после перелома в своей. Побывавшие в горниле жизни, с искалеченными душами, они переплавлены болью в нечто новое, несвойственное им прежним. Но за копотью, шрамами и ранами я всё ещё вижу их души, прежние души, тёплые, светлые и тёмные, великолепно глубокие и интересные. Только они сами уже их не видят, лишь грусть напоминает им о том, что раньше они были совсем другими. Раньше... До того момента, как что-то вмешалось в естественный ход событий. Чаще всего это были другие люди, безжалостно уродовавшие убранство этих душ, оставляющие после себя тёмный хаос и пустоту. Иногда это были стечения обстоятельств или неверные шаги, ведущие к крутому спуску. И я вижу всё это, вижу, что было до, вижу перелом и то, что стало после. Я будто листаю историю болезни:несчастная любовь, принесшая разочарование в людях, желание стать жёстче, недоступнее для боли; непонимание в семье, окончившееся гранью аутизма; запутанные отношения, заменившие романтику меланхолией; жернова жизни, оставившие грубые рубцы, неизбывную тоску и желание тьмы.
Как много бы я отдала за то, что бы встретить этих людей до, а не после, увидеть первозданную красоту их душ. Но пути решили иначе, я лишь вижу то, что стало после. Иногда закрадывается мысль, что неслучайно они все мне повстречались. Вдруг я могла бы помочь им обрести их прежний облик, вернуть гармонию? Вдруг. Фениксу не жаль исцеляющих слёз, но феникс теперь боится плакать. Да и неизвестно, тот ли он феникс.
А главное всё же - не стать причиной появления "людей после".
Это цитата сообщения Тетушка_Бя Оригинальное сообщение
Есть люди, как зеленый чай. С чайной церемонией, чайничком рыжей глины, рукавом кимоно и веером в рукаве. Люди-бабочки, люди - августовский вечер в звездах под треск цикад. Они чаще всего редкие фокусники с рассеянной улыбкой, и светятся мягким желтоватым светом - как светляки… с ними можно говорить о картах Таро, немножко - о Канте, и даже вскользь пройтись по Гегелю… Слушать музыку серебряных спиц, или просто молчать - уютно, глядя на закат, или на соседский гараж… они совершенно прозрачны и ароматны, как жасминовые призраки… наверное, надо уметь их пить… чтобы в их обществе не махать постыдно под столом скучающей лапкой от избытка материализации чувственных идей в своем здоровом, и, в сущности, очень земном тельце…
Есть люди, от которых остается осадок и послевкусие - как после плохого кофе. Ты, вроде, и в красивую толстую чашку его - с листиками по ручке, и кардамоном над ним парил, и корицей - трепетал… а все равно - дрянь,как будто наглотался чего-то непотребного, и желудями все это закусывал…И ты хотел, как лучше, и он хотел, чтобы не как всегда - а результат подобен химическому пятну на любимом галстухе… Божественный запах и мерзкий вкус (сказала Феня, укладывая очередную банку растворимого кофе в ящик со строительным мусором).
Есть люди-пиво. Легкие, и вроде как ни к чему не обязывающие. С которыми можно пить это самое пиво на скамейке в парке, и которые останутся там, когда ты уйдешь, сдав свою бутылку хамовитому бомжику. Люди, которые попросят сто рублей "в долг", и никогда не отдадут, и которых ты в следующий раз будешь рад узнать в толпе по неряшливым, но цветным одеждам. Люди, которые назовут тебя Юлей вместо Кати, и расскажут все тусовочные новости. Люди, с которыми хорошо - пока не раззеваешься, не заскучаешь, и не захочешь спать.
Есть люди-виски. Со льдом. Со льдом в голосе, во взгляде, с ленивыми интонациями и кожаными креслами в гостиной. Они ироничны, и курят хорошие сигареты. С ними бывает нечеловечески интересно - когда они поднимут бровь, и соизволят рассказать, как однажды, где-то в Аргентине, когда маленький оркестр играл танго… у них железная хватка, и неутраченная интеллигентская рефлексия мальчиков из хорошей семьи.
Они всегда предложат нетрезвой даме остаться. Нетрезвая дама всегда может уйти. Если по-честному, им пофигу, но на такси они посадят вас всегда. Дам, имеется в виду. Нетрезвых друзей - скорей всего, тоже. У них на юбилеях корифеи говорят длинные тосты и поддерживают под локоть маму именинника - всю в неподдельных бриллиантах и голубом, девицы танцуют кан-кан, а американские граждане кидают вверх ковбойские шляпы и сигары. А на утро им лучше всего продолжать говорить "Вы". По телефону - белой трубке из слоновой кости, из Аргентины.
Есть люди как коктейли. Особенно барышни. Девушки-мартини - ухоженные, с хорошим маникюром и туфельками на острых каблучках, в юбке до середины колена и с декольте до пейджера. Они слушают качественное западное диско и курят тонкие сигаретки. Они сидят в ночных клубах на высоких табуретах, и качают аккуратными лапками в чулочках. Иногда они танцуют на барной стойке сальсу, но это уже мартини с водкой, или текила со спрайтом. Как говаривала одна дама: "На меня эта ваша текила совершенно не действует! Я только в прошлый раз упала со стола!"
Есть девушки-Бейлис…девушки-литераторы, девушки-поэты, девушки-промокашки на тетрадном листе, исписанном чернилами: на них зеркально и неровно отпечатались тонкие витиеватые строчки… С ними не знаешь, что делать, и чего от них ждать: то вот она зарыдала и откидывает со лба прядь, мешающую созерцать Луну, то в черных одеждах раскидывает карты веером, стуча серебряными перстнями, то вот она смеется заливистым хохотом тебе в лицо, бормоча что-то полувеселое-полуобидное… я люблю бросать в Бэйлис лед. Иначе он для меня слишком сладок…
Есть люди как ром… темный ром с колой и лимоном. Или светлый ром с мятой. Но тоже обязательно с лимонным соком. Потому что в них всегда есть немножко горечи - которая остается на губах, после того, как они сожгут вам сердце. Или себе. Мне кажется, что они всегда горят, и исходят лучами - "кубинскими звездами царапая шею и грудь"… как Фрида Кало или Че. Апельсиновое дерево в окне с желтыми шторами на фоне океана.
Люди-коньяк - как стальной в ножнах. Медленно запрягают, но быстро потом едут. Холодноватые на первый взгляд, и горячие внутри: как потухший костер - сверху пепел, а внутри пламя. В них ныряешь, как в бассейн: помните, у Булгакова? Как из фонтана вдруг забила коричневая струя, и только пара человек решилась последовать примеру кота-Бегемота, и нырнуть? Выплываешь пьяным, хватая воздух, и дыша эйфорией, будешь изливать душу и словеса, а кончится все лимонно и кисло. Потому что снаружи всегда пепел, какое бы
Рубин зажёгся на ветвях,
потом стал пруд и гол, и тих.
А светлоту полян лесных
усеял побуревший прах.
[Г.Тракль “Время года”]
Нарисуй мне зиму. Нарисуй мне зиму, что увидим лишь я и ты. Гулким одиночеством заснеженных аллей парка, единением сводов темных ветвей, витым в своей пустоте чугуном скамеек. Серым небом, белым ветром, черною водою; и лед, лед замерзших озер. Мягкими шагами, тонущими в девственном покрове тонкого кружева; приглушенными словами.
Нарисуй мне зиму заледеневшими бордовыми цветами, что разбиваются, падая на землю моих следов. Заснеженными полями, сломанными колосьями; тонкими руками босоногой девушки в белом платье, идущей к тебе. Синим инеем недвижимых губ, остекленевшими глазами и небом, пустынным небом мертвых полей, что отражаются в них.
Закатом, замершим на заснеженных ягодах рябины, застывшими капельками крови на перышках береклеста. Черными елями, таящими мрак под своими ветвями; черными резкими сумерками лесной чащи, мечущимися тенями. Неиспитой тоской тающего заката…
Снег покалывает тысячами иголочек тонкие пальцы, покрывает их синим инеем. Тонкие пальцы остро чувствуют холодный воздух одиночества.
Нарисуй мне зиму взмахами всех кистей метели и заледенелыми окнами; жарким огнем вина и запахами огня и дерева. Отогретыми пальцами и оттаявшими губами нарисуй на мне зиму.
Я видел, как я в комнату входил.
И звезды танцевали в синей пыли,
собаки в поле, надрываясь выли,
и фён верхушки сосен ворошил.
Вдруг: тишина! И в лихорадке рот
зацвел отравными цветами странно,
и заструилась с веток, как из раны,
роса, как кровь - течёт, течёт, течёт.
Из зеркала - обманчивой пустыни,
из ужаса и мрачноватой стыни
лик Каина поднялся, как живой!
Прошелестел портьеры бархат синий,
луна глядит в окно, как из пустыни.
лицом к лицу: я и убийца мой!
[Г.Тракль “Ужас”]
Темные зеркала тонкого хрусталя разбиваются от дуновения ветра времени – от ударов слабых рук, от криков боли и отчаяния. Сотни остро режущих осколков разлетаются кинжалами ввысь, впиваются в сердце, ранят руки. Осколки жизней чужих и наших, осколки разума, утонувшего в глазах цвета гор; осколки чувств, былых и нынешних остро-тонко впиваются в замерзшие души.
В застывшем моменте движения волос по гудящему воздуху они лежат на полу перед напрягшимся телом меня. Черным стеклом холодного мрака отражают они ту часть, что однажды звалась им. Осколки прошлых жизней они отразят потоки нитей боли, что связывали его однажды. Отразят в пространство комнат меня, в вязко-спокойные течения жизни этой.
Я стану зеркалом его тщетных исканий; зеркалом его в жизни моей. Я стану тем ничтожеством для тебя, что однажды он стал являть для меня. Я становлюсь им неотвратимо-направленно, будто то усыпляющая песнь вечного спокойствия. И тонкие белые нити так медленно-неотвратимо тянутся через комнаты наших душ пауками чужих судеб.
Я буду писать тебе письма. На чуть помятых теплом руки листах с нечаянной каплей черного горячего чая. На листах мелованной бумаги с двумя сгибами к середине.
Писать тонким кружевом легких взмахов рук по белому полотну кожи; писать порывами запаха черного шелка платья. Острыми чувствами цвета страсти и нежности вычерчивать полосы с запахом роз.
Писать о взмахах крыльев тонких пальцев, о полетах сквозь заснеженные ветви безмолвного покоя, что связан с тихим блаженством…
И даже написав тебе эти письма, пухлую стопку которых ты перевяжешь лентой, оставив пылиться на полке; даже выточив до предела перо литературы, я не смогу подобрать такого слова, что способно описать меня в существе тебя.
Но при таких отношениях одна из сторон должна быть молотом, другая наковальней. Я хочу быть наковальней. Я не смогу быть счастлив, взирая на ту, которую люблю, сверху вниз. Я хочу любить женщину, которую смогу боготворить…
[Л. фон Захер-Мазох “Венера в мехах”]
Тонкие струи холодного воздуха вливаются прозрачно-синим в подсознание – зима прокралась нежно-тихо по мягкому снегу в наши души. Тонкие нити серебряных паутинок сходятся в твоих руках – тонкие нити высоко-острой власти надо мною.
От кончиков пальцев, от кожи губ, от темных углублений, от границы сознания – к твоему Эго, твоей жадной страсти. Тысячами острых иголочек – тонко-остро по коже и вглубь; тысячами густых капель стекать вниз – я становлюсь частью тебя.
Движения резкие, четкие в сине-шелковых сумерках; движения жесткие, ровные в холоде разума. Резкий будто кинжал в сознании страх разрывает на части от тонких струй воздуха по нежной коже; быстрой стрелой он врезается в запястья – отпечаток веревки остается на них. Неистовый, будто ветер в бурю, он охватывает само существо мое, смешиваясь багровыми волнами с болью капель крови…
…Капель крови на синем в сумерках неба снегу, что тянутся тонкой тропою моего сущего в тебе.
[350x350]
В безмолвия полночный час
Я обниму твои колени
Никто здесь не увидит нас,
Лишь кем-то проклятые тени.
[Otto Dix: “Раб”]
Тонкий острый скальпель звенит медленным сопрано в твоих руках. Тонкий скальпель творит вслед за тобою ровные линии на белой коже – синие стены, белый кафель, грязная земля… Ровные и точные, словно твой безупречный разум, – расползаются по моему телу реками вен от сердца к пальцам. Тонкие нити с бусинами густой багровой души – ты украшаешь меня упоенно-сладко в танце рук.
Танец рук в безумной эйфории эфира и кафеля стен, мелодии тонких нитей – тянешь, тянешь томительно-нежно струны хрупкой души. Ровные нити срываются в бардовые сгустки боли – рвется изнутри, остывая на твоих руках белым дымом. Теплая боль согреет замерзшие пальцы, омоет их музыкой тонких струн. И здесь я согласна стать цветами в твоих руках.
…Зашиваешь грубо, в пьяном исступлении – трескается фарфор пустого сосуда. Ровные линии тонких трещин, и алые бусинки застыли, словно рябина в зимнем лесу. Тонкие пальцы дрожат от холода – чашка белого фарфора падает на пол. Ты не видишь, как мне больно лежать на полу осколками...