Сегодня Россия официально признала независимость республик Южной Осетии и Абхазии. Наперекор желаниям Запада. Кандолиза Райс и Ко ссутся кипятком, что "дурная Россия" не играет по их правилам. М. Саакашвили открыто заявил, что Грузия этого так не оставит. Ему плевать, что эти народы не хотят жить в одном государстве с новым Гитлером. Он не будет спрашивать, придёт и вернёт. И не людей, так земли. А на Чёрном море всё больше кораблей НАТО. По нашим сведеньям их будет 18. Все тяжёловооружённые. Радиус полёта ракет - 25 000 км.
Запад зол. Но нужна ли им настоящая война? И что будем делать мы? А Миша? Скорее всего он действительно вновь ударит по республикам. Наши, как союзники, примутся защищать. А дальше? Пойдём ли мы до Тбилиси? И как ответит НАТО? Не знаю... но всё может обернуться очень скверно. Но это восе не значит, что мы должны отмалчиваться и быть пешками Запада. Зачем мы признали их независимость? зачем нам их проблемы? Посмотрите, что сделали грузины там за 4 дня, и если для вас это не повод, то мне нечего вам сказать.
Но теперь будут последствия. Мне сложно представить их до конца. Западу не выгодно воевать с Россией, но Мише всё по хер. И они вновь вооружают его. Так может уже выгодно? Не знаю. Что думаете вы?

Отдохнул на даче. Спраздновал ДР. Теперь вновь Москва, скоро в универ. Надо переделывать рассказ, а проще говоря переписывать. Лето пролетело быстро. Слишком. Время летит. Теперь сижу, перепечатываю курсовую. Скорее бы выходные, и в Спиридово от этого всего. А потом и учёб-б-б-а.

Сдал сегодня английский. Автоматом. И хвост по нему. Развёл преподшу, она думала, что мне зачёт ставит (она забыла, что я у неё 5 минут назад был), а тут раз - и хвост! Сказала мне: "знаете, вообще-то я не люблю холявщиков". Я ответил "я тоже" - тонкий намёк на её частые посещения. Она разумеется не поняла.
Сдал 4 статьи об Авоськино. Чувствую, на экзамене будет весело)))
Прочитал 3 пьессы Мориса Метерлинка: "Слепые", "Пелеас и Мелисандра" и "Синяя птица". Последняя считается почему-то пьессой для детей, но на самом деле она понравилась мне больше всего. Её стоит перечитывать и почаще.
Посмотрел фильмы: Зелёная миля, Деь сурка, Асса, Сталкер, Лицо со шрамом; сейчас "Андрей Рублёв" Тарковского. Буду читать новеллы Томаса Манна.
Перепечатал 1/2 Повести. Как докончу, примусь за курсовую по "Идиоту".
Теперь неделя отдыха, и в понедельник на экзамен по Стиллистике. Авоськино ты спасёшь меня, я знаю!

Вчера дочитал "Двойник" Достоевского. Очень странный роман. Написан им в 1846 году, уже после "Бедных людей". Я прочитал роман... и с удивлением понял, что не понял его. Нет, правда, вот так как-то получилось, что спонтанно мне разгадать весь шифр не получилось. Пришлось много думать. Действтвие происходит в Петербурге. Титулярный советник Яков Петрович Голядкин, главынй герой романа, человек вроде бы не плохой, но как-то заносит его уж слишком. Вечно он твердит о своей независемости, что он не со всеми, что своей дорожкою. А между тем при виде начальника его охватывает такой страх, такое пресмыкание. Ну а уж когда пригласили его на день рождение к дочери начальника Кларе Одульфовне, так Голядкин вообще до небес вознёсся. И карету себе нанял (человек он был не бедный, побогаче Акакия И Макара Девушкина), и в рестораны заезжает, и дерзить всем стал. Но вот незадача! Не приняли на званом обеде Голядкина, дали от ворот - поворот. И нет бы ему плюнуть на это всё, да домой пойти. Так нет! Всё равно на бал прорывается и чуть ли не с самой Кларой Оульфивной танцевать хочет (нет, он не влюблён для него, она скорее цель). Ну тут уж его без всяких церемоний - пинком и на улицу.
И идёт себе бедный Яков Петрович по Петербургу, метель вокруг, снег, холод, а он идёт и всё рассуждает сам с собой. Он всегда рассуждает сам с собой. Ведь он одинок, нет у него ни друзей, не Варвары Добронравовой никого. Так хоть сам с собой поговорит. Всё легче. И вдруг как-то так получается, что появляется у Якова Петровича двойник его, тоже Яков Петрович, тоже Голядкин. Да только в отличае от героя, этот малый - не промах. Всё о чём Яков Петрович лишь помышляет да только так, запретной мылсишкой, этот тип выполняет на ура. И повышение по службе, и к начальникам ко всем подлизался, и даже за Кларой Одульфевной приударил. Всего добился! И почти всё это через обман и клевету на прежнего Якова Петровича. А тот-то и не при чём, он всё желает объяснить всем, что он "даже и ничего", он даже и не помышлял, всё опрадаться хочет. Даже тогда, когда уже никаких оправданий не нужно. Яков Петрович Голядкин - это очень сложный песонаж, психологически неуровновешеный, с двойным дном, а может и больше. Он добрый, хороший, всегда помочь всем готов, но в тоже время есть у него всё же всякие и мыслишки, да и носится он сам с собой уж очень. И с местом, своим, и с карьерой, и с начальниками. А тут ещё и двойник этот.
В итоге Яков Петрович не смог во время остановится. Было у него несколько раз шанс нажать на тормоза. Нет, всё ждал он, оправдания, признания, до последнего ждал. Это была вроде бы и борьба, за самого себя, а в другое время и борьбой не назовёшь, всё он мирится со всеми хотел, всё ждал, что это как-то само собой разрншится. Но такое просто так не разрешается. С такими мыслями просто так не примиришься.
В итоге отправили бедного Якова Петровича куда-то подальше. Мол, пущай образумется. А на его месте и двойник хорош. Он уже не сумлевается.
Странный роман, но уже в нём хорошо отработана схема персонажей-двойников (пока ещё очень явная), которая получит продолжение и развитие в последующих романах Ф. М. Достоевского.

Сегодня я сдал зачёт по музеологии. Рассказывал о музеях, то бишь. Правда по теории я был лишь на 1-м занятии, а по практике, должен был идти в музей Достоевского лишь сегодня)) Ну, ничего "Красота спасёт мир" говорил Фёдор Михайлович, "интернет спасёт мир", говорил Дмитрий Игоревич. Сдал. Но скучно на нём было, ужас! Ну и ладно, всё это уже позади. Теперь можно отдохнуть, в СТАЛКЕРА поиграть.)))

С месяца полтора назад прочитал "Портрет художника в юности". Остался под большим впечатлением. Замечательный роман. Действительно Портрет - точное описание человека в период становления; действительно Художника - личность тонкую и протеречивую и действтельно в юности - в самый спорный и насыщенный период жизни человека. Так же очень понравился метод "потока сознания". Джойс его созал и управляется он им мастерски. Не то что "совыременные последователи" (вспомнился лит-лицей). Но более всего из всей книги отозвался нижеприведённый диалог. Об искусстве, тврочестве, красоте и эстетике. О стасисе и кинетике.



Они закурили и пошли направо. Помолчав, Стивен сказал:
- Аристотель не дает определений сострадания и страха. Я даю. Я
считаю...
Линч остановился и бесцеремонно прервал его:
- Хватит! Не желаю слушать! Тошнит. Вчера вечером мы с Хораном и
Гоггинсом мерзопакостно напились.
Стивен продолжал:
- Сострадание - это чувство, которое останавливает мысль перед всем
значительным и постоянным в человеческих бедствиях и соединяет нас с
терпящими бедствие. Страх - это чувство, которое останавливает мысль перед
всем значительным и постоянным в человеческих бедствиях и заставляет нас
искать их тайную причину.
- Повтори, - сказал Линч.
Стивен медленно повторил определения.
- На днях в Лондоне, - продолжал он, - молодая девушка села в кэб. Она
ехала встречать мать, с которой не виделась много лет. На углу какой-то
улицы оглобля повозки разбивает в мелкие осколки окна кэба, длинный, как
игла, осколок разбитого стекла пронзает сердце девушки. Она тут же
умирает. Репортер называет это трагической смертью. Это неверно. Это не
соответствует моим определениям сострадания и страха.
Чувство трагического, по сути дела, - это лицо, обращенное в обе
стороны, к страху и к состраданию, каждая из которых - его фаза. Ты
заметил, я употребил слово _останавливает_. Тем самым я подчеркиваю, что
трагическая эмоция статична. Вернее, драматическая эмоция. Чувства,
возбуждаемые неподлинным искусством, кинетичны: это влечение и отвращение.
Влечение побуждает нас приблизиться, овладеть. Отвращение побуждает
покинуть, отвергнуть. Искусства, вызывающие эти чувства, - порнография и
дидактика - неподлинные искусства. Таким образом, эстетическое чувство
статично. Мысль останавливается и парит над влечением и отвращением.
- Ты говоришь, что искусство не должно возбуждать влечения, - сказал
Линч. - Помню, я однажды тебе рассказывал, что в музее написал карандашом
свое имя на заднице Венеры Праксителя. Разве это не влечение?
- Я имею в виду нормальные натуры, - сказал Стивен. - Ты еще
рассказывал мне, как ел коровий навоз в своей распрекрасной кармелитской
школе.
Линч снова заржал и потер в паху руку об руку, не вынимая их из
карманов.
- Да, было такое дело! - воскликнул он.
Стивен повернулся к своему спутнику и секунду смотрел ему прямо в
глаза. Линч перестал смеяться и униженно встретил этот взгляд. Длинная,
узкая, сплюснутая голова под кепкой с длинным козырьком напоминала
какое-то пресмыкающееся. Да и глаза тусклым блеском и неподвижностью
взгляда тоже напоминали змеиные. Но в эту минуту в их униженном,
настороженном взоре светилась одна человеческая точка - окно съежившейся
души, измученной и самоожесточенной.
- Что до этого, - как бы между прочим, вежливо заметил Стивен, - все мы
животные. И я тоже.
- Да, и ты, - сказал Линч.
- Но мы сейчас пребываем в мире духовного, - продолжал Стивен. -
Влечение и отвращение, вызываемые не подлинными эстетическими средствами,
нельзя назвать эстетическими чувствами не только потому, что они кинетичны
по своей природе, но и потому, что они сводятся всего-навсего к
физическому ощущению. Наша плоть сжимается, когда ее что-то страшит, и
отвечает, когда ее что-то влечет непроизвольной реакцией нервной системы.
Наши веки закрываются сами, прежде чем мы сознаем, что мошка вот-вот
попадет в глаз.
- Не всегда, - иронически заметил Линч.
- Таким образом, - продолжал Стивен, - твоя плоть ответила на импульс,
которым для тебя оказалась обнаженная статуя, но это, повторяю,
непроизвольная реакция нервной системы. Красота, выраженная художником, не
может возбудить в нас кинетической эмоции или ощущения, которое можно было
бы назвать чисто физическим. Она возбуждает или должна возбуждать,
порождает или должна порождать эстетический стасис - идеальное сострадание
или идеальный страх, - статис, который возникает, длится и наконец
разрешается в том, что я называю ритмом красоты.
- А это еще что такое? - спросил Линч.
- Ритм, - сказал Стивен, - это первое формальное эстетическое
соотношение частей друг с другом в любом эстетическом целом, или отношение
эстетического целого к его части или частям, или любой части эстетического
целого ко всему целому.
- Если это ритм, - сказал Линч, - тогда изволь пояснить, что ты
называешь красотой. И не забывай, пожалуйста, что хоть мне когда-то и
случалось есть навозные лепешки, все же я преклоняюсь только Читать далее...

Прочитал охуенейший рассках Чехова "Попрыгунья". У меня просто нет слов! Это супер! Всё, всё описал. Как мы сосредотачиваемся на себе, на своих интересах, бреднях, целях и не замечаем, что происходит СЕЙЧАС, ЗДЕСЬ. Мы вечно стремимся к чему-то такому, что там, где-то в будущем. Мы ищем людей, прекрасных чистых, ищем их где-то далеко или выдумываем себе их, а на самом деле всё это есть СЕЙЧАС! Мы упускаем нашу жизнь, теряем хороших людей. Потом будет и раскаивание и злость... да что толку. Людей нет, годы прошли. Всё прошло. Стремитесь к лучшему, но живите и сегодняшним моментом. Цените тех, кто вокруг вас. Родителей, родствеников, друзей. Цените. Пока есть кого и что. Ну, правда. Я и сам такой. Часто. Да.

Ссылка на рассказ: http://ilibrary.ru/text/706/p.1/index.html

Прочитал вчера "Чайку Чехова", очень понравилось как там о творчестве сказано. Причём произнесли это бездарный писатель, который потом застрелился и безталантная актриса, играющая по губернским театрам. Сами-то они, конечно, как раз антиподы сказаного (потому собственно писатель после этого и застрелился), но вот, поди ж ты, минута просвещения, можно сказать, кульминация. Вот их слова.

Треплев: Да, я все больше и больше прихожу к убеждению, что дело не в старых и не в новых формах, а в том, что человек пишет, не думая ни о каких формах, пишет, потому что это свободно льется из его души.

Нина: Теперь уж я не так... Я уже настоящая
актриса, я играю с наслаждением, с восторгом, пьянею на сцене и чувствую себя
прекрасной. А теперь, пока живу здесь, я все хожу пешком, все хожу и думаю,
думаю и чувствую, как с каждым днем растут мои душевные силы... Я теперь
знаю, понимаю. Костя, что в нашем деле - все равно, играем мы на сцене или
пишем - главное не слава, не блеск, не то, о чем я мечтала, а уменье терпеть.
Умей нести свой крест и веруй. Я верую, и мне не так больно, и когда я думаю
о своем призвании, то не боюсь жизни.

Всё сказанное, думается мне, можно отнести не только к писательсву и к игре, но и к творчеству в целом.

Прочитал намедни "Милый друг" Мопассана и рассказы. Его же. Холодные вещи, страшные вещи. Это уже совсем не 19 век в нашем представлении. Настоящий Рубеж веков, Новая литература грядущего века. Жорж Дюруа идёт на всё, чтобы достичь своей цели, его редактор и издатель Вальтер тоже. Человеческие судьбы и жизни для них не помеха, а способ. И в итоге... они достигают того, к чему стремились. И накаих тебе наказаний. Всё хорошо. так хорошо, что тошно. Эх, всё-таки умеют классики (настоящие, а не такие как я))) финал обыграть. Но что говорить. Лучше сами прочтите. Вот один из небольших его рассказов, называется "Крестины" Очень был популярен в советское время.


КРЕСТИНЫ

Ги ДЕ МАПАССАН

- - Ну как, доктор, выпьем коньячку?
- Охотно.
Старый морской врач, протянув рюмку, смотрел, как наполняет ее до краев ласкающий глаз напиток с золотистым отливом.
Затем он поднял рюмку до уровня глаз, пропустил сквозь нее свет лампы, понюхал коньяк, взял в рот несколько капель и долго смаковал их, щелкая языком по влажной, нежной мякоти неба.
- Чудесная отрава! - воскликнул он наконец. - Или, точнее, обольстительный убийца, вероломный губитель народов!
Но где вам знать его! Вы читали, правда, замечательную книгу под заглавием Западня и все же не видели, подобно мне, как алкоголь истребляет целое племя дикарей, маленькое негритянское королевство, именно алкоголь, привезенный в пузатых бочонках, которые безучастно выгружают рыжебородые английские матросы.
Послушайте, я расскажу вам о бессмысленной и потрясающей драме, вызванной пьянством; она разыгралась на моих глазах, да, на моих глазах, неподалеку отсюда, в Бретани, в деревушке возле Пон л'Аббе. Взяв как-то отпуск на год, я поселился в загородном доме, доставшемся мне от отца. Вам знакомо это плоское побережье, где ветер свищет день и ночь в кустах дикого терновника, где попадаются огромные камни, бывшие некогда богами, которые стоят или лежат на земле, храня что-то жуткое в своем положении, обличье, форме. Мне всегда казалось, что они вот-вот оживут и двинутся по равнине медленной и тяжелой поступью, поступью гранитных великанов, или улетят на гигантских крыльях, крыльях из камня, в рай друидов.
Море замыкает там горизонт и господствует над ним, беспокойное море, полное черноголовых рифов, окруженных кипящей пеной, которые, словно собаки, поджидают рыбаков.
И люди уходят в это грозное море, которое одним движением своей зеленоватой спины переворачивает рыбачьи лодки и глотает их, как пилюли. Днем и ночью они выходят в море на утлых суденышках, отважные, буйные и пьяные. А пьяны они бывают часто. “Если бутылка полна, - говорят они, - то и риф заметишь, а если пуста, ничего не увидишь”.
Зайдите в любую хижину - и вы не найдете там отца семейства. А если спросите хозяйку, что сталось с ее мужем, она укажет рукой на угрюмое море, которое, ревя, окатывает белой слюной побережье. Он остался там навеки однажды вечером, когда хватил лишку. И старший сын тоже. У нее есть еще четверо сыновей, четверо здоровенных белокурых молодцов. Скоро настанет их черед.
Итак, я жил в загородном доме близ Пон л'Аббе со слугой, бывшим моряком, и с бретонской семьей, присматривавшей за усадьбой в мое отсутствие. Семья состояла из трех человек - двух сестер и мужа одной из них, который ухаживал за моим садом.
В тот год, незадолго до Рождества, жена моего садовника родила мальчика.
Молодой папаша попросил меня быть крестным ребенка. Я не мог отказать ему, и он занял у меня десять франков, якобы для того, чтобы заплатить священнику.
Крестины были назначены на второе января. Уже неделю земля лежала под снегом, покрытая мертвенно-белой, плотной пеленой, конца которой не было видно на этом низком и плоском берегу. Только вдали за белой равниной чернело море; оно бушевало, выгибало спину, катило волны, словно собираясь наброситься на свою бледную соседку, умиротворенную, сумрачную и холодную, как покойница.
В девять часов утра папаша Керандек явился ко мне со свояченицей, старшей из сестер Кермаган, и с повитухой, которая несла ребенка, завернутого в одеяло.
Мы тотчас же отправились в церковь. Мороз был такой, что долмены - и те могли расколоться, один из тех свирепых морозов, от ледяного дыхания которых трескается кожа и точно от ожога нестерпимо болит лицо. Я думал о несчастном младенце, которого несли впереди меня, и о том, что бретонцы поистине железный народ, если их дети, едва родившись, могут выдерживать такие прогулки.
Мы подошли к церкви, но дверь ее была заперта. Священник опаздывал.
Тогда повитуха, усевшись на одну из каменных тумб возле паперти, стала развертывать ребенка. Я подумал было, что он намочил пеленки, но она раздела его догола, да, догола, и оставила несчастного крошку, совсем голенького, на жестоком морозе. Я подошел к ней, возмущенный такой неосторожностью.
- Да вы с ума сошли! Он замерзнет! Женщина невозмутимо Читать далее...

Ура-а-а!! Классик супер, Классик лучше всех! За неделю до сессии я схватил первым автомат. По Исторической грамматике. Вот так!