Новый год близко. Помнится раньше я желал солнца. Возможно стоит пожелать побольше звезд. И бархатного неба над головой.
Почему-то над аэропортом небо отдает зеленью. Изредка я слышу шум самолетных моторов. Белые птицы из титана летят в облака. Мне порой снится море.
Что такое время? Кто знает... Оно течет и сменяется. Новый год уже тихо ступает по половицам моей квартиры. Он немолод, в руке держит раскуренную трубку и улыбается. В углах глаз - морщинки. Глаза - карие, теплые. Я протягиваю ему руку. Он кивает, отвечает на рукопожатие и предлагает мне закурить. Мы сидим на подоконнике перед распахнутыми створками окна, курим и смеемся. Небо над головой полно звезд.
Тепло, радость жизни - вот, что я желаю вам обрести. И еще любви. Безмуной, безотчетной любви к жизни, энергии, какой-то особой внутренней силы, которую излучает мой недавний знакомый.
Я улыбаюсь новому году, он пускает колечки дыма. Я пробую тоже, но не выходит. Мы смеемся и болтаем. Перед нами расстилается ночь.
P.S. талых вод не будет.
пропадаю на неопределенное время.
я несколько занят, к тому же весь погряз в мечтах и замыслах, а так же в книгах профессионального характера.
да я немного свихнутый по теме, но я не могу быть так одинок в исканиях.
итак. у меня к вам предложение для продолжения.
так вот. я лелею фанфик по отблескам Этерны. но.
мне нужен и даже необходим соавтор.
*я не могу жить без них. они так прекрасны, что я даже... да! посягнул на святое! в конце концов, я просто не мог сдержаться. сразу после сердца зверя том 1*
Оллария
Вешатель сидел на подоконнике, покачивал ногой в такт мыслям и улыбался. Точнее улыбались тонкие губы, а глаза… Глаза холодными безднами затягивали и затягивали в бесконечный холод.
Дик невольно поежился.
- Я гляжу, вы решили образумиться, юноша. Мои увещевания оказались чудодейственными до такой степени, что ваш разум впервые озарила мысль, по счастливой случайности, оказавшаяся верной. И чем только ваш покойный сюзерен мог вас соблазнить? Штанами?
Странно, что Дикон не полез драться. Но вообще-то с призраками и правда не дерутся.
- Да-да, вы правы, что молчите. Все равно сказать что-то умное вам не удастся. Равно как и не умное. Сегодня вы совершенно не можете говорить. Всем уже давно распорядились за вас. Вашими словами, вашей жизнью, вашей любовью, и даже вашей смертью. Вы умрете, Окделл.
Смерть? Любовь? Разве не он полюбил нежные черты Катари, Талигойской розы?
Ричард попытался сказать хотя бы слово, но голос пропал, лишь губы беззвучно шевелились.
Вместо голоса шелестели листья за окном. Палые, прелые листья.
И тогда стало страшно. Не при словах о смерти, не от потери голоса, а от этого шелеста. Шелеста осенних листьев в разгар весны.
Он проснулся в холодном поту, быть может, от собственного крика. Не ясно, что заставило его кричать, кошмар ли, сломанная ли ключица, но Ричард Окделл напугал не только дежурного адъютанта, но и служанку, подметавшую пол в парадной.
Странные сны, преследовали его и раньше, но в прошлый раз Вешатель навел его лишь на мысль о том, как глупо было все то, во что он верил раньше.
Странно. То, что всегда казалось незыблемым, стало смешным и от этого на душе с каждым разом становилось противнее.
Эр Штанцлер мог бы объяснить, он и раньше знал ответы на все вопросы, но он больше не верил старику Августу. Старику. Именно, что старику, причем старику, сдобренному прописными истинами на любой случай жизни. Дик и дальше будет любить его, как отца, но верить – никогда.
Робер был прав, старый кансилльер насквозь пропитан сказками о Чести и Доблести, но разве одна из них хотя бы раз нашла отражение в реальности? Эпине, хоть и был поглощен своими счетами, расходами, лошадьми и пропахшими луком гвардейцами, мог иногда судить до неприличия верно.
Нужно было ехать во дворец, но странные сны…
Они несли боль. Новую боль, смешивали ее со старой, уходили, оставляя страхи и сомнения.
Сюзерен Альдо, золотой Ракан мертв уже полторы недели, но сожалеет ли Дик о погибшем? Что может быть больнее потери? Лишь разочарование. Страшное разочарование в кумире, в идеале.
И в конце концов, герцог Окделл был лишь человеком, а не полубогом, мальчишкой, а не главой погибшего, мертвого рода.
Смерть и листья, листья и смерть.
Ричард дернул шнур звонка. На пороге появился один из солдат, а не его личный адъютант.
- Ваше сиятельство?
- Распорядитесь подать завтрак и приготовить коня. Я еду во дворец.
Дик даже не сразу заметил, что что-то идет не так. Точнее не так было все.
- Сударь, вы, простите, кто?
- Я?- удивленно почесал в затылке солдат.
- Вы, вы.
- Рядовой Дайко к вашим услугам, мой господин.
- В том-то и дело, что не ваш! Какого Леворукого тут происходит?!- вскричал Дик, вскакивая с постели и являя рядовому Дайко всю прелесть герцогского исподнего.
- О, вам не идет этот фасон пижамы, юноша. Она придает вам вид непорочной девы на заклании.
- Заклании куда? – на автомате спросил Дик, прежде чем… Первый маршал Талига перетек в свой же кабинет и, сложив руки на груди, застыл в позе вы-такой-же-идиот-как-были-раньше-юноша.
- Рокэ Алва?!- пропищал Окделл перед тем как лишиться чувств и заново упасть на недавно покинутое герцогское ложе.
- Мда, тут, похоже, мало что изменилось, - философски заключил Рокэ, прикладывая ладони к вискам, - Фернан, убери тут все. Герцога Окделла тоже. Желательно к кошкам.
Началось все с того, что таинственным образом Ричард называется Диком.
А Хосе - Пепе…
Валери (22:51):
пепе
snowingrain (22:52):
дик
snowingrain (22:52):
окдел
snowingrain (22:52):
ну почему ему чтобы озариться понадобилось 2400 страниц переведенной бумаги?
(для тех, кто еще не успел прочитать, он прозрел в последней главе новой книги)
snowingrain (22:53):
он четыре тома был полным идиотом
snowingrain (22:53):
и при этом я ее все равно любил
Валери (22:53):
ее??????
Валери (22:53):
так это девушка
Валери (22:53):
боги
snowingrain (22:53):
это страшная тайна дика окделла
Валери (22:53):
чего только не узнаешь
snowingrain (22:54):
но я думал те кто был в надоре каким-нибудь чудом выжили
snowingrain (22:55):
я думал что айрис выдет замуж за рокэ
Валери (22:55):
было, но кто их знает, выжили они или нет
snowingrain (22:41):
напиши том 2, а???
Валери (22:42):
подожди, мне щас некогда, давай завтра, ок?
snowingrain (22:55):
в пятой части о том ни слова
Валери (22:56):
ашга, щас, потом окажется, что айрис на самом деле парень, девушка дик убъет ее и женится на роке
snowingrain (22:56):
тогда рокэ совершит ритуальное самопожертвование во имя альдо таракана
Валери (22:58):
а дик в ответ убьет таракана, робер убьет дика, мирабелла восстанет и убьет робера, матильда убьет мирабеллу и начнется новое величественное тридцатикнижие
snowingrain (22:58):
мирабелла сама уже умерла
snowingrain (22:58):
представив сию картину будущего
Валери (22:58):
я ж говорю, она восстанет
Валери (22:59):
восстанет вновь
snowingrain (22:59):
слышь. садись завтра за роман
Валери (22:59):
только после обеда
в конце концов судьба героев никого не может оставить равнодушным…
я не умею рисовать.
я не умею читать по глазам.
я не умею видеть будущее.
я не умею любить.
я учусь танцевать
я учусь говорить правду.
я учусь отвечать за содеянное.
и я прекрасно умею ныть и жаловаться на то, какой я несчастный и обиженый жизнью.
/эфес в руке, клинок остер. выпад. укол. кровь на белоснежной манишке.рука в перчатке. мы умираем? танец безумия. танец летнего излома/
[показать]
Танцуем, милый шевалье?
Прошу Вас, мне не откажите,
Сначала легкое плие,
Потом поклон. О, Вы спешите.
Шаг, поворот и снова шаг,
Мы в танце обретем забвенье,
Уйдет печаль, мой милый враг,
Уйдет любовь, как наважденье.
О шевалье, нас видит мир
Крылаты мы и так прекрасны,
Блестит ваш франтовской мундир,
Глаза горят безумной страстью.
Быстрее же, мой милый друг,
Рояль зовет, рыдает скрипка,
Последний такт, последний круг…
Потом поклон, книксен, улыбка.
И вот пустеет бальный зал,
Светлеют окна, гаснут свечи.
Мы открывали этот бал,
Прощайте, шевалье, до встречи.
P.S.сердце зверя прекрасно и выше всяческих похвал.
сердце зверя.
и дурная кровь в серебрянных кубках дымится виноградными снами.
лесть сладка и порочна. правда горька и пахнет полынью
вынем клинки из ножен, подымем злых лошадей на дыбы. и споем.
чтобы дамы не проливали горючих слез за нашу молчаливую смерть.
P.S. эпопея продолжается.
осталось вспомнить все то, что было прочитано годами ранее.
Иногда на экране пробегали полосы. Они отделяли один сон от другого.
И каждый фрагмент замороженного в сновидениях сознания находил свой угол у меня в голове.
Я жил чужой жизнью.
И знал лишь одно: создавая идеального человека, мы создали чудовище.
Черкни пару строк,
что ты жив, что ты счастлив,
Без всяких прикрас
И метафор несчастных.
Без всяких эпитетов,
Глупых сравнений.
Я верю и так в твой непризнанный гений.
Черкни пару строк на тетрадной бумаге,
Пришли мне по почте, набравшись отваги,
Я буду спокойна, мне больше не надо,
Я как-то уж свыклась, что нет тебя рядом.
Пришли мне письмо, полстраницы, не больше,
Что все хорошо и спокойно теперь.
Я просто тревожусь, боюсь даже очень,
Что вдруг тебя нет. Это больно, поверь.
в конце концов в такой снег просто неприлично быть невлюбленным.
[300x450]От ветра шторы взметнулись под потолок. Когда они опустились, на подоконнике сидела тень.
Пламя свечей монотонно подрагивало, бросая блики на обшитые портьерами стены.
- Кто здесь? – девушка села на кровати, прижимая шелковую простыню к груди.
Мадемуазель Ля Руж спала обнаженной.
За окнами валил снег; огромные хлопья снега влетали в комнату, окрашиваясь в золотисто-пурпурный цвет.
Тень не двигалась.
Девушка испуганно замерла, от холода кожа ее покрылась мурашками.
- Встань, - ледяной, тихий, но властный голос, казалось, шел отовсюду, заполняя каждый уголок спальни.
Ее колотила дрожь, и каждый удар сердца, будто удар молота, сотрясал ее тело. Медленно она встала с кровати и вышла на середину комнаты, шелковая простыня выскользнула из одеревеневших пальцев.
Она стояла в пламени свечей, окруженная вихрем огромных снежинок, ветер раздувал пряди медных волос, и кожа ее, казалось, излучала сияние.
И тень в окне, такая черная, непрозрачная, пугающая прыгнула вперед.
Плащ, отделившись от тела, взлетел ввысь, его подхватило ветром и он, подобно огромной ночной птице, вылетел в снежную черноту.
Незваный гость бесшумно приземлился к ее ногам. И лишь затем неспешно, непростительно медленно поднял голову.
Он был прекрасен, необузданной, дикой красотой и только глаза, горящие огнем преисподней, вселяли животный страх.
- Волк, - только и прошептала она, не в силах не пошевелиться, не крикнуть.
Гость улыбнулся краем рта и в следующее мгновение атаковал.
Занавески трепетали с противоположной стороны стрельчатого окна, свечи давно выгорели, и только снег хлопьями кружился по комнате.
На полу в ореоле огненных волос лежала девушка. Обнаженную, мертвенно бледную, чуть светящуюся, кожу ее, будто покрывало, осыпал окровавленный снег.
Стояла абсолютная тишина, и только изредка было слышно, как где-то вдалеке воет волк.
Однажды ты заткнешься и послушаешь меня.
У меня в рукавах звезды для тебя.
У меня в глазах темные бездны для тебя.
У меня на губах поцелуи тысяч снежинок для тебя.
И иногда мне становится как-то немного грустно, что ты навсегда останешься в моей безумной голове.
(К.Бальмонт)
Я выходил на пустынную набережную, внизу, какая-то серо-мутная, текла река. В ее скучных холодных водах неслись опавшие листья.
Мне тогда часто думалось, что стоя вот так, на берегу реки я становлюсь спокойнее, тише, печальней.
Нередко вспоминалось лето, полное ярких красок, тепла, а потом медленно замерзали руки в тонких перчатках, и приходилось дышать на них, в отчаянной попытке согреть.
Грустно, все самое печальное, наболевшее, что только хранилось где-то в глубине, тут же прорезалось наружу, и хотелось писать грустные стихи о любви, об осени, о неудавшихся планах.
Я чувствовал себя разбитым, абсолютно обескровленным, пронизанным осенними ветрами. Вверху, над головой, качал черными ветвями облетелый клен, пытаясь сбросить последние, уже побуревшие листья.
И вода внизу текла медленно, словно устало, но я знал одно, что никогда дважды я не видел этих лиственных узоров на ее поверхности, как не видел никогда таких мрачных, серых дождевых облаков.
И вдали, среди бесконечных крыш и заводских труб кое-где мелькало тусклое золото куполов.
Мне снились сны наяву, и только один человек тогда знал, чего мне стоило гнать их прочь каждый раз снова и снова.
Марк резко выпрямился. Синий свет, заливавший помещение тут же превратился в белый, нестерпимо яркий. Мужчина стоял в одном из залов научного отдела Академии, лабиринты которого переплетались в целые города и уводили прочь из-под мегаполиса.
Тело Ворона, одетое в серебристый сверхчувствительный комбинезон, покоилось в центре на хромированном столе.
Марк размял пальцы и щелкнул на кнопке дримографа, тут же заработал проектор и на стене начали отображаться расплывчатые образы. Мужчина только покачал головой.
- Грейс, - позвал он, дверь сразу отворилась и вошла высокая черноволосая женщина в белом комбинезоне, - дримограф не пишет его сны.
Женщина скривила тонкие губы в знак неудовольствия.
- Ты просто бездарно его настраиваешь, Скваронски.
- Автопилот, - пожал плечами мужчина, указывая на не цветные фигуры, выводимые проектором.
Грейс взяла в руки пульт от прибора, что-то пощелкала, прикусила раздраженно губу, опять пощелкала, но потом, безнадежно разведя руками, отложила пульт в сторону.
- Чертовщина, еще ни у кого из людей этот прибор не давал сбоев.
Марк ничего не сказал. Операция Ворон была засекречена слишком строго. Поэтому он только поцеловал Грейс в щеку в знак прощания и вышел из помещения.
"Он мертв, - повторял он про себя. - Для всех он мертв. И только ты, Марк, только ты, слышишь Марк, можешь видеть его мертвые сны".
Это цитата сообщения Lasselin Оригинальное сообщение
да, эта загадочная мадам всем не дает покоя.
Вы голодны, мадам? - Кусайте локти.
Смотрите стрекозой на муравья.
Не надо драм, довольно капли дёгтя.
Забудьте всё. Вы больше - не моя.
Вам холодно, мадам? - Сжигайте письма.
Пусть чувство в них сгорит, как кошкин дом.
Все письма - вздор! На что они сдались вам? -
Одни слова, с ошибками при том.
Вам жаль, мадам? - Так опустите руки,
Не дёргайте меня за рукава!
Я знаю сам все каверзные трюки:
Гражданский брак - гражданские права.
Вы на мели, мадам? - Сушите вёсла.
В гербарий поцелуи и цветы.
Пусть в сердце тлеет негашёная известка,
Но - все к чертям! Вы больше мне не ты!
Вы каетесь, мадам? - Не надо басен!
Не надо писем, песен и статей.
Мой быт без вас так сказочно прекрасен,
Что выше всех возвышенных идей.
Вам нездоровится, мадам? - Попейте ж яду.
Вы всё уже испили, что смогли?
Я знаю сам: Отелло лучше Яго,
Но оба - звенья суть одной петли.
Вы в положении, мадам?.. - Найдите выход.
Какой-нибудь надёжный и простой.
И разойдёмся без взаимных выгод, -
Вы - как вдова, а я - как холостой.
Идите с богом, и живите долго!
Так долго, чтоб я там не встретил вас...
Коль смерти нет, в забвеньи мало толка, -
Забудешь профиль - вспомнится анфас.
Но всё, что я оставлю вам в наследство,
Не стоит двух изломанных грошей.
Я - ваша цель, вы для меня - лишь средство
Для достижения изящных миражей.
К.Арбенин
[показать]
Надо мной облака плывут серые.
Я стою на мосту, над водой.
И мне кажется, будто все смертное,
Увядает, уходит с тобой.
Осень милая, ты будто женщина
Так желанна и так холодна,
И на сердце твоем видно трещину-
Серо-скучное небо дождя.
Руки тонкие, нежные, белые
Ты раскинешь ветвями берез,
Узловатыми, сплошь облетелыми
И чуть влажными, будто от слез.
Ниспадает волною багряною
С худых плеч твоих пышный наряд -
Листья желтые, листья кровавые,
Закружит по земле листопад.
Сказки грустные, сказки осенние,
Шепчет ветер опавшей листве,
И в холодные дни воскресения
Я мечтаю опять о тебе.
Начну с того, что я не могу быть таким, каким вы меня выдумали.
И закончу тем, что я только наполовину являюсь тем, кого выдумал я сам.
…И мы непристойно целуемся посреди танцпола, на нас смотрят. Свет пляшет в твоих рыжих волосах. И я целую твои тонкие губы, зная, что люблю, когда ты, такой милый и нежный, грубо пристаешь ко мне на глазах у всех. И мне хочется кричать – смотрите все, мы, красивые и молодые, любим друг друга ровно два дня…
…И мы полуголые и влюбленные стоим по колено в воде в полосе лунного света, я чувствую кожей твое тело, я дышу твоим парфюмом, я знаю, что люблю тебя бесконечно, а ты любишь меня, и мы, красивые и молодые, отдаем тела друг другу, чтобы любить друг друга две недели…
И я, одинокий и истерзанный, курю, нервно скидывая пепел на тротуар, то и дело затягиваясь, чувствую, как текут горячие слезы по щекам, как дрожат руки, сжимая телефон. И мне кажется, что мертвая любовь моя проросла где-то внутри и теперь, я, красивый и молодой смотрю в твои детские голубые глаза и думаю. Кого я обманываю?
И я, истекая сарказмом, говорю вам что-то глупо куртуазное, потому что вы такие голубоглазые, а я такой холодный, такой уставший и неромантичный.
Нашей любви нет, детка, потому что у меня нет никакой любви.