А может, и верить мне не с кем
И жизнь только страшная морда,
И только по песенкам детским
Любить можно верно и твердо.

Дано очаровательным эпохам
Не принести в мой скудный век плодов.
Двор Смольного зарос чертополохом,
И Летний сад безлюден и суров.
О время, незабвенный вкус в котором
Я выпила с горячим молоком,
Из кубиков устраивая форум
И угол в детской называя «дом».
Что говорить, уж раз на самом деле
Я не считала, пронеслись когда
Рождественские, пестрые недели
И масленицы жирные блюда,
И октябрями влажными Россия
Укутывалась в лондонский туман,
И были зимы строгие такие,
И был Петрополь снегом осиян.
Как веселеют к вечеру трамваи,
И на афишах милый, желтый свет.
Они гласят, что нынче выступает
Карсавина и весь кордебалет.
От этих ног, упругих и прелестных,
От круглых плеч и загнутых ресниц
Как не скажу, что уже в мире тесно,
Что слишком много нежных женских лиц.
Печали крест на каждом человеке
Поставит пусть жестокая судьба,
А мне бы глаз не оторвать вовеки
От этого напудренного лба.
Но вот разъезд, вот фонари у входа
И жесткий снег — толченое стекло,
И жалко, что начавшегося года
Уже не мало суток истекло.
Когда сквозь гул рассерженной метели,
Как будто из неведомых сторон
Несется с узкой, снеговой панели
Озябших шпор степенный перезвон.
А по весне любовь, и переулки,
И хруст шагов по тающему льду,
И долгие вечерние прогулки
В неубранном Таврическом саду.
Для счастия не надо поединка,
Безрадостной мне и теперь близка
На треуголке талая снежинка
И варежкой согретая рука.

1921 г.

Источник: "Петербург в поэзии русской эмиграции", СПб., 2006

У самых вод раскатистой Невы,
Лицом к лицу с нарядною столицей,
Темнеет, грозный в памяти молвы,
Гранитный вал с внушительною спицей.
Там виден храм, где искони внутри
Опочивают русские цари,
А возле стен зарыты коменданты,
И тихий плач в гробницы льют куранты,
И кажется, на линию дворцов,
Через Неву, из недр иного света,
Глядят в столицу тени мертвецов,
Как Банко тень на пиршество Макбета...
Завидна ль им исторгнутая власть?
Полна ли совесть запоздалой боли,
И всем царям они желают пасть,
И всем гнетомым встать из-под неволи?
Или свои алмазные венцы
Они сложили кротко пред Еговой
И за грехи народа, как отцы,
Приняли там иной венец, терновый?
Иль спор ведут перед Царем царей
Повешенный с тираном на турнире,
Чей вздутый лик величия полней,
Раба в петле - иль царственный, в мундире?
Иль, убоясь своих кровавых рук,
Крамольники клянут свои деянья?
Или врагов на братские лобзанья
Толкнула смерть в забвеньи зол и мук?..
Но я люблю гранитную ограду
И светлый шпиль при северной луне,
Когда куранты грустную руладу
Издалека разносят по волне.
Они поют в сияющем тумане
О свергнутых земных богатырях,
О роскоши, исчезнувшей в нирване,
О подвиге, задавленном впотьмах, -
О той поре, где всякий будет равен,
И, внемля им, подумаешь: "Коль славен..."

1881 г.

Я слышу: над городом старые крыши
В свои водосточные трубы трубят.
Как будто приветствуют новых мальчишек
И с доброй улыбкою сверху глядят.

Спускается ночь. Наплывают туманы.
Мосты на дыбы, словно кони, встают.
Вдоль улиц застыли дома-великаны
И крыши бессменную вахту несут.

Им снятся в ночи орудийные вспышки,
Тревожные годы военной судьбы,
И словно бы снова мальчишки, мальчишки
Стоят на дежурстве у каждой трубы.

У них под ногами шипят "зажигалки",
Но словно на фронте — ни шагу назад! —
Мальчишки суровой блокадной закалки
Сражаются тоже за свой Ленинград.

...Немало уже пронеслось и промчалось,
И новые крыши у старых домов,
Но что-то, наверное, все же осталось
На крышах, встречающих натиск ветров.

Пусть небо над ними просторнее, выше,
С рассветом встречается мирный закат,
Но старые крыши глядят на мальчишек —
На верных, лихих ленинградских ребят!..

Опубликовано в журнале "Костер" за январь 1984 года

Здесь снов не ваял Сансовино,
Не разводил садов Ле-Нотр.
Все, волей мощной и единой,
Предначертал Великий Петр.

Остановив в болотной топи
Коня неистового скок,
Он повернул лицом к Европе
Русь, что смотрела на Восток;

Сковал седым гранитом реки,
Возвысил золоченый шпиль,
Чтоб в ясной мгле, как призрак некий,
Гласил он будущую быль.

Вдали — поля, поля России,
Усталый труд, глухая лень,
Всё те же нивы вековые
Всё тех же скудных деревень;

Вдали, как редкие цветенья,
Шумят несмело города,
В краях тоски и униженья,
Былого рабства и стыда.

Но Петроград огнями залит,
В нем пышный роскоши расцвет,
В нем мысль неутомимо жалит,
В нем тайной опьянен поэт,

В нем властен твой холодный гений,
Наш Кесарь-Август, наш Ликург!
И отзвуком твоих стремлений
Живет доныне Петербург!

1912 г.

Лошадь влекли под уздцы на чугунный
Мост. Под копытом чернела вода.
Лошадь храпела, и воздух безлунный
Храп сохранял на мосту навсегда.

Песни воды и хрипящие звуки
Тут же вблизи расплывались в хаос.
Их раздирали незримые руки.
В черной воде отраженье неслось.

Мерный чугун отвечал однотонно.
Разность отпала. И вечность спала.
Черная ночь неподвижно, бездонно —
Лопнувший в бездну ремень увлекла.

Всё пребывало. Движенья, страданья -
Не было. Лошадь храпела навек.
И на узде в напряженьи молчанья
Вечно застывший висел человек.

[500x382]

1
Сегодня – день восьмого февраля…
Как далека ты, Невская Столица!
Ушли, как сон, родных и близких лица,
Вокруг - уже не русская земля.
Без устали несётся колесница
Времён, моей души не веселя.
Я – пленник в ней. Стигийские поля
Уже близки. Загадочный возница
Сурово гонит бешеных коней,
Влекущих нас в неукротимом беге
В страну воспоминаний и теней,
Где как живые ждут меня коллеги
Моих беспечных юношеских дней,
По зданию Двенадцати Коллегий.

2
Столица Севера, как вид прекрасен твой
Над полноводною, медлительной Невой,
Рекой-красавицей в гранитном одеянье,
Соборов и дворцов величественный строй,
На площадях – царей немые изваянья…
Кто раз тебя видал – забыть не в состоянье.
Не позабыл и я, о Город мой родной,
Далёкий Град Петра, тебя в моем изгнанье,
Твоих каналов мрак, твоей реки сверканье,
Адмиралтейский шпиц, за сквером, золотой,
Гул поздний Невского, и санный бег зимой,
И зоревых ночей весенних обаянье!
О, годы юности! О, розовое зданье,
Как улей, полное студенческой толпой!

Влекут гранитные изгибы
И живорыбные садки,
Под вечер с барок диатрибы,
Олонецкие мужики,

И миловидная эстляндка,
Калинкин мост, простой народ,
И эллинги (бьют третья склянка),
Дымком пахнувший пароход;

И мирно спящая Коломна,
В полухолодный, светлый май,
И переулок полутемный,
Последний мчащийся трамвай,
И одинокий друг-прохожий,
Чиновник – старый холостяк
В мечтах (на набережной тоже)
О жизни, пожилой кой-как;

Старинный дом, где жил Державин,
И синий Троицкий собор,
Огонь, яснеющий сквозь ставен,
Сквозь сень зеленоватых штор;

Заснувший рынок и больница,
И в переулке – Бурков дом,
И – жизни прошлая страница –
Дом сорок третий (детство в нем);

Аничков мост, где кони Клодта,
Реки веселый поворот,
Вон дева, ждущая кого-то,
И дворник, спящий у ворот.
Стук дрожек... окрик… цирк пузатый,

И замок Павловских времен;
Покой реки зеленоватый,
Вновь сумрак, тишь садов и сон...

Грустя, бреду, один, влюбленный,
Как, ночь-врага легко тесня,
домов старинные колонны
Внезапно вспыхнут от огня.
Цвет золотистый, цвет шафранный,
Мечту ты гонишь от меня!
И милый сон реки Фонтанной,
Прости! потонет в громе дня.

1914 г.

Дни дни клонились к вечеру и утро было точно обрезано отсутствовало при начале дня.

Сразу сразу зацветало солнце поднимая растения в надземные местности раскрывая чашечки цветов и заставляя воду из рек испаряться в надземные местности
То человек спал видя сон то сразу шёл в мохнатой войлочной шапке продавать своё имущество или по иному какому делу или просто удить рыбу приговаривая: удись удись голубая сестра.
День становился добрым и вдруг на Неве грохотала пушка называя полдень так страшно неожиданно, что на мосту два дровосека подпрыгнули ударив тяжёлыми сапогами по камню.

В эти дни дьявол разгуливал по улицам в образе часовщика предлагая свои услуги.

Сирень цвела.
Сияньем лепестковым
Был каждый куст торжественно объят,
Июнь белел.
И в отсвете лиловом
Плыл на Неву медлительный закат.
Над сонною канавкою Лебяжьей
Склонилась девочка с пылающим лицом.
Горел огонь среди гранитных стражей,
И мир дышал надеждой и теплом.

Фонтанка, ты, Фонтанка,
Стоячая река.
И летом ты, Фонтанка,
Тиха и глубока.

Матросам, ах, не страшно
Шататься по торцам
И щупать девок крашеных
У Красного дворца.

Но ты туда не смей ходить,
Дыми не здесь цигаркой, -
Четыре медных лошади
Застыли над Фонтанкой.

Не конюх, нежный юноша,
Прелестный Адонис… -
О пожалей его, душа,
Опомнись и очнись!

Мы спим на белых простынях
И снов уже не видим,
А он в обиде на меня
И на тебя в обиде.

Шпана, точи свои ножи
И тренькай на гитаре –
Он хочет есть, он хочет жить,
Он тоже пролетарий!

А ты, влюбленный домосед,
Заройся под подушкой –
Неровен час, такой сосед
Ударит по макушке.

Не ровен час, прильнет к воде
И дернет сам-четыре
По спинам черных лошадей
Рукой, как медной гирей.

В моем окне на весь квартал
Обводный царствует канал.

Ломовики, как падишахи,
Коня запутав медью блях,
Идут, закутаны в рубахи,
С нелепой важностью нерях.
Вокруг пивные встали в ряд,
Ломовики в пивных сидят.
И в окна конских морд толпа
Глядит, мотаясь у столба,
И в окна конских морд собор
Глядит, поставленный в упор.
А там за ним, за морд собором,
Течет толпа на полверсты,
Кричат слепцы блестящим хором,
Стальные вытянув персты.
Маклак штаны на воздух мечет,
Ладонью бьет, поет как кречет:
Маклак - владыка всех штанов,
Ему подвластен ход миров,
Ему подвластно толп движенье,
Толпу томит штанов круженье,
И вот она, забывши честь,
Стоит, не в силах глаз отвесть,
Вся прелесть и изнеможенье.

Кричи, маклак, свисти уродом,
Мечи штаны под облака!
Но перед сомкнутым народом
Иная движется река:
Один сапог несет на блюде,
Другой поет хвалу Иуде,
А третий, грозен и румян,
В кастрюлю бьет, как в барабан.
И нету сил держаться боле,
Толпа в плену, толпа в неволе,
Толпа лунатиком идет,
Ладони вытянув вперед.

А вкруг черны заводов замки,
Высок под облаком гудок.
И вот опять идут мустанги
На колоннаде пышных ног.
И воют жалобно телеги,
И плещет взорванная грязь,
И над каналом спят калеки,
К пустым бутылкам прислонясь.

1928

Глядел я, стоя над Невой,
Как Исаака-великана
Во мгле морозного тумана
Светился купол золотой.

Всходили робко облака
На небо зимнее, ночное,
Белела в мертвенном покое
Оледенелая река.

Я вспомнил, грустно-молчалив,
Как в тех странах, где солнце греет,
Теперь на солнце пламенеет
Роскошный Генуи залив...

О Север, Север-чародей,
Иль я тобою околдован?
Иль в самом деле я прикован
К гранитной полосе твоей?

О, если б мимолетный дух,
Во мгле вечерней тихо вея,
Меня унес скорей, скорее
Туда, туда, на теплый Юг...

21 ноября 1844

I

Построена не в апельсинной роще,
Не у ручья меж потемневших скал,
И не был смугл нетерпеливый зодчий
И мудрого Корана не читал.

Над куполом не голубое небо,
Палящий зной не целовал мечеть,
Нет уголка, усталый путник где бы,
Прохладе рад, стал о Медине петь.

Нет… Над болотом, скованным цепями
Тяжеловесных, каменных громад,
Стоит одна, опутана снегами,
Пронизывающими Ленинград.

Чтоб тяжелей еще была разлука,
Над ней свинец опущенных небес,
И не услышать ей гортанным звуком
Пророненное: "Дарига-аттес"…

1922

Это стихотворение , посвященное сфинксам на Университетской Набережной, помню с детства. Буду очень признательна, если кто-нибудь сможет припомнить имя автора.

 

***

Глаза в глаза вперив, безмолвны,

Исполнены святой тоски,

Они как будто слышат волны

Иной торжественной реки.

Цитируется по: Александр Блок. Город мой. Стихи о Петербурге-Петрограде. Лениздат, 1957, стр. 72 - 95

Евг. Иванову

Он спит, пока закат румян.
И сонно розовеют латы.
И с тихим свистом сквозь туман
Глядится Змей, копытом сжатый.

Сойдут глухие вечера,
Змей расклубится над домами.
В руке протянутой Петра
Запляшет факельное пламя.

Зажгутся нити фонарей,
Блеснут витрины и троттуары.
В мерцаньи тусклых площадей
Потянутся рядами пары.

Плащами всех укроет мгла,
Потонет взгляд в манящем взгляде.
Пускай невинность из угла
Протяжно молит о пощаде!

Там, на скале, весёлый царь
Взмахнул зловонное кадило,
И ризой городская гарь
Фонарь манящий облачила!

Бегите все на зов! на лов!
На перекрёстки улиц лунных!
Весь город полон голосов
Мужских — крикливых, женских — струнных!

Он будет город свой беречь,
И, заалев перед денницей,
В руке простёртой вспыхнет меч
Над затихающей столицей.

22 февраля 1904

Сознанье строгое есть в жестах Немезиды:
Умей читать условные черты:
Пред тем как сбылись Мартовские Иды,
Гудели в храмах медные щиты...

Священный занавес был в скинии распорот:
В часы Голгоф трепещет смутный мир...
О, бронзовый Гигант! ты создал призрак-город,
Как призрак-дерево из семени - факир.

В багряных свитках зимнего тумана
Нам солнце гневное явило лик втройне,
И каждый диск сочился, точно рана...
И выступила кровь на снежной пелене.

А ночью по пустым и гулким перекресткам
Струились шелесты невидимых шагов,
И город весь дрожал далеким отголоском
Во чреве времени шумящих голосов...

Уж занавес дрожит перед началом драмы,
Уж кто-то в темноте - всезрящий, как сова, -
Чертит круги, и строит пентаграммы,
И шепчет вещие заклятья и слова.

1905

Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелёно-бледный,
Скука, холод и гранит —
Всё же мне вас жаль немножко,
Потому что здесь порой
Ходит маленькая ножка,
Вьётся локон золотой.

1828

Шел в перекрестками грязных улиц
И к мягким тапкам моим не прилипала земля
Паруса рукавов рубашек в ленинградское небо
Поднимали меня
И бросал мне ветер в лицо
Капли дождя, песок и насекомых
Глядя на город я узнавал в домах
Давно забытых мною знакомых
Уже некуда выше да к тому же пора
Возвращаться домой... домой
Царапали плечи высокие стены
И утренние дворы разрезали их тени
А за тоской городских окраин
Кубики дач стреляли в меня кострами
И бросал мне ветер в лицо
Капли дождя, песок и насекомых
Глядя на город я узнавал в домах
Давно забытых мною знакомых
Я хватался за крыши
Пролетая сквозь пятна ночных фонарей
И бросал мне ветер в лицо
Капли дождя, песок и насекомых
Глядя на город я узнавал в домах
Давно забытых мною знакомых
Уже некуда выше да к тому же пора
Возвращаться домой домой

Только не надо, пожалуйста, подозревать меня в любви к группе "Мультфильмы". Просто благодаря этой песне несколько лет назад я узнала, что в Санкт-Петербурге есть не только Зимний музей, Невский проспект, Кунсткамера, но и нечто романтишное, именуемое "дворами-колодцами".

А, может, просто вместе с тобой
Пешком обойдем вечерний город
Где дворы-колодцы с небом спорят,
Провожая лето.

(Петербургу)

Город, перечеркнутый зонтами.
Город, где забыли, что есть солнце.
Город, как кино наполнен снами.
Город, где мне хочется любить.

Город, нарисованный рекою.
Город — камень серого пространства.
Город — мост между тобой и мною.
Город — дверь, что я хочу открыть.

Город, где зима казалась вечной.
Город улыбающийся нежно.
Город знал, что счастье бесконечно.
Город, где бы я хотела быть.

Город — сказка с позолотой неба.
Город, где я знаю, что есть солнце.
Город ослепляющего снега.
Город, о котором не забыть.

источник