пелена в твоих ушах, три года мёртвых детей. на первой странице входит гангрена, на второй болевой порог уходит за пределы золотого сечения. поэтому когда я говорю, слова летят за тобою внутрь медленно, через черноту гнили. на третей странице язвы на руках, на пятой - ампутация конечностей. сладковатый запах разложения деревянными пробками в носу и ушах.
к двадцатой странице их освежевали ещё молодыми. кожа валяется бесформенным мешком в углу.
инцест с нерождённой дочерью в оглавлении. твоя пелена в ушах и не смыть с губ, но в той же комнате готовят яичницу с петрушкой на завтрак.
искажённые тела зигзагами, переломанные зажившие кости, надавить поглубже и провалиться в кривые сосуды. писк. надо было слушать лучше раньше, на твоих стенах три года мёртвых детей.
безучастно смотрю как нежно и певуче плывут слова в непроницаемой темноте.
каплями воды окунусь, растворением в ржавых ночных, горячо и нежно от свеч, и тишиной молчания под музыку звуками тела об тела, люби меня громче, но не вслух, когда стало холодно я в руках принёс и жарче. когда лицо потеряет контуры, имена из разных букв или одинаковых, это выражение - все эти лица, утрамбованны_ванны памятными днями, с глухим стуком дверь закрывается, чтобы не выпускать наружу и внутрь, в темноте мы разжигаем новые свечки, все глаза смешались в одно, так близко, что не разглядывать, ничего особенного, люби меня громче, поперхнись своими словами, захлебнись водой, когда стало холодно, всегда по этому коридору, и призраки призраками, а вещи у меня.
бессоница искусственно смешанных компонентов звука и пустых этажей. продливая, двигаясь в резонанс низкому гудению проводов и белому шурашанию электричества за спиной. чтобы соединить со жжением в глазах нажмите один. телевизор даёт помехи на стенах, на потолке, под кроватью - полоски бегающих линий. нас уже наполнили радиоактивной мертвечиной при рождении, ржавчиной облучения тяжёлых магнитов. следуя за глухими звукам покинутых небоскрёбов и затхлостью, мы находим кукольные детские руки в груде почерневшей бытовой техники сжимает листики со списками покупок. чтобы соединить с затёкшей шеей нажмите два. вместо электричества зернистым светом через грязные окна и занавески, читая выцветшие буквы. в лабиринтах кваритр без людей двери не закрываются. в любом старом диване с торчащими пружинами, с хлопьями мягкой пыли может быть запрятано их последнее обращение. возможно в детском учебнике. возможно в старой кухонной книге с рецептами. чтобы усилить шум в ушах нажмите три. в мёртвом мире оставленых домов двери существуют не для того, чтобы в них стучать.
отключить. твои руки на мне, твой запах на моей коже, жар в звуках, странный хлипающий скрип тебя в моих ушах. лихорадка, ты горячечным потом по мне. когда ты закончишь, на это короткое время я иду пить холодную воду покрываясь испариной на голой спине.
моё отключённое сознание, вымаранное осязание и остатки вспышек восприятия происходящего. я остаюсь выбирая это растворение в отвращении, слабость подчинения, неприсутсвтие при тебе на себе, близко и заполняя всё. избавляясь от себя я двигаюсь к безформию, не сопротвиляюсь твоему вмешательству, управлению, твоим яростным попыткам слияния.
я заменяюсь на отстраннёность. сопротивление на безразличие, мы проводим войну в которой я доказываю что не воюю, в которой ты доказываешь, что войны нет, в которой твоё доминирующее насилие, псевдонасилие подписанного заранее договора, овладело мной снаружи, и фраза "выбор" не явится контр-атакой, но просто анти-тело, такое же тело как и твоё.
моя стерильность становится единственно достижимой защитой в выбранной слабости, гладкость ровной зеркальной поверхности и ускользающих за рамку трещин, стерильность и вот подписанный договор об отмене генетических законов. полное безполого, пол станет условностью.
ты чувствуешь происходящее, лепя внутрь меня памятники собственных потерь. отнятое и желаемое. ты взращиваешь, а по выходным на кухне меня выворачивает наружу вложенными чужими качествами, застаёшь меня позже, я вытираю губы полотенцем и голые плечи и грудь, одним движением просто и невинно прикоснись лицом чуть ниже горла и запусти ногти в вены на сгибах рук. вместо этого ты опускаешься на колени, расстёгивая мой пояс, снова принимая за возбуждение то, что пахнет формальдегидом. и снова я отключаюсь.
слово за слово начинаться с одного слова, и вот я уже сижу и смотрю на тебя моими_твоими глазами, но ты рвёшь связки пытаясь прокричать стену, что с моего ракурса - рыбий взгляд, а я не понимаю, почему ты не входишь в дверь.
давай завяжем волосами рты и будем пальцами. впрочем о чём я. я с закрытыми глазами свои не соединю, а если мы оба? ...и в воздухе капельки электричества. и через стену долетает: "заткнись, закрой свой рот, но не закрывай глаза"
через стену длинные тонкие пальцы по моим губам клеем. тянусь пальцами эти пальцы в переплетение, клубок .. всё хорошо
на моих губах твои пальцы, твоя пыльца пыльный вкус.
и я озарен_е_я_ю_сь в грустный бессловесный взгляд животного .. погладь меня.
субботний рабочий день подходит к концу. я иду мыть свои две кружки. длинным узким коридором к другому краю здания, к старому туалету, пальцами по стенам, включая свет блоками - раз, два, три, и кружки весело звенчат друг о друга.
я мою их от недельного засохшего кофейного сахара, вначале холодной водой, потом горячей. я не могу долго держать руки под очень горячей водой - начинаешь мыть быстрее, резче, отрывками.
когда я выхожу из туалета - напротив, рядом с окном, лифтом и дверью стоят трое будто-знакомых инженера. их речь моментально обрывается, они молча смотрят на меня. на двоих нету брюк, медленно они подымают руки и машут мне ладошками.
я иду по бесконечному коридору назад, выключая за собой свет блоками - три, два, один.
нервы-ниточки-проводочки оборвались и болтаются в вакууме. вкрадчивые движения. полуулыбки узнавания, но ты тоже в невесомости и головкружительные перевороты улыбок сверху наголову. половины лицо-масок.
а ты помнишь ту маску? у тебя должна быть такая же в коллекции, и когда закружится, - не надевай её для меня, я не пойму, мне не бывает жалко ломать маски. это так привычно играть в зеркала.
тишина пробирается медленно, неслышным скольжением вниз по горлу и застревает где-то в груди. скатай из этих ниток клубок, глотай комья - и вдруг осознание, что задыхаешься уже не первую минуту. откуда они взялись.
в этой комнате слишком много линий. я обращаюсь не к себе, но они слышат.
оглушительная тишина и длинный высокоострый noise контузии в ушах? не торопись со штампом, его могли поставить изнутри до твоего рождения. так что только когда мы не понесём друг друга на вскрытие станет видно, что штампа нет.
а вот теперь мы и разобрались к кому я не обращаюсь.
наступает полночь, Кхи слышит громкий стук в дверь. ругань. она прислоняется, прислушивается - крики, мольба, обещания, угрозы. это всё одно, абсолютный ровный прямой звук. можно поменять исполнителей, новых нот не будет.
Кхи улыбается уголками губ, она не собирается впускать. отсчитывание минут, любой монолог рано или поздно требует паузы. ответа. реакции. но, дружок, это твой спектакль - если представление закончилось, зрители расходятся.
она так ещё и не догадывается, кто там может быть, по ту сторону. не собирается. не интересно. её волнует, кто там быть не может.