Сумасшедший дом. Аккуратный парк.
Сумасшедшая русская: Жанна д'Арк.
Разрешили ей волосы стричь у плеч
И тяжелые двери свято беречь.
- Ах, - печально она говорит врачу, -
Я дофина увидеть скорей хочу.
О, поймите, я слушаю голоса
Каждый день по три, по четыре часа.
И со скукою врач отвечает ей:
- Был расстрелян в Сибири дофин Алексей,
А историю вашей дикой страны
Вы и здесь забывать никогда не должны.
Но однажды явившийся серафим
Показался царевичем ей сквозь грим.
Тут-то многое она поняла
(Поседела и от ворот отошла),
Что она - эмигрантка, а город - Париж
И что за нашей историей не уследишь.
Той же ночью спокойно она умерла,
И вошла в Ленинград, и дофина нашла.
И собор отыскала. Стоял Алексей,
Петроградской белой ночи бледней.
Ликовал почему-то советский народ
И уже собирался в какой-то поход.
Эмигрантская дева жива не жива
(Словно молния - в древо) и видит - Москва.
Петербург отступил, и уже Михаил,
Дрожь скрывая, стоит у бесчестных могил...

Майя Кристалинская и Эдуард Хиль (Галина Сполуденная и Дельвин Щербаков в кадре) - Такие ночи



ЕЩЕ 2 ПЕСНИ О ЛЕНИНГРАДЕ>>>>>>>>>>>>>>>

XLVII

Как часто летнею порою,
Когда прозрачно и светло
Ночное небо над Невою
И вод веселое стекло
Не отражает лик Дианы,
Воспомня прежних лет романы,
Воспомня прежнюю любовь,
Чувствительны, беспечны вновь,
Дыханьем ночи благосклонной
Безмолвно упивались мы!
Как в лес зеленый из тюрьмы
Перенесен колодник сонный,
Так уносились мы мечтой
К началу жизни молодой.

1832

Нет, никогда передо мной,
Ни в час полудня, в летний зной,
Ни в тихий час перед зарею,
Не водворялся над Невою
Такой торжественный покой.
Глубоким пламенем заката
Земля и небо — всё объято...
И, неподвижный, я стоял,
И всё забыл, и по простору
Невы великой — волю дал
Блуждать задумчивому взору.
И я глядел: неслась река,
Покрыта вся румяным блеском,
И кораблям, с небрежным плеском,
Лобзала темные бока.
Читать далее...

Мыслю образами, дышу нотами,
Да танцую по краю безвременья.
Называю квартиры все гротами.
Я пастушка без рода и племени.

Лишь один отец...
да и тем делюсь.
Но не с братом, а со вселенною.
До потери грез из Невы напьюсь
Горькой правдою вожделенною.

Слаб мой сердца стук, да рука вольна.
Все в кладовках дней затеряется.
Люди скажут - Эй, да она больна!
С солнцем, глупая, обнимается!

Осень падает с неба холодной водой,
Умывает дороги, течет по асфальту.
Мир остыл, опостылел, и каждый второй
Балансирует между сопрано и альтом.

В никотиновой дымке кружится листва,
Город в сумраке тонет, отчаянно, вязко.
Мы стремимся все в руки того божества,
Что сулит нам любовь, и спасенье, и сказку.

Каждый хочет себе упоительных дней,
Вдоволь счастья, здоровья, дворец и корону.
А приходится жить в тусклом свете огней,
И бороться за смех, и держать оборону.

Город медленно падал в осень.
Погружался по шпили в листья.
И трамваи, как чудо-лоси,
Потрусили по шкурам лисьим.
Их рога потянулись в небо,
Как на юг потянулись стаи.
Я с ладони кормлю вас хлебом,
Номерные мои трамваи.
Зачарованный листопадом,
Я по желтой бреду аллее.
Обогрел бы деревья взглядом,
Обогрел бы...
Да взгляд не греет...

Читать далее...

Над нашим городом родным,
Над быстрою Невой
Туман плывет как белый дым
Подхваченный листвой
Плывут дома, плывут мосты,
Плывет весь мир, кружась,
Над нашим городом родным
Плывет отсенний вальс

Устал искать тебя в других,
Отыскивать,терять ...
И вместо женских плеч крутых
Молчанье обнимать.
Устал по утру ощущать
Тех сновидений хлад,
В которых, как в бреду, кричать:
"Вернись ко мне назад!!!"

Вернись в то время,
Что златой осыпалось листвой,
Но тает крик, как зов пустой,
Лишь дождь по мостовой;
Лишь клены, ветвями скрипя,
Зовут меня опять
Совсем в других искать тебя,
Отыскивать, терять...

Над лужами, как желтый дым,
Листва летит кружась.
Над нашим городом родным
плывет осенний вальс
И я кричу ему вослед:
"Верни любовь назад!!!"
А мне в ответ янтарный свет
Льет наземь листопад

В этом городе нет больше слёз,
В этом городе жизнь холодна.
В этом климате белых берез
Жизнь твоя никому не нужна.

В этом северном ветре столиц
Тени тех, кто без срока, без сна
Бродят по тротуарам босые без лиц,
Жирной птицей летят из окна.

Чем дышать – здесь никто не поймет.
Здесь чухонское лето - зима.
Тут ворона жар-птицей при жизни слывёт.
И собаками площадь полна.

Здесь трамваи вставляют друг другу рога,
Под землею сопит черный кот.
Рыба здесь тише мыши боясь четверга
И у принца тут мало забот.

Это твоя родина, сынок…
Это твоя родина, сынок…
Это твоя родина, сынок…

Здесь ноябрь был когда-то смещен октябрем
Императорам римским не в честь.
А пасхальный трезвон подменён кумачом.
Что тут скажешь: так было, так есть.

И не верь тем глазам, среди тех воробьев,
Что клюют здесь. Вас уже нет.
Воробьев не кормить, вот достойный ответ.
И это хорошая весть.

Неужели болезни не учат тела?
Отчего память так коротка?
И зачем все мосты догорают дотла?
Да и плавать кишка коротка.

Или чарка в парадной всем застит глаза?
Или совесть искрит в забытье?
Только станут стрелять – и тогда тормоза
Ни к чему в этой галиматье.

Это твоя родина, сынок…
Это твоя родина, сынок…
Это твоя родина, сынок…

Мы живем не спеша и не чувствуем связь
Между мыслью и кулаком.
Мы бредем вдоль Невы, ничего не боясь,
По опасной траве босиком.

Нам не ставят капканы, не ставят засад,
Но это только пока.
Так что каждый хранит свой единственный шанс:
Сдохнуть от сквозняка.

Это твоя родина, сынок…
Это твоя родина, сынок…
Это твоя родина, сынок…

Город у Невы, мрачный, колючий,
Гордый в величье казенном своем,
Взгляд на люд с пьедестала надменный,
На проекции зла тесно вдвоем.
В профиль- барокко, в анфас – реализм,
Емко и в рифму,- фашизм, коммунизм,
Отрада одна – белые ночи,
Душой гашу коптящие свечи.
Хлеба осьмушка, ночной артналет,
Город – память, самобытно живет,
Запах Сибири, руд, льда глубина,
Жизни дорога в поземке, трудна.
Горе столица Петра,- Петербург,
Кости…, кружатся вороны, не лгут.
Знал ты немало наград и блокад,
Эха набат…, Ленинград, Ленинград.

ЗНАКОМЫЙ ДОМ

Я помню этот светлый дом...
Его бетонная громада
Глядела верхним этажом
В простор Таврического сада,
А третье от угла окно,
Поймав заката отблеск алый
(Как это было все давно!),
Крылами голубя сверкало.
И, улицу переходя
В ветрах весеннего ненастья,
Я говорил под шум дождя:
«Вон там мне тоже светит счастье!».

Я помню затемненный дом,
Когда с товарищами вместе
Взывал он каждым кирпичом
О непреклонности и мести.
По грудь в сугробы погружен,
Окованный бронею стужи
И строго молчаливый, он,
Казалось, стал темней и уже,
Пятой в родную землю врос,
Не по-обычному спокоен,—
Бетонный вздыбленный утес,
Насторожившийся, как воин.

Я помню этот черный дом
Под грозным небом Ленинграда,
Расколотый, как топором,
Ударом тяжкого снаряда.
В нагроможденье кирпичей
И свитого в жгуты металла
Лежал он, черный и ничей,
Дымясь лохмотьями провала,
И только старое окно
Каким-то чудом уцелело.
В нем было все тогда темно
И одиноко до предела.

И вновь я видел этот дом,
Одетый свежими лесами.
Его наполнил новый гром,
Он пел пилой и молотками.
В пыли, в известке этажи
Росли всё выше без опаски,
И были празднично свежи
Их голубеющие краски.
А тонкий луч, скользнув к окну
Весенним утром, в свежем блеске
По стеклам лил голубизну
И тихо трогал занавески...

Кто там, под крышею, живет
В моем окошке — третьем с краю?
Майор запаса? Счетовод?
Актриса? Табельщик?— Не знаю.
Но я хочу, чтобы ему
Легко работалось и пелось,
Чтоб в возродившемся дому
Окрепла творческая зрелость,
Чтоб дом глядел, как прежде, вдаль,
На клены солнечного сада,
Где встало солнце, как медаль
«За оборону Ленинграда».

1945 Всеволод Рождественский. Избранное.
М., Л.: Художественная литература, 1965.

 

[524x699]

На смерть Гумилёва

Иду быстрей по Невскому вперёд -
Куда, зачем не знаю и сама,
Но только прошлый не вернётся год
И будет новой снежная зима.

Я вспоминаю Мойку всю в снегу,
Его в дохе и шапке меховой
И с папиросой дымною у губ,
И то, как он здоровался со мной.

Потом, прищурив глаз, лениво шёл
К столу, где мы садились в длинный ряд,
Клал папиросы медленно на стол.
Я не увижу больше серый взгляд.

Из ресторанных глаз пронзает свет,
Томительно зовут, зовут смычки.
По Невскому проспекту столько лет
Отстукивают осень каблуки.

А. Ахматова

       ***

Птицы смерти в зените стоят.

Кто идет выручать Ленинград?

Не шумите вокруг - он дышит,

Он живой еще, он все слышит:

 

Как на влажном балтийском дне

Сыновья его стонут во сне,

 

Как из недр его вопли: "Хлеба!" -

До седьмого доходят неба...

 

Но безжалостна эта твердь.

И глядит из всех окон - смерть.

 

сентябрь 1941

 

[680x500]

На улице Шпалерной

Стоит волшебный дом.

Войдешь туда ребенком,

А выйдешь стариком.

Литейный четыре,

Четвертый подъезд.

Здесь много хороших

Посадочных мест.

 

(народное творчество, годы сталинских репрессий).

[464x434]

ИВАН БУНИН  

Просыпаюсь в полумраке.
В занесенное окно
Смуглым золотом Исакий
Смотрит дивно и темно.

Утро сумрачное снежно,
Крест ушел в густую мглу.
За окном уютно, нежно
Жмутся голуби к стеклу.

Все мне радостно и ново:
Запах кофе, люстры свет,
Мех ковра, уют алькова
И сырой мороз газет.

17.I.15
Петербург

[483x626]

Когда переехал - не помню,
Наверное, был я бухой.
Мой адрес не дом и не улица,
Мой адрес сегодня такой:
ВЭ-ВЭ-ВЭ ЛЕНИНГРАД ЭС-ПЭ-БЭ ТОЧКАРУ

Когда тормозит меня мусор,
Прописки, мол, нет никакой,
То я отвечаю спокойно:
"Мой адрес сегодня такой:
ВЭ-ВЭ-ВЭ ЛЕНИНГРАД ЭС-ПЭ-БЭ ТОЧКАРУ

Когда напиваюсь я пьяный,
Тогда я мотор торможу:
"Давай, шеф, поехали к дому,
Дорогу сейчас покажу".
ВЭ-ВЭ-ВЭ ЛЕНИНГРАД ЭС-ПЭ-БЭ ТОЧКАРУ

Кому случалось гулять кругом всего Васильевского острова, тот, без сомнения, заметил, что разные концы его весьма мало похожи друг на друга. Возьмите южный берег, уставленный пышным рядом каменных, огромных строений, и северную сторону, которая глядит на Петровский остров и вдается длинною косою в сонные воды залива. По мере приближения к этой оконечности, каменные здания, редея, уступают место деревянным хижинам; между сими хижинами проглядывают пустыри; наконец строение вовсе исчезает, и вы идете мимо ряда просторных огородов, который по левую сторону замыкается рощами; он приводит вас к последней возвышенности, украшенной одним или двумя сиротливыми домами и несколькими деревьями; ров, заросший высокою крапивой и репейником, отделяет возвышенность от вала, служащего оплотом от разлитий; а дальше лежит луг, вязкий, как болото, составляющий взморье. И летом печальны сии места пустынные, а еще более зимою, когда и луг, и море, и бор, осеняющий противоположные берега Петровского острова, — всё погребено в серые сугробы, как будто в могилу. Читать далее

К  солнцу  тянутся  струны  сосен,
Пахнут  сосны  янтарной  смолой.
Неоглядная  неба  просинь,
В  море  падает  синевой.
    Море  нежно  мурлычет  кошкой,
    Кладёт  лапы  на  влажный  песок.
    Ослепительных  бликов  лукошко,
    Опрокинулось  за  горизонт.
Расплескали  вальяжные  волны,
Лучезарный  аккомпанемент.
Эхом  кружит созвучия  полный,
 Ветра  с  чайкой  воздушный  дуэт.
    Я  люблю  эту  музыку  моря,
    Бесконечный  прилив  и  отлив,
    Задушевную  песню  прибоя-
    Тихий, сказочный  Финский  залив.
 

[699x521]

Глава 1

Когда-нибудь, болтливый умник,
среди знакомств пройдет зима,
когда в Москве от узких улиц
сойду когда-нибудь с ума,

на шумной родине балтийской
среди худой полувесны
протарахтят полуботинки
по лестнице полувойны,

и дверь откроется. О память,
смотри, как улица пуста,
один асфальт под каблуками,
наклон Литейного моста.

И в этом ровном полусвете
смешенья равных непогод
не дай нам Бог кого-то встретить,
ужасен будет пешеход.

И с криком сдавленным обратно
ты сразу бросишься, вослед
его шаги и крик в парадном,
дома стоят, парадных нет,

да город этот ли? Не этот,
здесь не поймают, не убьют,
сойдут с ума, сведут к поэту,
тепло, предательство, приют.

Читать далее...

Небо  сорвано  ветром  дней.
Облака  окунулись  в  залив.
Петергоф  принимает  гостей-
Эталон  красоты  утвердив.
    В  геометрию  парков  легло,
    Ожерелье  роскошных  фонтанов-
    Преломляется  влаги  стекло,
    Отражением  радужных  флагов.
Венценосно  сияет  на  троне,
Восхитительный  Петергоф-
Рассыпаются  блеском  в  короне,
Драгоценные  камни  дворцов.
    Петербурга  двуглавый  орёл,
    Бросил  скипетр  и  державу.
    Петергоф -  Петербург  превзошёл,
    Примеряя  всемирную  славу.
С  руки  белка  орешки  берёт,
Любит  баловать  белок  народ.
Грезит  эхом  ушедших  балов,
Ослепительный  Петергоф.

[700x524]