Запах камней и металла,
Острый, как волчьи клыки,
- помнишь? -

В изгибе канала
Призрак забытой руки,
- видишь? -

Деревья на крыши
Позднее золото льют.
В "Новой Голландии"
- слышишь? -
Карлики листья куют.

И, листопад принимая
В чаши своих площадей,
Город лежит, как Даная,
В золотоносном дожде.

(вариант)

Запах камней и металла,
Острый, как волчьи клыки,
- помнишь? -

В изгибе канала
Призрак забытой руки,
- видишь? -

Деревья на крыши
Позднее золото льют.
В "Новой Голландии"
- слышишь? -
Карлики листья куют...
- Карлы куют...
................................
До рассвета
В сети осенних тенет
Мы находили букеты
Тёмных ганзейских монет.

За заставой воет шарманка,
Водят мишку, пляшет цыганка
На заплеванной мостовой.
Паровозик идет до Скорбящей,
И гудочек его щемящий
Откликается над Невой.
В черном ветре злоба и воля.
Тут уже до Горячего Поля,
Вероятно, рукой подать.
Тут мой голос смолкает вещий,
Тут еще чудеса похлеще,
Но уйдем - мне некогда ждать.

1961

Ну где ж она и кто ж она,
Моя прошедшая царица?
Есть знаменитая страна,
Есть знаменитая столица;
На берегу веселых вод,
В дыму торжественных сражений
России всемогущий гений
Ее воздвиг среди болот.
И ныне градом просвещенья
Она по северу слывет,
Торгует, блещет и растет,
Имеет даже наслажденья;
Но только эта сторона
Не пробуждает вдохновенья,
Для душ высоких – не годна,
И там-то место, где она,
Душа сего стихотворенья!

1825

Два перрона - две столицы
Репродуктор на столбе
Дольше жизни снова длится
Ночь короткая в купе
Мы не можем друг без друга
Но тоскуем мы с тобой
Ты без неба Петербурга
Я без дымки над Москвой

Мосты между нами мосты
На Яузе и на Неве
За Питером замужем ты
А я женат на Москве
Мосты между нами мосты
На Яузе и на Неве
За Питером замужем ты
А я
А я женат на Москве

Ты по площади Сенатской
Я по Пресне тороплюсь
Словно символ постоянства
Наша рейсовая грусть
Горькой нежности смятенье
И любви палящий зной
По субботам воскресеньям
Ездим в гости мы с тобой

Мосты между нами мосты
На Яузе и на Неве
За Питером замужем ты
А я женат на Москве
Мосты между нами мосты
На Яузе и на Неве
За Питером замужем ты
А я
А я женат на Москве

Нет пленительнее мига
Чем с тобою день прожить
Из билетов можно книгу
В четырёх томах сложить
Только снова у вагона
Не окончится наш спор
И горит вдали зелёный
Одинокий семафор

Мосты между нами мосты
На Яузе и на Неве
За Питером замужем ты
А я женат на Москве
Мосты между нами мосты
На Яузе и на Неве
За Питером замужем ты
А я
А я женат на Москве
...женат на Москве...

В краю, где суровые зимы и зелень болотной травы,
Дворец архитектор Трезини поставил у края Невы.
Плывет смолокуренный запах, кружится дубовый листок.
Полдюжины окон на Запад, полдюжины - на Восток.

Земные кончаются тропы у серых морей на краю.
То Азия здесь, то Европа диктуют погоду свою:
То ливень балтийский внезапен, то ветер сибирский жесток.
Полдюжины окон на Запад, полдюжины - на Восток.

Не в этой ли самой связи мы вот так с той поры и живем,
Как нам архитектор Трезини поставил сей каменный дом? -
То вновь орудийные залпы, то новый зеленый росток.
Полдюжины окон на Запад, полдюжины - на Восток.

Покуда мы не позабыли, как был архитектор толков,
Пока золоченые шпили несут паруса облаков,
Плывет наш кораблик пузатый, попутный поймав ветерок, -
Полдюжины окон на Запад, полдюжины - на Восток.

1987

Он ревновал её к дождю
И укрывал джинсовой курткой
Её июневые кудри,
А зонтик прижимал к локтю.

День дожидался темноты,
Жизнь начиналась с середины,
И закрывали магазины
Свои разнузданные рты.

Ветра стояли на своём,
Шатая цепь священнодейства,
И пошлое Адмиралтейство
Сдавало ангелов в наём,

Но вместо звёзд их берегли
Два добрых духа - Джин и Тоник,
И мир, казалось, в них утонет,
Едва дотронувшись земли...

А мне казалось,
А мне казалось,
Что белая зависть - не грех,
Что чёрная зависть - не дым,
И мне не писалось,
Мне не писалось,
Мне в эту ночь не писалось, -
Я привыкал быть великим немым.

Он ревновал её к богам
И прятал под мостом от неба,
А голуби просили хлеба
И разбивались за стакан.

И плоть несло, и дух опять
Штормил в девятибальном танце -
От невозможности остаться
До невозможности унять.

И вечер длинных папирос
Линял муниципальным цветом,
И сфинксов он пугал ответом
На каждый каверзный вопрос.

И, видно, не забавы для -
По венам кровь против теченья.
Миг тормозов - развал - схожденье...
И снова - твердая земля.

А мне казалось,
А мне всё казалось,
Что белая зависть - не блеф,
Что черная зависть - не дым.
И мне не писалось,
Мне опять не писалось,
Не пелось и не писалось, -
Я привыкал быть великим немым...

И отступил девятый вал
И растворил свой сахар в дымке...
К стихам, к Довлатову, к "Ордынке"
Он вдохновенно ревновал,

Но вместо рифм бежали вслед
Два юных сфинкса Джин и Тоник,
И воздух был упрям и тонок,
Впитав рассеянный рассвет.

С природою искусство сочетав,
Прекрасны вы, задумчивые парки:
Мне мил ковер густых, хранимых трав
И зыбкие аллей прохладных арки,
Где слаще мир мечтательных забав,
Где тень мягка и где лучи не ярки,
Где веет всё давно забытым сном
И шепчутся деревья о былом.

Сад, как вино, — чем старше, тем милей,
Тем больше в нем игры и аромата.
Особенно он дорог для очей,
Когда искусство несколько помято
Завистливым соперником людей —
Природою, которая богата
Неряшеством и чудной красотой,
И гордостью, доступной ей одной!

Таких садов близ царственной Невы
Довольно есть. Сады увеселений —
Кумирни мелкой прессы и молвы —
Затмили их... Так фокусника гений
Свет разума и мудрость головы
Тмит мудростью лукавою движений,
Но славу тех резвящихся садов
Переживут сады больших дворцов.

Меланхоличен Царскосельский сад,
И тем милей мечтателям угрюмым.

Читать далее...

Холодноват, прозападен, безбожен,
музеен и отчасти - призабыт…
Но мне он истин прописных дороже -
конкретный, внятный, истовый, как быт!

А ежели без сумрака и фальши
сказать о нем - без напускного зла:
серебряные лужи на асфальте
и золотые шпили-купола!

А ежели и вовсе без расчета
вести о нем приватный разговор, -
в нем есть испепеляющее что-то…
И - исцеляющее, злу наперекор!

Есть в Одессе Молдаванка,
А в Москве Хитровка.
Деловые спозаранку
Барышни в обновках.
Но и Питер шит не лыком,
Я-то это знаю.
И мне милее всех на свете
Лиговка родная.

Лиговка, Лиговка, Лиговка,
Ты мой родительский дом.
Лиговка, Лиговка, Лиговка,
Мы ещё с тобою попоём,
Мы ещё с тобою попоём.

Южных нет на ней прихватов
И купцов столичных.
Тут серьёзные ребята
Без дурных привычек,
Если надо, значит, надо,
Значит, так и будет.
Приходите, будем рады,
Деловые люди.

Было время, всем меняли
Имена и даты,
Даже Невский не спасли,
Хоть не виноват он.
Было пруд пруди малин,
А что же с ними сталось,
А Лиговка была тогда
И сейчас осталась.

Помню, в мае как-то раз
Шёл не очень пьяный.
Залепил кому-то в глаз
На углу Ростанной.
И упасть я не успел,
А уже сирена,
Спрятали меня в себе
Лиговские стены.

Катит весело трамвай
Посреди аллеи.
Здесь гулял и здесь пропал
Лёнька Пантелеев.
Жалко, что его не знал
Папа Гиляровский,
Он главы б не написал
Про воров хитровских.

Люблю я памятник Великого Петра,
Стоящий весело над царственной Невою:
Проста и нехитра гранитная гора,
Что, кажется, звенит под мощною пятою
Могучего коня; с открытою головою,
В наряде древности, с классическим мечом,
Ненужным все равно почившему герою,
Он весь с одним лишь тем, что было в нем самом.
И всю его любовь к Руси непросвященной
Я чувствую пред ним душою умиленной
И душу выразить не обретаю слов:
Все пусто на земле; лишь велика любовь!

1858

Столицы Невской посетитель,
Кто б ни был ты – Петру поклон!
Сей Медный всадник – это он,
Ее державный прародитель!
Как мощны конь и человек!
То Петр творящей мыслью правит
Летит, отважный, в новый век
И змея древних козней давит...
И здесь, руки простерший кисть,
Еще в металле жизнью дышит,
Из медных уст – Россия слышит –
Гремит: «Да будет свет!» – И бысть!

1839

Нa пламенном коне, как некий бог, летит:
Объемлют взоры всё, и длань повелевает;
Вражды, коварства змей, растоптав, умирает;
Бездушная скала приемлет жизнь и вид,
И росс бы совершен был новых дней в начале,
Но смерть рекла Петру: «Стой! Ты не бог, – не дале!»

1812

1. Варфоломей Растрелли

Он, русский сердцем, родом итальянец,
Плетя свои гирлянды и венцы,
В морозных зорях видел роз румянец
И на снегу выращивал дворцы.

Он верил, что их пышное цветенье
Убережет российская зима.
Они росли — чудесное сплетенье
Живой мечты и трезвого ума.

Их тонкие, как кружево, фасады,
Узор венков и завитки волют
Порвали в клочья злобные снаряды,
Сожгли дотла, как лишь безумцы жгут.

Но красота вовек неистребима.
И там, где смерти сузилось кольцо,
Из кирпичей, из черных клубов дыма
Встает ее прекрасное лицо.

В провалы стен заглядывают елки,
Заносит снег пустыню анфилад,
Но камни статуй и зеркал осколки
Всё так же о бессмертье говорят!

Читать далее...

Я люблю тебя, моя Столица!
Край суровых северных берёз.
Я люблю людей весёлых лица,
Смех девичий полный сладких грёз ...

Новостройки, Невский и тюльпаны,
Поле Марсово и гордый Эрмитаж ...
С рыбой в клюве пролетят бакланы,
Пьяный грузчик тешит свой кураж ...

Мариинка, Смольный и каналы,
Пиво "Балтика" и корюшка с лотков ...
Ты вошёл в истории анналы,
Град Петра и хмурых облаков.

Здесь творили Лермонтов и Пушкин,
Здесь музеев ввек не обойти,
Здесь увидел я "Гнездо кукушки",
И часами ждал любимую пройти.

Я люблю Васильевского стрелку,
Пик "стамески", сонный Летний сад ...
Здесь в кафе я слушал "Арабески",
Макаревича, БГ и "Ленинград" ...

Город Достоевского и Глинки,
Где коней взнуздал бесстрашный Клодт.
И я горд, что нету здесь Неглинки,
А стоит Кронштадтский серый форт.

СПб, 2003

Город тех, кто горестно свободен,
Почему ты прячешься в сердцах?
Почему мы от себя уходим,
Глядя в это небо без конца,
Измеряя берега шагами,
Растворяясь в трепетном дожде,
Согревая твой гранит руками,
Видя отражение в воде...
Ты незримо души отбираешь,
Их подчас задаром отдают.
Своего коварства сам не знаешь,
Странного волнения приют!
Здесь дрожит душа, глаза сверкают
В час, когда расходятся мосты:
В памяти, как чайки, пролетают
Золотые купола, кресты,
Мостовая, холодно на Невском,
Вы идёте вместе, как всегда.
И вечерним, одиноким блеском
Беспокоит хмурая вода.
Вас немного – больше и не нужно,
Шум дороги слышен вдалеке.
Вас связала истинная дружба,
Рядышком, куда-то, налегке.
Звук гитары в мыслях отдается,
Песни петербургские в тиши.
Всё, чем я живу, к тебе вернётся,
Ты – всего лишь дом моей души…

                                                                Июнь, 2008 год

О, этих струй полет и бег -
столь расточительный и странный!
Кто он - тот добрый человек,
забывший выключить фонтаны?

Спит город. Ночь, свершив труды,
сползает к западу, но действо
веселой брызжущей воды
не стихло у Адмиралтейства!

А там, за Мойкой, где ходок
очутится довольно скоро -
хрустальный бодрствует цветок
в тени Казанского собора!

И шепчет:
"Добрый человек
чаёк индийский пьет в дежурке
иль спит с устатку в голове -
на вдвое сложенной тужурке.
И пусть! И пусть!
Пока судьбой
отпущены мгновенья пенья -
не важно, что перед тобой -
забвенье или преклоненье!

Но очень важно в этот час
не знать тоски, не знать интриги,
пока из космоса на нас
взирает башня Дома книги,
пока в ладонях колоннад
фонтанной песенке раздолье,
пока заслушавшись стоят
Кутузов и Барклай-де-Толли!.."

Москва и Kиeв задрожали,
Когда Петр, в треске финских скал,
Ногой из золота и стали
Болото невское попрал...

И взвыли плети!.. И в два счета -
Движеньем Царской длани - вдруг -
Из грязи невскаго болота -
Взлетел ампирный Петербург:

И до сих пор, напружив спины,
На спинах держут град старинный
Сто тысяч мертвых костяков
Безвестных русских мужиков!..

И вот теперь, через столетья,
Из под земли, припомнив плети,
Ты слышишь, Петр, как в эти дни
Тебе аукают они?..

из сборника стихотворений "Блистательный Санкт-Петербург" Берлин, изд-во Ладыженского, 1923

В Ленинграде-городе, у Пяти Углов
Получил по морде Саня Соколов :
Пел немузыкально, скандалил, -
Ну и, значит, правильно, что дали.

В Ленинграде-городе - тишь и благодать!
Где шпана и воры где? Просто не видать!
Не сравнить с Афинами - прохладно,
Правда - шведы с финнами, - ну ладно!

В Ленинграде-городе, как везде - такси, -
Но не остановите - даже не проси!
Если сильно водку пьешь по пьянке -
Не захочешь, а дойдешь к стоянке!

1967

Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица - красавица нашей столицы! Я знаю, что ни один из бледных и чиновных ее жителей не променяет на все
блага Невского проспекта. Не только кто имеет двадцать пять лет от роду, прекрасные усы и удивительно сшитый сюртук, но даже тот, у кого на подбородке выскакивают белые волоса и голова гладка, как серебряное блюдо, и тот в восторге от Невского проспекта. А дамы! О, дамам еще больше приятен Невский проспект. Да и кому же он не приятен? Едва только взойдешь на Невский проспект, как уже пахнет одним гуляньем. Хотя бы имел какое-нибудь нужное, необходимое дело, но, взошедши на него, верно, позабудешь о всяком деле. Здесь единственное место, где показываются люди не по необходимости, куда не загнала их надобность и меркантильный интерес, объемлющий весь Петербург. Кажется, человек, встреченный на Невском проспекте, менее эгоист, нежели в Морской, Гороховой, Литейной, Мещанской и других улицах, где жадность и корысть, и надобность выражаются на идущих и летящих в каретах и на дрожках. Невский проспект есть всеобщая коммуникация Петербурга. Читать далее

I

Летит, летит свистящая граната
И обращает ночь в багровый день.
Минуй в полете здание Сената,
Творенья Фальконета не задень,

Дугою обогни святой Исаакий,
Адмиралтейства стройного не тронь,
Пади в Неву и сгинь в подводном мраке
И в волнах ярый потопи огонь.

Растрелли, Воронихин и Баженов,
И многие, чьи славны имена,
И безымянные – за сменой смена –
Бесчисленные – за волной волна -

В пыли кирпичной, на лесах, стропилах
Проведшие свой краткий век земной,
Строители, истлевшие в могилах,
Восстаньте многотысячной толпой!

По набережным, на мостах, у зданий
Соборов, и музеев, и дворцов
Несите стражу, призраки преданий,
Невидимой опорою бойцов.

Рукой бесплотной тайно отводите
Угрозу тяжких вражеских гранат.
Вы, ставшие бессмертными в граните,
Спасите наш прекрасный, гордый Град.

1942