Благословенье не придет, пока ребенок
Не поймет, что надо быть как все…

Все жизнь надо мной все стебались. Сколько я себя помню, не было ни единого дня, который я прожил бы спокойно. И не было человека, который хоть раз взглянул бы на меня дружелюбно. Меня не очень парило подобное обращение, но все же иногда мне так хотелось, чтобы у меня был человек, которому было бы не наплевать на меня.
Окружающих раздражало буквально все: мой внешний вид, мое поведение, моя жизнь. Их раздражал я сам. Хотя я не понимал, что во мне такого: я ничем не примечательный невысокий молодой человек, худощавый, с широкоскулым лицом и зелеными, как трава, глазами. Ничего особенного… Не очень симпатичный, но и не урод, а так…посерединке…
Я шел по жизни, а вслед мне неслись затрещины, пинки, тычки и насмешки. Я привык к этому, потому что к плохому привыкают так же быстро, как и к приятному. Каждый день мне приходилось быть очень и очень осторожным, чтобы не попадаться на удочку моих неистощимых на выдумки однокашников. И я попадался все реже – сказывались годы тренировок. Иногда я напоминал себе героиню книги Стивена Кинга «Керри», только в мужском обличье. Но вот мне совсем не хотелось бы кончить так же, как она…
Каждый раз эти ребята придумывали что-нибудь новенькое.
Тот день тоже не стал исключением.
Как обычно, с утра я вошел в класс и обнаружил, что мое рабочее место залито белой краской. Полностью. И стул, и стол, и даже пол под ними.
-Fuck! – Выматерился я, но легче мне не стало. Совсем наоборот. Мне захотелось, чтобы у меня в руке был автомат или пулемет – чтобы перестрелять их всех к чертовой матери.
С двух последних парт склабились Тейкка и Элиас, знаменитые на всю школу бугаи. Уверен, это они. А кто же еще? Некому больше… Девчонки, бывало, попристают (эй, Лаури, не хочешь заняться со мной сексом? Я никогда еще не делала этого с обезьяной!) и забудут, а парни… Почему-то им доставляло огромное удовольствие издеваться надо мной. Я очень от этого устал…
Я поймал сочувственную улыбку своего единственного друга Ээро Хейнонена. Да и он – то мой друг только по пятницам. То есть в те дни, когда не надо идти в школу. Он боится, что тоже станет объектом насмешек. Смешной…
Я попробовал было пройти на свободное место, но Парве, сидящий прямо за мной, не придумал ничего смешнее, как подставить мне «ножку». Я споткнулся о нее и, естественно, растянулся на полу, больно ударившись челюстью. На миг мне показалось, что у меня вылетели изо рта все зубы, а язык сам по себе прикусился.
Все заржали. Очень остроумно… Прямо обхохочешься… Мои тапочки уже поперхнулись от смеха.
Я поднялся и тут же нос к носу столкнулся с незнакомой девушкой. Никогда ее прежде не видел… Странно… Я знаю всех в нашей школе…
Это была новенькая. Ей было где-то лет семнадцать, так же, как и мне. Невысокая, темноволосая, с грустными и какими-то замученными серо-зелеными глазами. Свитер, джинсы, кроссовки. Ничто не отличало ее от других девчонок. Ничто.
Но если остальные лишь посмеялись надо мной, то эта спросила.
- Ты в порядке? – Даже голос у нее был тихий и испуганный, будто она все время чего-то боялась… Однако меня это не тронуло.
- В полном, - процедил я, злясь на эту добрую самаритянку за то, что она жалеет меня. Тоже мне, мать Тереза! Прямо смешно, ей-богу!
- За что они тебя так? – С сочувствием поинтересовалась девушка. Лучше бы молчала! Не ее собачье дело!
Я ничего не ответил. Вот еще! Я не дурак и не буду распахивать душу перед первым встречным. Или встречной. Она, небось, такая же, как все. Я знаю подобных людей. Они сначала втираются тебе в доверие, а потом бьют в спину. Стреляют из полной обоймы, чтобы было больнее… Ненавижу таких… Ненавижу…
- Как тебя зовут? – Не отставала новенькая. Мысленно обругав ее последними словами(и чего привязалась?), я смерил наглую приставалу раздраженным взглядом и процедил:
- Я никто и звать меня никак!
Пафосно, конечно, но… Может, хоть теперь отцепится, дура безмозглая? Убивал бы таких без суда и следствия…
Тут в класс вошел учитель, мистер Хейкнонен, и все быстро вскочили со своих мест.
- Садитесь, - кивнул он. Все с облегчением плюхнулись на стулья и зашуршали учебниками, один я остался беспомощно стоять у своей парты. Как идиот. Хотя почему «как»? Даже обидно.
- Илонен, чего стоите, как истукан? Садитесь, - раздраженно произнес литератор. Интересно, куда?! Может, у него есть идеи?
- Кто ж его посадит? Он же памятник! – Сострил Вилле. Все засмеялись. Тупая шутка. Однако все ржут, словно этот придурок только что рассказал самый смешной с мире анекдот. Мне тоже надо посмеяться?
- Вало, закройте рот! Илонен, если ваше место испорчено, найдите другое, не стойте, словно монумент на площади! – Мистер Хейкнонен начал злиться, что неудивительно. – Не тормозите урок, Лаури! Сядьте!
Я оглядел класс. Ближайшее свободное место было рядом с новенькой. Вот черт! Скрипя зубами, я опустился на стул. Вот повезло, так повезло, послал же бог соседку… Надеюсь, она хоть будет Читать далее...

Когда я заселялся в общежитие, я даже не представлял себе, что за жизнь ждет меня. Двадцать восьмого августа родители привезли меня на машине в Санкт-Петербург и оставили наедине с пятью сумками и кучей народа в основном русского происхождения. Половина из них сразу же уставилась на меня как на диковинную птицу. Я оглядел себя и не обнаружил ничего особенного – выглядел я как обычно: тяжеленные ботинки на платформе сантиметров в восемь – десять, широченные штаны ядовито – зеленого цвета, желтая футболка, сетчатая майка поверх нее, торчащие во все стороны
зеленые волосы, в которые я вставил большое черное воронье перо. Мой нормальный облик, и что у всех такие шокированные лица? Дома мне уже никто не удивляется.
- Ой, гляньте, какое чудо в перьях! – Услышал я звонкий голос какой-то девчонки. – Мать моя женщина, где ж такие берутся-то? В инкубаторах выводятся?
Часть моих однокурсников грохнула от смеха.
- Почему в инкубаторе? В таком же курятнике, как и ты! – Лениво отбрил я, смерив ее взглядом. Высокая, худощавая, достаточно симпатичная, в ярко-оранжевой длинной юбке и черной кофте. Хм, на себя бы посмотрела! Кто же черное с оранжевым носит? Только сельские дурочки.
Рядом с ней стояла девушка еще более странного вида: черные бриджи, полосатые гетры как у тюремного заключенного, свободная футболка с символикой группы Children Of Bodom, куча напульсников с шипами и браслетов на руках, несколько крестов на шее и длинные темные распущенные волосы, волной лежащие на плечах и спине. О, какое любопытное существо, однако… Я не прочь познакомиться поближе… хе-хе… Если вы понимаете, о чем я…
Тут вышла какая-то толстая тетка и стала строить нас, будто солдат-новобранцев.
- Все встали в одном месте, что за разброд?! И прекратите болтать! Трепачи какие!
Я демонстративно зевнул и с пятью сумками наперевес поперся в самый зад толпени. Что я делаю здесь?.. Не понимаю… Не университет, а казарма. Надеюсь, туалеты зубной щеткой чистить не заставят? Говорят, в России практикуется такая вещь… Даже страшновато…
Пока она что-то говорила, я начал рассматривать народ, с которым мне предстояло учиться. Большая половина ребят выглядела однообразно - джинсы, футболки – и я понял, почему на меня так воззрились в мое первое возникновение. Если сравнивать поэтически, я был похож на белую ворону в стае галок. Или павлина среди воробьев, хотя они, вроде, не в одной географической широте живут…или в одной? А, хрен с ними, с галками и павлинами, пошли они все…ладно, при дамах не стоит ругаться даже в мыслях. Но, с другой стороны, где тут дамы? И не пахнет…
- Лаури Илонен! – Гаркнула баба.
Я сплюнул на пол потерявшую всякий вкус жвачку и ответил:
- Присутствует! А что надо?
- В третью комнату вместе с Иваненко и Вуличем, шагом марш!
Я почувствовал себя призванным в армию, и, согнувшись под тяжестью сумок, поплелся следом за двумя парнями, которых еще и в лицо-то не видел, только спины.
Проклиная все на свете, мы поднялись на четвертый этаж. Комната номер три находилась в самом конце коридора. Еле открыв дверь, мы ввалились в спальню и, не сговариваясь, дружно присвистнули.
Довольно большая комната с тремя кроватями была светлой и просторной. В специально выделенном углу стояла газовая плита и холодильник. Даже телевизор присутсвовал, что нас крайне порадовало. Хоть со скуки не подохнем…
Я плюхнулся на ближайшую кровать и заявил:
- Чур, это моя!
- Ну раз твоя, так вари сегодня ужин! – Заржал один из моих соседей, рыжий парень в джинсовом костюме. – Давай, Лаури, твоя очередь! А я завтра кашеварить буду. Меня, кстати, Денис зовут. Денис Вулич.
Мы пожали друг другу руки, и я подошел к плите. Денис кинул мне спички, я поймал их на лету и стал рассматривать со всех сторон. Обычный коробок…а что с ним делают? В глаза не видел газовую плиту. Нет, конечно, видел, однако пользоваться не приходилось…
Недолго думая, я чиркнул спичкой; пламя взметнулось вверх и обожгло мне пальцы. Я заорал благим матом и бросил факел в миниатюре на пол. Парни захохотали.
- Эх ты, саам! – Презрительно бросил второй мой сосед. – Не умеешь!
- Иди сам попробуй! – Огрызнулся я, ожесточенно дуя на обожженную руку. – Я получил производственную травму! Ох ты, итить твою налево, как же больно…
- Ладно, сходи в соседний номер, туда девчонок заселили, - смилостивился Денис. – Пусть помогут несчастному собрату-финну. Стыдно признаться, но я ни разу с газовой плиткой дела не имел… У меня электрическая дома…
- И я тоже, - смущенно признался второй парень. – Мы думали, ты умеешь…
Ага, да как же! Думали они…индюк тоже думал, что купается, пока вода не закипела!
Тихо матерясь и спотыкаясь о все раскиданные по комнате сумки, я вывалился в коридор и стал дико озираться, пытаясь понять, в какой же из комнат живут девчонки. Наконец я услышал смех из спальни напротив и понял, что мне туда.
Я приоткрыл дверь и сунул голову внутрь. Тут же мне в лоб угодила подушка, не успел я открыть рот.
- Читать далее...

Смерть – как кошка, которая гуляет сама по себе. Она приходит и уходит, когда ей вздумается, и никакие слезы не помогут. Она, как жестокий скинхед, не слушает молений о пощаде и бьет без промаха. Часто старуха с косой, как Тетка Чума из детской страшилки, приходит к тебе домой, моет вместе с тобой руки, пьет с тобой положенное молоко на ночь, а потом, как говорилось в одной, может быть, не очень хорошей книге, «вы можете чувствовать, как она колотит вас по жопе».
…Могильные камни торчат из земли, как гнилые зубы. Наверное, если Смерть ухмыльнется, во рту у нее будут именно такие, с полуистершимися подписями, выщербленные от времени, почерневшие, ухмыляющиеся…
…Смерть – это заглянувшее в ночное окно мертвое лицо, высохшее, покрытое растрескавшейся кожей. Это высокая девушка в темных очках, которые никогда не снимает, а если и снимает, то лишь перед умирающим, и тогда он видит там свои глаза… Это может быть и среднего роста парень, необычайно бледный, с пронзительным взглядом. А для кого-то Смерть – это Жнец в длинном балахоне и в капюшоне, скрывающем лицо; в руках которого – острая коса, а за спиной – огни большого города
А, может быть, Смерть – это оно. Средний род. Та вещь, которою ты больше всего на свете боишься… Она придет и скажет: « Хей, привет, я здесь. Как ты хочешь умереть? У меня большой выбор: хочешь рак легких? Или тебе больше по душе лейкемия? Кирпич на голову я тоже могу устроить, я все могу, ты же знаешь. Я могу все, и у тебя будут такие же зубы, как и у меня: гнилые, торчащие из десен, как обломки надгробий на старом кладбище. И ты взлетишь…».
Занавески у закрытого окна вдруг начинают развеваться, и ты понимаешь, что тебе уже никто не поможет. Даже если твой дом полон народа: родственники, друзья… они не услышат тебя, а если и услышат, ничего сделать не смогут. Жнец рассечет твое тело пополам, и тогда ты увидишь…
Никто тебе не поможет, кричи, не кричи. Никто. И никогда…
Что после жизни? Смерть. Что после смерти? Тлен. Что есть круг жизни? Всего лишь водоворот. Люди, которых мы встречаем или не встречаем; которых любили или ненавидели. События, произошедшие или не произошедшие с нами. Составляющие водоворота, и ничего более…
Когда ты умираешь, твоя душа исчезает в водостоке и вместе с водой и отходами течет по канализационным трубам. Она возвращается в землю, а не на небо. Потому что на небе наши души никому не нужны…
Смерть не спрашивает, хочешь ли ты умереть. Она просто приходит и ставит тебя перед фактом…
* * *
Когда на маленький городок Эспоо близ Хельсинки обрушился почти тропический ливень. Тине было десять лет. В день смерти ее младшего брата ей исполнилось одиннадцать, и она впервые столкнулась с неоспоримым фактом потери близкого человека.
Йоханнесу было семь лет, он ходил в первый класс и был живым, здоровым ребенком. Никому бы и в голову не пришло связать ливень с его гибелью, так же, как никто бы ни за что не подумал, что труп маленького мальчика станет первым в череде смертей, потрясших пригород столицы страны Суоми.
За несколько лет до этих событий всемирно известный писатель Стивен Кинг представил читающей публике свой новый роман «Оно». По нему был снят фильм, с шумом и помпой прошедший по всему миру. Но ни американский беллетрист, ни его агенты, ни режиссер даже не представляли, какую силу они выпустили на свет, и какой трагедией она разродиться в ничем не примечательном финском городке, обычно скрытом тенью своего столичного соседа…
… Паули, щуплый семнадцатилетний подросток, шел домой из школы. Ливень, прошедший несколько дней тому назад, оставил на асфальте лужи, по размеру и глубине больше напоминающие озера, в них отражались дома и люди, проходившие мимо, спешащие по своим делам, люди, которые «рожают детей и при этом не могут есть пищу без соли».
- Хей, Паули! – Кто-то, разбрызгивая во все стороны воду, догонял его. – А меня после английского подождать было слабо, ты, черная засраная жопа?
Паули обернулся и увидел, что к нему на всех парусах мчится его одноклассник и лучший друг Лаури Илонен, не менее тощий и не менее лохматый, чем он сам. Правда, в отличие от него, у Лаури не было дредов на голове, свои темно-каштановые от природы волосы он красил в розовый цвет и укладывал с помощью геля.
- А я думал, что ты собирался в кино с Валери, или она отказала тебе, о самая большая засраная и не менее черная жопа негра!
- Мечтать не вредно, вредно не мечтать, - ухмыльнулся Илонен. – Она сказала, что не пойдет со мной даже в сортир, пока я не вступлю в школьную команду по хоккею. Долго же ей придется ждать!
- Ты еще можешь попробовать, - подколол друга Паули, прекрасно знавший, что тренер посоветовал Лаури сначала подрасти немного, причем сделал это в грубой и насмешливой форме под смешки и свист всех членов команды.
- Ага, бегу и роняю тапки по дороге, - скривился его приятель. – Как говорится, не очень-то и хотелось…
- Ой, не хотелось ему, не надо мне лапшу на уши вешать! Хорош заливать!
- Черт бы Читать далее...

Алиса сидела на ступенях Кафедрального собора в Хельсинки и тупо смотрела на свои затянутые в черные митенки руки. Ногти на левой руке были накрашены черным лаком, и она зачем-то отковыривала его с поверхности.
Темные волосы Алисa стянула на затылке в высокий хвост, с висков спускались две закрученные пряди. Бледное лицо и глаза, подведенные черным карандашом – она пугала проходящих мимо консервативных финнов.
На запястьях у нее болтались два напульсника с острыми шипами и две фенечки :одна с надписью “Gothic”, вторая – с изображением оскаленных волчьих морд.
Длинный кожаный плащ и заплечная сумка – опять-таки с нарисованным на ней серым «санитаром леса». Темно-синие джинсы и черная кофта с воротом. Алиса не хотела выглядеть иначе.
Мама привезла ее в страну озер десять лет назад и скинула на руки отчиму, немолодому уже финну Маркусу Мустайоки. В своей родном краю Алиса не была уже давно, и язык Суоми знала лучше, чем свой национальный.
Хельсинки она считала чуть ли не своей родиной, но все равно ей хотелось увидеть Санкт-Петербург – город, в котором она появилась на свет и впервые огласила стены роддома звонким плачем.
По-фински ее имя звучало как «Элисса», причем с ударением на первом слоге, но она просила, чтобы друзья называли ее именно Алисой. Или же Kuolema - по кличке, которую ей с недавних пор дали – с тех самых пор, как она превратилась в маленькую вампиршу. Не в настоящую, конечно – просто стала одеваться в черное и красить лицо таким образом, что делалась похожей на живой труп. Kuolema на языке страны озер означало «смерть».
Отчим не одобрял ее увлечения готикой, но особо и не возражал, по большему счету ему было все равно, как она выглядит, главное, чтобы хорошо училась. А оценки у Алисы были хорошие, она любила учиться и старалась успевать по всем предметам. Не потому, что была ботаничкой, а потому, что ей было интересно узнавать что-то новое.
У Алисы была своя группа, играющая готик – денс – металл. Но совсем недавно они на время прекратили репетиции – солист, бой-френд Алисы, попал под катафалк. Сразу и насмерть…
Алиса полностью ушла в себя и захлопнула за собой дверь. Ей было тяжело даже думать о том, чтобы возродить группу. Она не хотела, чтобы у микрофона стоял кто-то другой, потому что Айни был незаменим. Разве мог кто-то другой, кроме него, петь песни, которые они с Элиссой(он всегда называл ее именно так и никак иначе, и он был единственным близким человеком, которому она это позволяла) сочиняли, часами просиживая с гитарой в его комнате или болтая по телефону ночи напролет?! Друзья по группе – Панда, русский эмигрант Дрон, очкастый ударник Маркос и девчонка по имени Ворона – пытались найти Айни замену, но Алиса даже слышать об этом не хотела. Никто не мог занять место ее парня… Такой человек, по ее мнению, еще не родился.
Клавиши пылились на чердаке. Пианино стояло закрытым и было завалено учебниками, книгами и тетрадями. Алиска бросила музыку. Как ей казалось, навсегда…
…Темнело, и Сенатская площадь медленно пустела. Алиса продолжала сидеть на ступеньках.
- Шла бы домой, дочка, - посоветовал ей со вздохом дворник.-А то сидишь тут каждый день и просто в землю смотришь, так и заболеть от меланхолии недолго…
Алиса слабо улыбнулась подслеповатому старичку и поднялась. Отряхнула плащ и направилась в сторону дома.
Где-то в глубине торбы зазвонил мобильный телефон. Она вытащила трубку на свет божий.
- Kuolema, мы нашли солиста! – Голос Панды переливался радостью.
- И что? – Алиса вовсе не разделяла ее счастья. – Ты же знаешь, как я к этой вашей идее отношусь. Если хотите играть с ним – без меня, пожалуйста.
- Алиса, ты бы послушала его! Он поет, как ангел! – Ритм-гитаристка всегда была склонна к громкой фразе. – И я не преувеличиваю. Честное слово!
- Аннике, - Kuolema называла свою лучшую подругу по имени только тогда, когда дела были серьезнее некуда. – Аннике, ты не понимаешь… Айни был незаменим. Ты же знаешь, что никто не сможет спеть так, как он. Без него группы нет. Если хотите продолжать играть с другим солистом, забудьте обо мне как о клавишнице и авторе текстов. Я не стану работать ни с кем. И точка.
- Ну подожди, Алиса! – В голосе Панды послышались молящие нотки. – Ну хоть приди послушать его, я тебя прошу. Ради меня.
Алиса призадумалась. Аннике на другом конце связи терпеливо ждала решения подруги.
- Ну хорошо, - наконец согласилась Элисса. – Я приду. Вы где сейчас?
- На старом месте репетиций, - Панда не стала скрывать триумфальной интонации в голосе, и на заднем плане послышался вопль Дрона «Есть!». – Мы тебя ждем!
Алиска убрала телефон и, резко развернувшись в противоположную сторону, пошла к старому хельсинкскому кладбищу. Оно находилось на окраине города и давно уже было местом паломничества всех местных готов. Правда, Алису в их тусовке не очень любили, так как считали за псевдо, но ей было все равно, главное, что они не гнали ее с насиженного места, и все.
Их группа репетировала в старой Читать далее...

Золотистый кленовый лист спланировал с ветки и упал в лужу, вмиг став похожим на самую оригинальную в мире лодку. Этот чуждый мир словно бы усмехался, отражаясь в мутной воде. Солнце светило по-осеннему тускло, уже никого не грея. Его лучи пробивались сквозь затянувшие все грязно-синее небо облака, словно бы любопытный глаз ребенка наблюдал в щелку за уединившимися родителями. Ветер то налетал, то отступал, заставляя людей попеременно то запахиваться в плащи, то расстегивать их снова.
Старый, забытый городскими властями парк пустовал. В будний день никому не хотелось сидеть на еще не просохших от ночного дождя деревянных скамейках с облупившейся краской. Было раннее утро, и люди спешили на работу.
Невесть откуда взявшаяся черная птица опустилась на спинку одной из скамей и хозяйским взором стала обозревать пустынную аллею, покрытую песком вперемешку с мелкими камешками. С постамента ухмылялся памятник известному поэту, единственный сторож парка и его же почти что хозяин. Почти что потому, что прилетавший каждый день ворон регулярно напоминал ему, кто на самом деле главный.
В последнее время посетителей становилось все меньше, даже молодежь уже не собиралась здесь попить пива. Наконец, в конце дорожки появился человек. Когда он подошел поближе, птица, скосив черный круглый глаз, увидела, что это был юноша лет двадцати, среднего роста, сам напоминавший ворона, в пальто с развевающимися, как огромные крылья, полами, с задумчивым и каким-то печальным лицом, с большими черными глазами в обрамлении длинных ресниц, полными губами и гладко выбритыми щеками.
Еще один представитель потерянного поколения, подумала старая, мудрая птица. Юноша присел на скамейку и откинулся на спинку, запрокинув голову и любуясь небом, таким мрачным и полным какой-то средневековой красоты. Он сидел так долго-долго, потом заговорил сам с собой, хриплым, непонятного тембра голосом:
- Как я устал…
Ворон удивленно повернулся к незнакомцу и вперил в него круглый глаз, прислушиваясь.
- Я столько столетий скитаюсь по миру, я ищу чистую и незамутненную злом душу, и я не могу ее найти… Я хочу освободиться от своей надоевшей мне миссии, но все люди мелочны и жестоки, мне приходится косить их, как сенокосец скашивает траву, и они проклинают и бояться меня за это, хотя прекрасно понимают, что мой приход неизбежен. Они так цепляются за свою никчемную жизнь, что пугаются от одной только мысли о моем приходе. А я никогда не желал им ничего плохого, я просто тупо выполняю свою работу, я превратился в робота-убийцу, все чувства во мне атрофировались, я больше не способен ни на любовь, ни на какие-либо иные чувства… В человеческом представлении я – жуткое существо, почему-то женского пола, хотя лично я вроде бы не делал себе никакой операции, да и трансвеститом станановиться как-то не тянет… Я устал и хочу, чтобы хоть один человек понял меня… Но где найти такую незамутненную душу?
Ворон послушал его, послушал, потом вспорхнул и полетел прочь, тяжело хлопая крыльями…
* * *
Ангел стоял, преклонив колени и оперевшись на крест, склонив на руки печальную и прекрасную голову. Глаза его были грустны, словно бы он скорбел о ком-то, очень ему близком. Близком, которого он потерял навсегда…
Невысокая девушка, издали чем-то напоминающая летучую мышь, шла по кладбищу. Она знала здесь каждый закуток, каждую могилу, потому что исправно приходила сюда уже несколько лет подряд – с тех пор, как похоронила мать и осталась одна во всем мире. Друзей у нее не было, парня тоже, родственники все как один от нее отказались, стерев ее имя из своей родословной. Она была их недостойна, люди всегда отрицают то, чего они не понимают, им это, видите ли, свойственно… Она не осуждала их, она просто свела отношения с ними до минимума. Давно забыв свое настоящее имя, она называла себя просто – Тьма. Жизнь ее была словно подземелье без единого луча света, непроглядная пещера без выхода и входа. Девушка должна была озлобиться на весь мир, но, как ни странно, этого не произошло. Она смогла сохранить в себе чистоту и незамутненность сознания ребенка при всей ее жизненной мудрости. Тьма была будто соткана из нелюбви к окружающим ее людям, но вместе с этим ей был необходим кто-то, кто бы не отвернулся от нее.
Она прошла по дорожке, покрытой опавшими листьями, и любимая могила предстала перед ней. Как ни странно, это не было место захоронения ее матери, это было надгробие с высеченным на нем именем человека, которого она совсем не знала, который жил еще в девятнадцатом веке и, несомненно, давно уже превратился в прах. Ангел с обломанным крылом был ее единственным другом, холодная мраморная скульптура, знающая все ее тайны, все желания и стремления, герой почти всех ее стихов и прозаических произведений, ангел, которого она считала почти что живым и хотела бы, чтобы когда-нибудь он сошел с постамента и забрал ее с собой. Куда? Неважно. Куда угодно. В рай, в ад, в чистилище…лишь бы подальше отсюда, от жестоких людей, сердца которых полны Читать далее...

Я ехала на машине по шоссе. Было два часа ночи. Поздно. Очень поздно. Но обычно я раньше и не возвращаюсь. Работа…
Я ехала из Эспоо, я возвращалась домой, в Хельсинки. В город, который давным-давно стал для меня родным, хотя я и родилась совсем в другом месте, даже стране…
От скуки я включила радио. А что еще делать, сидя в машине?
За окном мелькали давно потерявшие свою листву деревья. Была поздняя осень. Середина октября…
Работа, работа, вечная работа… Тяжела и неказиста жизнь известного артиста… Я играю на клавишах в популярной команде Nightwish. Так, ничего особенного, просто парня одного заменяю… Попросили.
Из приемника раздался визгливый голос ди-джея:
- А сейчас – новая песня группы The Rasmus! Она называется “Guilty”! Впервые в ротации и только на нашем радио! Спешите услышать!
Я сделала погромче. Зазвучал до боли знакомый хриплый голос.
Когда-то я встречалась с солистом этой группы… Было это четыре года назад – не много, но и не мало. Нормально.
Наверное, он любил меня… Не знаю. Во всяком случае, он так говорил. И я любила его… Любила…
До сих пор люблю…
Четыре года… Боже мой… Так много воды утекло… Так много всего случилось. Я изменилась. Он изменился… Люди вообще меняются, им это свойственно…
Тогда мне было шестнадцать. Сейчас мне двадцать. Скоро исполнится двадцать один. Почти свершеннолетняя…по американским меркам.
А ему уже двадцать семь. Стукнуло в этом году. А в следующем будет двадцать восемь. У нас даже дни рождения в один день. Только он на семь лет старше… Не такая уж и большая разница.
Начиналось все до неимоверности банально. Познакомила нас моя лучшая подруга Аня. Она тогда встречалась с Аки, барабанщиком в группе The Rasmus. Кстати, недавно они поженились, и у них растет маленькая Линне. Дочка…
Да… Линне… На глаза навернулись слезы. Еще чего не хватало – плакать из-за того, что давно прошло и быльем поросло! Подумаешь… Было, было, было – и прошло. Вроде бы…
- I never thought that the time and the distance between us made you so
much colder, - надрывалось радио прокуренным голосом моего любимого. – I’ll carry the world on my shoulders…
Линне… Линне… Это он когда-то меня так называл… Линне… Его прозвище…
Я подавила всхлип. До чего я докатилась! Еду в машине по пустынному шоссе и плачу, как идиотка! И по какой причине, черт побери! Дебилизм крайней степени! Дура из дур!
Мне уже давно должно было бы быть наплевать на него. А как же иначе?
Черт, Лаури, что ты сделал со мной! Ты меня убил…покалечил…уничтожил… разбил об асфальт… Ненавижу тебя за это…
Зачем ты влез ко мне в душу, без разрешения забрался в мое сердце? Скажи, зачем? Зачем? Оно было тебе надо? Кто тебя просил?
После него у меня долгое время никого не было. Только полгода назад я познакомилась с замечательным парнем. Его зовут Пааво, он – тоже музыкант, играет в группе Apocalyptica. Музыкальная среда не хочет отпускать меня…
Сейчас Пааво на гастролях. У них концерты где-то в Германии. Он и меня звал с собой, хотел, чтобы я поехала, только я отказалась. Зачем? Что мне там делать? Я там лишняя…
Я не люблю Пааво. Нет, не люблю. Просто мне с ним удобно. Я знаю, чего от него ожидать. А Лаури всегда был слишком непредсказуем. Никогда не знаешь, чего от него ждать…
Два года мы были вместе. Два года… И мы были счастливы. Нас не смущала разница в возрасте. Было важно только то, что мы любили друг друга. Да. Любили… Так больно произносить это слово в прошедшем времени…
У меня сжалось сердце. Мне страшно вспоминать о тех минутах, что мы провели вместе. Часах…Днях… но не вспоминать было выше моих сил…
Больше всего на свете мне хочется забыть о нем. Убедить себя, что любви никогда не было. Но я не могу.
Лаури… Ты нужен мне…
Мы расстались два года назад. Лу не смог пережить смерть нашего ребенка… У меня случился выкидыш. И он винил во всем только меня. Меня одну.
В итоге мы разошлись. Он пошел направо, а я – прямо.
Больше мы не виделись…
…Мой слух уловил стук дождевых капель по стеклу. Песня давно закончилась. Я раздраженно выключила радио, остановила машину и вышла.
Когда-то мы любили гулять под дождем…
Нет, все, хватит! Я больше не могу так! Не могу… Не могу…
Когда-то мы целовались под дождем… Он умел целоваться… Он действительно умел…
А потом бежали домой, греться. Разными способами…
Пожалуйста… Я не хочу вспоминать… Я не хочу… Я не должна… Я не могу… Я не хочу боли… Ее и так было слишком много… Для меня одной…
Его руки… Губы…
Я не хочу…
Ты не сможешь вычеркнуть из жизни два этих года, безжалостно сказало мне сердце. Это невозможно… Поверь мне…
Нет, смогу, ответила я. Смогу… Я сильная…
Легко сказать. Но тяжело сделать…
Все эти годы я следила за его творчеством. Газеты, журналы, Интернет… Я словно занималась самобичеванием. Как же так можно? Оказалось, что можно…
Хорошо, что Пааво не нашел подборку статей о Линту… Интересно, что бы он тогда сделал? Не хочу думать об Читать далее...

Я сидела перед монитором и молча смотрела на фотографию, которая улыбалась мне с монитора. Ты…
Я знаю, ты исподволь наблюдаешь за мной, сидя в другом углу комнаты и делаешь вид, что тебе все равно. Ты настраиваешь свою любимую гитару, ты называешь ее музой, единственой, что не обманет и не предаст… Но ты прекрасно знаешь, что я тоже никогда не обману тебя…я люблю тебя…
Я хочу тебя…
Но я не могу. Ты первый начал эту ссору.
…Бар. Мы сидим за стойкой. Я медленными глотками пью свой Фостерс. Ко мне подходит какой-то парень и пробует познакомится.
Ты:
- Парень, отвали, она моя!
Ты кладешь мне руку на талию, проводишь ею по бедру… Если бы мы были дома, я бы уже давно очутилась в твоих объятиях. Но мы на людях… Твои прикосновения волнуют меня…но я не люблю чувствовать себя вещью.
- Молодой человек, вы что-то хотели? – Спрашиваю я с кокетливой полуулыбкой.
Тот расцветает и начинает быстро тараторить, я не слушаю его, я смотрю на тебя. Ты постепенно наливаешься краской от гнева, потом хватаешь меня и грубо целуешь. Тебе плевать, что вокруг люди…ты хочешь показать, что я не имею права кокетничать с другими. Ты меня любишь, но не отдающей любовью, а забирающей…
Я вырваюсь и бегу к выходу, поцелуи горят на моих губах… За что? За что?
Ты догоняешь меня на перекрестке. Я с болью смотрю на тебя и едва шепчу:
- Я не твоя собственность…
Ты начинаешь орать на меня, что-то вроде, что я твоя девушка, между прочим, из фанаток, и должна смотреть тебе в рот, выполнять все твои прихоти… Я замахиваюсь, хочу ударить тебя, но ты перехватываешь мою руку и одним движением заламываешь за спину, потом с силой целуешь в губы, в шею… Я не узнаю тебя, по лицу текут слезы, ты отплевываешься от них и презрительно фыркаешь. Я не узнаю тебя…
- Не буди во мне зверя, - дъявольски усмехаешься ты и крепко стискиваешь мою руку. – Поговорим дома.
И вот я уже покорно плетусь за тобой, кляня себя за слабость, за трусость, за то, что не смогла ударить тебя, отрезвить как-то… Прохожие с изумлением смотрят на нас, кто-то попытался защитить меня, но ты оттолкнул его в сторону так, что несчастный отлетел в сторону и чуть было не врезался в фонарный столб. Слезы выступили у меня на глазах. Что с нами случилось? Почему мы больше не понимаем друг друг так, как раньше? Почему ты стал считать меня своей вещью?
Наш дом. ТВОЙ дом…он никогда не был моим… Ты просто позволял мне жить с тобой, сидеть с тобой за одним столом, спать с тобой, наконец! Неужели…неужели ты никогда меня не любил? Не хочу думать об этом…
Ты распахиваешь дверь и вталкиваешь меня внутрь. Я ударяюсь о стенку и медленно сползаю вниз… Ты подхватываешь меня и целуешь…почти как раньше. Но мне страшно, я вырываюсь, ты не даешь мне уйти, срывая одежду… Господи… Я люблю тебя!!!!
Легче не стало… Ты поднялся с пола и прошествовал в гостиную. Вернулся уже с сигаретой. Я плачу от унижения.
- Ты сама напросилась, - пожимаешь плечами ты и натягиваешь штаны. Я ненавижу тебя…ненавижу и люблю…
Ну взгляни же на меня! Я раздавлена, унижена, однако при этом я чувствую, что ты любишь меня, что я нужна тебе… Что с нами происходит?!
…И теперь я сижу за ноутбуком, который ты мне подарил, рассматриваю твои фото, роюсь в архиве… Вот ты и я…а когда это было снято? Ах да, это Аки снимал, как мы целуемся… А вот ты, перекинув меня через плечо, пытаешься скинуть в бассейн…
Глазами я наткнулась на какую-то папку.
- Нет! Не смотри ее! – Смеясь, ты уже отталкиваешь меня от нотбука и обнимаешь. Целуешь. Просишь прощения. Твои губы на моих губах…и я, конечно же, тебя прощаю…

.............Bittersweet”: история создания текста by Hellagood

.....За столом сидит Лаури, перед ним листок финской бумаги,
.....два остро заточенных финских карандаша (второй запасной)
.... и финский ластик. Лаури отображает лицом полную
.....готовность писать песню. За его спиной вышагивает
.... взад-вперед Вилле Вало, отображая лицом мучительную
.... творческую рефлексию.

....- Так, значит… my silent suffocation… нормально… дальше,
.....пиши: break this bittersweet spell on me…
.....- Брэйк… дыс… - пришептывает Лаури, старательно выводя
......буквы. – Бит… Битнер? Как там?
....- Bittersweet, baby…
.....- В одно слово прям?
.....- В одно прям.
.....- С двумя «т» пишется?
.....- С двумя.
....Лаури сконфуженно хмыкает и подтирает ластиком ошибку.

.....- Так… - Вилле морщит лоб, нос, рот, уши и прочие
.....гиперподвижные части лица. - On me… on me… vittu… С чем
....же это зарифмовать… on me…
....- ДэстынИ? – робко подсказывает Лаури.
....- Кто?
....- Ну это… дэстынИ…
....- А! Destiny! Точно! – лик героя Финляндии светлеет. – Умница
.....ты моя!
.....- Ага-а… - «умница» алеет пухлыми щечками.
......- Что бы я без тебя делал
- А поцеловать? – «умница» .....наглеет. – В щечку… дядя Вилле, а?
.....- Ну конечно, дарлинг… - Вилле целует своего помощника
.....в район виска, уворачиваясь от тыкающегося в глаз пера.
....Тяжко вздохнув, сажает Лаури на колени и обнимает за
.....талию. – Значит, пиши дальше: Lost in the arms of destiny…
....да, вот так… умница… у тебя еще и почерк красивый…
....еще разок bittersweet напиши… для красоты…

.....Лаури вдохновенно каллиграфит.

....- Чудесно… солнце моё… нет, ну что бы я без тебя делал, а?
....I need you… daahlinn’…
....- Энд ай нид ю, - вторит ему Лаури, отираясь небритой
.....щекой о небритую же щеку Вало. – Записать?
.....- Да, это ты тоже запиши… хорошая идея, Лауричка, растешь
.....на глазах! Сейчас вот допишем эту байду и пойдем в «Лост
..... энд Фаунд», я тебе пива куплю.
......- Ноль-пять литра? – у Лаурички загораются глаза.
......- Ну уж нет, ноль-три. Безалкогольного. – Вало смотрит в
.....написанный текст и рассеянно шарит руками по тельцу
.....своего дарлинга. – Эх, Лаури… I want you…
.....- Энд ай вонт ю! - в экстазе шепчет Лаури, нетерпеливо ёрзая
.....по валовским коленкам.
.....- Записывай…

В колонках играет - Город312
Настроение сейчас - печальное...

В конце туннеля яркий свет слепой звезды,
Подошвы на сухой листве оставят следы,
Еще под кожей бъётся пульс и надо жить,
Я больше может не вернусь, а может... я с тобой останусь.

Останусь пеплом на губах,
Останусь пламенем в глазах,
В твоих руках дыханьем ветра...
Останусь снегом на щеке,
Останусь светом в далеке,
Я для тебя останусь - светом.

В конце туннеля яркий свет и я иду,
Иду по выженной траве, по тонкому льду.
Не плачь, я боли не боюсь, ее там нет.
Я больше может не вернусь, а может... я с тобой останусь.

Останусь пеплом на губах,
Останусь пламенем в глазах,
В твоих руках дыханьем ветра...
Останусь снегом на щеке,
Останусь светом в далеке,
Я для тебя останусь - светом.

Светом....

Останусь пеплом на губах,
Останусь пламенем в глазах,
В твоих руках дыханьем ветра...
Останусь снегом на щеке,
Останусь светом в далеке,
Я для тебя останусь - светом.

В колонках играет - Расмус
Настроение сейчас - грустное...

Тимур Качарава... Студент философского факультета...
Прости, что вспомнила так поздно...Вернее, я не забывала... Но сейчас самое время вспомнить... Потому что череда смертей не останавливается... И нет ей конца...



Люди, где справедливость?
У вас на глазах убили невинность!
Перерезали горло, раз и готово.
Тех не накажут, это понятно,
А он был один, нет другого такого.
Власти что-то бормочут невнятно,
Но жизнь прервалась и, увы, безвозвратно!

Мы же снова шагаем несмело,
Куда-то идем, у всех свое дело,
Но подождите, остановитесь,
Спросите себя: где справедливость?!




Град Петров содрогнулся от вести
Перерезали горло песне
Купола наклонились хмуро
Замолчала гитара Тимура

***

А политики в грудь себя били
Будто парня случайно убили
В этом городе тихо и чисто
И не топчут его фашисты

***

Он остался на веке верным,
Тем,кто город не сдал в сорок первом.
Он остался в порыве дерзком
Жизнь сложив на проспекте Невском.

***

Оборвалась хорошая песня.
Ты прости,что мы не были вместе
Ты прости нас,Хороший Парень,
Ты всегда будешь вместе с нами!!!

[360x442]

No more blame I am destined to keep you sane. Gotta rescue the flame.
Gotta rescue the flame in your heart. No more blood, I will be there for you my love.
I will stand by your side. The world has forsaken my girl.
I should have seen it would be this way. I should have known from the start
what she's up to. When you loved and you've lost someone. You know
what it feels like to loose. She's fading away, away from this world.
Driftind like a feather she's not like the other girls. She lives in the clouds,
and talk to the birds. Hopless little one, she's not like the other girls, I know.
No more shame, She has felt too much pain, in her life.
In her mind shi's repeating the words. All the love you put out will terurn to you.