весна пришла, весна поет, весна горит огнем безумья.
я упиваюсь солнцем, оно греет мое лицо, делая его бронзовым. Я светел и голубоглаз, странно, я раньше никогда таким не был.
иногда чувствую себя женщиной, иногда мальчишкой, это так ненавязчиво и естественно, что мне нравится носить джинсы-дудочки и высокие каблуки. чушь, я ненавижу туфли.
противоречия, они наполняют меня и льют через край, мне нравится мое извращенное сознание.
последние два дня совершенно без основания чувствую себя эдаким лордом генри, которому просто необходим собственный дориан грей.
Все, что нас не убивает, делает нас сильнее, а все, что убивает, делает нас мертвыми. (с.)
Это даже не Спарта, брат, это бойня.
Я не боюсь.
Прошу, не надо, я боюсь; боюсь, что в следующий раз ты будешь лежать там мертвый, что я не смогу спасти тебя, что я ничего не смогу сделать.
Это тошнотворное чувство бессилия, вот что страшно. Нас убивают, дезинформируют, используют, а мы? Что брат, шел ли ты с ветвью оливы по форуму? Мы пробирались закоулками, брат, мы прятались, мы боялись смерти, да и сейчас, я боюсь за тебя, потому что, если тебя не станет, я останусь один, прятать у груди эту завядшую ветвь иссохшей оливы.
Я боюсь, брат, потому что, как бы молод ты ни был, перед лицом смерти все равны.
P.S. выражаю соболезнования всем родственникам погибших в результате терактов в московском метрополитене 29.03.2010.
Я, оглушенный дождем, вдыхаю мокрый воздух города.
Я сплю без снов.
На Юкатане льют дожди, в зарослях сельвы крадутся ягуары. Мертвые города, пыль их развалин забила мои легкие.
Тем, кто не спит ночами, никогда не понять меня, как мне не понять тех, кто никогда не хотел бы на Юкатан.
Зима была на исходе, лед, покрывающий парковые дорожки начинал потихоньку таять. Я иногда выходил гулять в одиночестве. Светило не по-зимнему теплое солнце и я, щуря глаза на яркий свет, подставлял лицо под лучи.
Весна начиналась. Я помнил, как она начиналась в прошлом году, иначе, я даже чувствовал себя по-другому, более весенним, более солнечным, теперь же я брел по аллеям и размышлял, что неплохо бы летом в Париж, а, может, в Берлин. Мне нужно было уехать, город начинал давить на меня, его серые скучные дома нагоняли тоску, и даже ярко-голубое небо неспособно было разогнать их мрачность.
Я хотел говорить на чужом языке, слова, знакомые с детства, казались мне вдруг несуразными, неловкими, будто бы я слышал их впервые. И среди книг, долгих толстых романов, я выбирал те, что удобней ложились в руку, те, что можно было сунуть в карман и уйти читать на улицу.
Мне думалось, что музыка, под которую я учился танцевать, наполняла меня до краев и лилась наружу, это было странное ощущение нереальности, которая расступалась перед ярким солнечным светом. Весна сверкала и шумела в парке, я кормил воркующих голубей, жизнь моя текла своим чередом.
Верилось, что эта солнечная весна, полная тюльпанов и ярких фильмов, окажется преддверием в удивительно лето.
Знаешь,
какими серыми бывают города,
Когда на улицах лишь талая вода
И сыплет с крыш оттаявшая слякоть?
И я,
Такой усталый и осунувшийся я,
Весь в предвкушенье наступающего дня,
Среди домов и серого асфальта
Ищу весну по картам февраля,
Считаю дни, считаю дни до марта.
И в клочья порваны листы календаря,
Мне в окна смотрит еще зимняя заря,
Но город скучным мне не кажется нисколько.
Асфальт,
чернеет лужами, течет рекою снег,
И солнце вешнее теплом ласкает город.
Наш город стар, но кто весной не молод?
Февраль, устал, он льет еще дождем,
И знаешь,
Лабиринт столицы,
еще в снегу,
Весна, мы подождем.
Мне кажется, что у прохожих лица
Становятся день ото дня светлей.
лед в колдобинах, я чувствую, как чиркают об него лезвия. это чувство равновесия, чувство скорости.
усталыми руками натягиваю шарф до носа. хочется танцевать.
серое небо, валит снег, сквозь облака я вижу солнце. слова переполняют меня. я стараюсь запомнить их, чтобы однажды перенести на бумагу.
ветер режет лицо, мне проще было остаться дома. но я здесь, иду по заснеженной улице и думаю, что неплохо бы написать пару-тройку сносных стихов, вместо этого праздношатания.
P.S. это не мой праздник, потому как я совершенно не влюблен, разве что... в музыку.
А над Гудзоном дым поднимается.
Здесь Нью-Йорк начинается и кончается,
Начинается и кончается.
А свобода, она как статуя,
Стоит над грязными водами,
Равнодушная, беззаботная,
Безразличная.
Возвышается над заливом,
И для нее все наши мотивы
Смешны и ничтожны.
Мечты все бессмысленны
Все невозможны,
Да и мы для нее… Кто мы для нее?
Прячем украдкой в карманы вранье,
Словно голуби города, сизые, драные,
Сидим и кудахчем над старыми ранами.
Только свобода, она все же статуя,
А мы, увы, неприкаянные бездельники.
Тянет с Гудзона бензином и рыбой,
Утро, туман, кто-то делает выбор,
Ну а кто-то встает, умывается,
Чистит зубы. День начинается.
Малфой сидел у окна и курил, он обожал курить напротив окна, потому что с этого места можно было разглядеть всех, кто в это время находился в пабе. Он уже несколько дней не знал, куда себя деть.
Он не сильно изменился за пять лет, разве что сменил брюки на джинсы-дудочки. Чуть прищурившись, Драко окинул взглядом зал, затянулся и, не успел он красиво пустить дым в потолок, как закашлялся и сломал сигарету о пепельницу. В паб ввалился вдрызг пьяный парень, и это был Поттер, обросший, небритый, но все-таки так хорошо знакомый Поттер.
Малфой дернул щекой и отвернулся, он попытался спрятать лицо, но, видимо Гарри тоже узнал его, потому что, шатаясь, уже направился к его столику. continue-> [598x450]
В городе холодно, в городе снег. И так красив этот вечерний Арбат, так загадочно горят оранжевым решетки Мавританского дворца, что захватывает дух и мысли, мечты накатывают волнами. А ведь сто лет назад тут ходили другие люди, не я, настоящие поэты, важные, интересные. Но мерзли они совершенно похоже, так же кутались в шарфы, прятали замерзшие руки в карманы.
А с неба падает мелкий снежок, и лед под ногами отражает тусклые фонари. И все эти люди, кто в шубах, кто в куртках, в черных, серых, коричневых, только вот мелькнет розовая или голубая, будто кричит – посмотри на меня, посмотри, и скроется тут же в дверях метрополитена, такие красивые, румяные с мороза. И хочется догнать кого-нибудь, схватить за рукав – обернись, я здесь, я вижу, что ты счастлив, и я счастлив, я – дух этого города.
И вот неизменные дэнди, лорды байроны, идут с поднятыми воротниками легких пальто, замотаны в шарфы, такие изящные, что только красные носы выдают их человеческое происхождение, я так люблю их, они дают мне понять, что здесь – столица мира.
И я, как Ирина Одоевцева, только у нее был бант, а у меня – ширинка до колен и шарф, намотанный по самые глаза, восторгаюсь всей этой кутерьмой, игрой света. Но только в этом мы с ней и схожи, она – женщина, на каблуках и в платье, а я – подросток с подранными по локоть руками, в рваных джинсах, без поэзии в голове, но и я полон волшебства, полон непонятного чувства.
Я счастлив сегодня, я – дух этого города.
И ничего не хочется.
И строчки срываются и пляшут по листу.
Я не могу писать, я не умею!
И лучше чаю, слышишь, принесу,
Я лучше ужин снова подогрею.
И знаешь, ничего, совсем не хочется.
Моя зима, любимая зима-
Какое-то сплошное море холода.
А мы еще так веселы, так молоды
И мир открытым должен нам казаться.
А он закрыт.
Мне завтра девятнадцать,
А я молчу, мне нечего сказать.
Henderson Cisz, родился в 1960 в Бразилии. Вырос в небольшой деревне около Maringa. Его талант к живописи был заметен еще в детстве, но он никогда не ставил перед собой целью, стать художником. Учился на финансиста, а живопись была для него хобби.
И только в середине 1980 - ых, он убедился, что живопись для него больше чем хобби. В 1986 году он переезжает в Лондон для того, чтобы изучать живопись.
Henderson много путешествовал по Европе, Австралии, Южной Америке, и всюду находил источник вдохновения для себя. Главный мотив его картин - город, его стиль, городские жители. Пишет акрилом и акварелью.
Каждый порядочный человек,
Я думаю, в чем-то двуличен.
Взять например – мой приятель Джек.
Человек он вроде отличный.
Может помочь, дать денег взаймы.
В беде никогда не бросит.
Классно готовит и семьянин,
С детьми играет задорно.
Но тут остается один секрет
Никто никогда не спросит,
Что он за человек такой,
Если снимает порно.
Или взять, например, меня –
Мастер по сбору сплетен.
Но мысли мои… Что вам сказать?
Лучше хранить в секрете.