Потребность в чем-либо подобном обозначилась давно, теперь же мы наконец-то имеем ее воплощение. Представляю на ваш суд и вам в помощь некий мануал по обращению и использованию сего дневника, то, что должно помочь вам в понимании сути и сущности здесь содержащегося.
Ссылка на данное творение перемещается в эпиграф. Творение пополняется время от времени. Желательно к прочтению всеми присутствующими здесь, пусть даже на время. Сухость и официальность вызваны предметом обсуждения. Прошу к столу…
Твои красные комнаты переливаются в моих чувствах: бордовый ковер на стене, люстра под тепло-оранжевым абажуром, стол коричневого дерева и мягко-старые обои. Твои окна светят далеким теплом в смеси с тоской – я стою на своих темных улицах под окном, заслоненная ветками деревьев от твоих воспоминаний. Твои красные комнаты так далеки от меня в своей опустошенности внутри себя.
Ты заслонен от меня воздушной пеленой несбывшихся мечтаний – завесой подсвеченных желтым штор; ты расстилаешь кровать – я не хочу знать тебя приближенным к земле.
Твои руки слишком нежно и слишком редко гладят меня по спине; пальцы аккуратно пробегают по молочно-белым костяным клавишам пианино – я готова разлиться мягко-печальной историей не о тебе рядом. Твои слова обо мне полны запаха сирени майской ночью и шелеста фонтана - тайно, шепотом, быстро-скрытно, страстно-поспешно. Твои песни не желают позволить тебе обнять меня вдруг и сегодня и больше никогда – и большего не нужно, лишь твои мысли и воспоминания о запахе меня.
Нас так представили, нас так поставили-подставили...
Давай же продолжим пить коньяк, что тонкими струйками разливается по сознанию - вытягивает столь нужные не_сложные слова. Давай же относить все наши полу-чувства на тяжесть граненого стакана в тониких пальцах, а потому не мыслить плоско-просто, давая волю легким всплескам - раскатам волн янтарного тепла.
Твои красные комнаты в тишине ночи – я ушла из них давно и навсегда. Лишь теплый ночной ветер легким дуновением напоминает о тоске пустынных улиц…
Сдирать с художников кожу нужно элегантно, в противном случае вы рискуете остаться один на один с орущим куском свежего мяса… Кровь ни в коем случае нельзя смывать! Соберите её в баночку и положите в морозильник, а позже, вместо льда, добавьте в лимонад. Выжмите из кожи до последней капли алую жидкость, высушите в микроволновке и растяните на пяльце, из волос сделайте нитки, а в качестве иголки сойдет и ногти, у них они длинные. Ткать нужно только под американскую классику – то есть в тишине. После пропитайте кожу мыльным раствором и натрите подкожным жиром, чтобы блестело. И на стену. Не забудьте расписаться глазным соком! И рамку из вен по тональности распределить….
[Ты слышишь? Там тихо,
А может, я просто устала.
Расстались,
Разбились…(c)]
Виноградный чайник с кокаиновой стружкой – ты немного легка и меня вовсе не помнишь. Помню лишь я – оно тебе вовсе не нужно: заполняется сам, заполняется стружкой – удивления много, но мало так смысла. Столь же мало волос виноградного цвета (будто спелый мускат разлился по янтарной шкатулке): я пишу - это все, что я только умею (отличительная от меня тебя черта – так я думаю в вещих снах).
Виноградный же чайник с кокаиновой стружкой все стоит на столе – черт, ты многим так нужен; кипяток твой так пахнет летом, что ты смело пустила вниз. Все так просто, так мелко, но мы станем смелее – мы наполним все смыслом, что ведом только нам.
Старый белый фарфор, тонкий пар от воды – мне милы до бессонницы желтые сны – лишь твои, лишь твои; словно осени листья – в зеркалах нет мечты, только ты и мои глаза рядом.
Шаг назад, вдох открыто-наполненно, четко, чуть-чуть не по правилам – можно буду тебя ненавидеть я завтра? А сегодня я стану тобой…
Ты говоришь что у тебя нет крыльев, и я со своими подбитыми кутаюсь в черные плети зимы - она так неистово впивается в мое тело. Рви меня - вбивай словами в асфальт, гвоздями впивайся в запястья - только нежно, слышишь. Убивай меня нежно, ведь ты в совершенстве умеешь делать это - мой мальчик полубог с кинжалом за пазухой и теплом в зрачках.
Выпей мое сердце.
Сколь не совершенна я в чем-либо отличном от меня: в тебе, в твоих словах и в мыслях обо мне тебя.
Сколь убивает, притупляет чувства такая простая в себе радость, сколь сильно вытягивает мысли – будто накручивая нити разума на тонкие пальцы – на себя, от других, от иных, от себя, от меня.
Я плачу, я поняла, мне режет сердце сталь холодная ножей несовершенства… и холод искренности – не поздно? Не поздно ли терять теперь; но я хочу вернуть, вернуться. И я хочу, чтоб слезы тихо капали, текли вниз – поверь, мне будет легче так.
Я глупа в ином, отличном от меня.
Один из тех ножей, что прочно сели в сердце – сознание несовершенства самое себя, и осознание сознания того.
[Если девушка дарит вам фотографию, на которой она улыбается, знайте, что эту улыбку она уже подарила фотографу]
Я их ценю невообразимо и тайно ими восхищаюсь, стремясь постичь их мастерство, смотря на них огромными глазами, что полны трепета таинства. Я к ним стремлюсь глубоко-не_сознательно, порывами внутренних ветров, что срывают лепестки с нежных цветов. Я их коллекционирую, собирая свои чувства, складывая в неизвестную доселе старую жестяную коробочку памяти гениев с объективом, гениев, что так и не приняли мою улыбку в дар.
Их тонкие пальцы рвут все беспощадно и в клочья; их холодные глаза режут. Они всегда не_мои.
Продать улыбку им так просто, так легко и так… заманчиво-желанно.
Прозрачным облаком рассыпаться пред их глазами,
Туманами рассветными окутать их сознанье
И легким ветром ускользнуть куда-то в даль.
Но пальцы тонкие жестоких этих лиц
Столь холодно-недвижны, столь чужие,
Не тянутся к прозрачным лепесткам нежнейших роз,
Не жаждут губ, движений рук, дыханья ветра.
Простой ухмылкой отметут с лица
Любое дуновение мечтаний.
И ранят холодом стальным глаза,
И нет прибежища от их сарказма.
Не от того ли, что чужая им есть я,
Не от того ли, что чужим остаться им на веки мне?..
Они так схожи холодностью стекла объектива…
Проникнутая экспериментальной поэтикой Ольги Бес_сердечного, хочу сюда ее пьесу. Полюбил с первого взгляда.
Постель [ТЫЯ]: ьььььььььжпщихапзшщтрхешрвшо [случайный набор звуков]
Патефон: эээММ...вЩХИУЖЖЩФ [самоубился собственной иглой, вглУУбь]
Классики [с полок]: [полый звук выпадающих пенсне]
Достоевский: бессовестные! Унизить их и оскорбить!
Бродский на столе: ничего, пусть; пусть.
[ухмыляется как пройденному собой этапу].
Часы: [центр ночи] кхе-кхе.
Кавычки: `как мило`.
Обои: Вы оба обо мне помните врозь.
Нервы: СЛЫШЬ? Чё обои сдерзили?
____: лечь, таять.
Чернила: ччч
Розовый запах: ззз
Дрожь:
Drak Tranquillity, 24.04. клуб “Точка”
…Я вспоминаю, и воспоминания мои с каждым днем становятся ярче, приобретая оттенки встревоженных ото сна чувств и ощущений: их не было ранее, лишь пред_чувства, будто заготовки бытия. Тех ощущений не кончиках пальцев не было тогда, в тот момент, что так требует их безоглядно и полностью; лишь через воспоминания, будто сквозь туманную дымку сна, пробиваются они к сознанию, обретая форму и воплощение в слове.
Мне бы хотелось описать все в точности, до последней мелочи, каждый жест в его форме; мне бы хотелось передать суть, дабы отметить в глубинах памяти. Но запомнились лишь ощущения, ощущения, рожденные воспоминаниями, а от того не столь важны факты, важны, но не здесь.
Лишь воспоминания об ощущении восхищения, смешанного с радостью и упоением, что рождает эйфорию – где-то в глубине подымающиеся волны теплого моря.
P.S. Хотелось бы взять автограф у Сундина в вида рисунка...
Светлеют звуки в воздухе закатном,
о дальней грусти дня напоминая,
наполненной нездешним ароматом,
и неземным восторгом искушая.
И как о спутниках пропавших выдох,
как эхо радостей, сокрытых тьмою, -
так падает листва в садах забытых
в молчанье райском солнечного зноя...
[Георг Тракль “Равновесие”]
Ты пахнешь воспоминаниями о лете, что осталось в нашем сердце желтыми исписанными страницами. Ты пахнешь мечтами, оставшимися засушенной розой меж листами выветрившихся духами чувств, мечтами, что кристаллами переливались в нитях теплого ветра; лучами солнца, что, проходя сквозь тонкое кружево листьев, окрашивает нас в стертые цвета тридцатых. Тонкими линиями движимых по спине пальцев, полузакрытыми, спрятавшимися за ресницами глазами, колышимыми легким ветром занавесями…
Четко исписанными страницами жизни ты кажешься невесомым облаком ускользающих из рук нитей прошлого, что связали руки тугими путами. Отпускаешь ввысь утверждением отрицания, гармонией хаоса. Лишь тонкий, еле уловимый в шуме города запах прошлого – движений рук, запутавшегося в волосах ветра, сестер солнца в глазах…
Темна песня весенних дождей в ночи,
под тучей, дрожа, груша розово расцветает,
фокусы сердца, песнь и безумье в ночи,
огненный ангел из мёртвых очес излетает.
[Георг Тракль “Темна песня весенних дождей…”]
Рассветный воздух подобен струящемуся меж пальцев прохладному шелку. Ветер розовыми лентами запутался в тонких ветвях, разорвался – не выпутаться, не спрятаться, не хочется. Будто туман, будто дым, будто пыль цвета грез застыли облаком воспоминаний над аллеей тополей – искрами тихих рассветных солнечных бликов мерцают нежные звуки в них. Прохладное предчувствие дня цвета бирюзы; холодное ощущение мгновения легко касается кончиков пальцев – прозрачными ниточками разбегается по коже.
Холодный запах влажной земли – капли росы таятся в траве; запах коры, запах прелых листьев – холода, озноба и одинокой тишины. Прозрачные потоки осознания единения касаются век, пальцев, губ – лишь желание выпить без остатка множественность мгновния.
Тонкий белый хлопок резко очерчен в предрассветной дымке – четко, сильно, нереально, будто широко раскрыты глаза. Тонкий белый хлопок и потоки волос по спине – босиком бежать по холодной земле. Будто запутавшись в тонких ветвях, бирюзе, прохладе и свежести утонуть в твоей нежности, утонуть в твоем тепле.
“A hidden pool amidst the woods where the otters come to play, an owl's faint call echoing through the woods, sparkling waterfalls and vast snowcovered landscapes where the reindeer folk and wolves hold their domain.”
A. Tolonen