Мир полон апатии – но мне как-то всё равно.
(надпись на надгробном камне)

Мой бог, уж ты-то точно видишь, что на моей руке чернеет уже третий браслет – две жизни уже прошли, замкнулись в кольцо, которое не изменить, в которое не вернуться, и теперь они висят свинцом памяти… Мой бог, так я скоро дойду до локтя, а там уж невдалеке тот страшный миг, когда на моей руке больше не останется места для свежих шрамов, – а ты мне до сих пор не ответил, никак не показал своего присутствия. Мой бог, ну давай хотя бы договоримся, подпишем солью и горечью контракт о том, что я обязуюсь верой обеспечивать твоё существование, а ты будешь мне в этот способствовать, посылая хотя бы изредка одно-другое знамение свыше?
Но мой бог меня не слушает – да и правильно делает, я бы и сам делал так! Какой смысл разбирать того, кто в безумии своём танцует с тенями, кто окончательно заблудился в лабиринте отражений, кто никак не может найти не то что конец, но даже начало реальности… и тем более если он при этом не умеет говорить. Не божественное это дело – записки читать, хотя лично мой бог мог бы до этого и снизойти, я верю, что он не настолько разборчив в средствах, тем более что его за этим постыдным деянием всё равно некому застукивать и за него же потом порицать. Я же не могу перестать сидеть у зеркала и заставлять своё отражение писать пространные письма к моему богу, а потом эти непонятные и неровные строчки отправлять адресату с попутным ветром. Мой бог, ты бы проверил, может быть эти послания теряет небесный почтамт? Поверь, я и сам бы туда сходил, но таким страшным субъективным идеалистам по Юму вход во все организации высших сфер категорически воспрещён – слишком боятся непроизвольного исчезновения реальности.
Мой бог живёт не на Солнце, как самые яркие из богов, и даже не на Луне, как владыки ночи, – там все места разобрали ещё в первый день творения, а оставшиеся в пределах Солнечной системы небесные тела – во второй, но в список ярчайших звёзд, видимых с Земли, его кратная звезда из целых шести компонентов вошла всего лишь под двадцать третьим номером.
Во имя моего бога я запускаю в небо яркие фейерверки, чтобы ему через неполные пятьдесят лет стало чуточку светлей.