Приметы выборов: бензин дешевеет и иммиграционные власти слегка пошевеливаются. Вообще-то, Америка - хорошая, по замыслу, страна. Только выборы тут бывают слишком редко.

Лучше бы их устраивать раз в три месяца. На постоянной основе. Для всех сколько-нибудь значимых чиновников. А что? техническое развитие позволяет. Ну и ограничить пребывание у власти аж четырьмя сроками подряд. Каждый по три месяца. А потом можно и не расстреливать, как у Шекли, хотя с этой идеей я расстаюсь с некоторым скрипом. Но! но моя толерантность достигает немыслимых высот: я признаю чиновников людьми. Поэтому просто так их расстреливать не надо, и даже конфисковывать имущество не надо, а конфисковывать имущество только в случае доказанного мошенничества на выборах.

И будет всем щастье и дешёвый бензин впридачу.

На первый взгляд, мы устроимся там неплохо.
Мы практически и разницы не заметим.
У нас будет дом, в котором будут у нас все дома.
Просторнее и комфортнее, чем до смерти.

Будет тепло и светло. Будет светло и сыро.
Днём будет день, как положено. Ночи вообще не будет.
Что же касается сквозняка из бесчисленных в теле дырок -
ну, притерпимся понемногу. ко всему привыкают люди.

Приспособимся разделять своею бесплотной кожей
Пустоту изнутри себя от чужой пустоты снаружи.
Может тогда нас и вовсе не станет? угу, похоже.
Что поделать? на белом свете бывало хуже.

И не надо смотреть укоризненно: дескать, времени так немного.
Стойте мимо, идите во двор или садитесь с нами.
"да побойтесь Бога!" Разве ж мы не боимся Бога.
Мы боимся всего, что не знаем. а Бога как раз - не знаем.

Со следующего утра ученик Фроу Кэтч запустил свой новый код на тестовом примерчике и тот, естественно, упал. Фроу Кэтч бросил мышкой об стенку и пошёл искать учителя.

- Мастер!, - Фроу Кэтч не поздоровался, не совершил положенных поклонов, не постучался, даже не посмотрел на монитор учителя.
- Мастер! Что же получается - чем лучше я постигну дао программирования, тем более сложные ошибки буду совершать? тем тяжелее их исправлять потом? и найти?

Мастер легко вышел из глубокой медитации и бросил косой взгляд на неработающую клавиатуру на соседнем столе. Фроу Кэтч инстинктивно попятился. Учитель Гоу Ту улыбнулся и устроился в кресле поудобнее.

- Однажды, очень давно, - начал он тоном человека, устроившегося в кресле достаточно удобно, чтобы рассказать всю историю апдейтов базы данных от сотворения мира со всеми спецификациями, - один совершенномудрый программист написал очень хороший и очень хорошо оптимизированный код. Он работал много-много лет, а потом программу с этим кодом продали одной большой-пребольшой фирме.
- ???!!!
- Да, именно этой фирме. У неё, как ты знаешь, много разных программ, и когда они попытались собрать купленный код на своём новом компиляторе, компилятор упал. И никто не знал, почему падает компилятор. Мастера со всего мира искали ошибку в компиляторе.
- И нашли?
- Конечно нашли, но код всё равно продолжал падать. Люди говорят, что там встретились великие ошибки двух великих мастеров древности. Такие ошибки не оставляют следов и отладить их невозможно.
- И чем дело кончилось??
- Легенда гласит, что специально для кода совершенномудрого программиста в компиляторе написали маленький обходной чёрный ход, - и учитель Гоу Ту снова погрузился в созерцание.

Фроу Кэтч вышел на цыпочках, подошёл к своей комнате и постоял на пороге. Потом нагнулся, подобрал мышку и повесил её на гвоздик в стене, как положено. Потом сел за компьютер.

Отдыхаем   хо-ро-шо... [700x458]

Однажды ученик Фроу Кэтч спросил своего учителя:
- Мастер, а я оптимист?
- Конечно, - не задумываясь ответил Гоу Ту.
- А почему?, - с утра, пока задача считалась, Фроу Кэтч прошёл три обширных теста на определение типа личности, и теперь ему не терпелось испытать на учителе полученный суррогат знаний.
- А потому, что после того как ты напишешь новый код, ты его запускаешь не на тестовом примере, а сразу как он должен работать - на настоящей задаче.

Фроу Кэтч задумался, но его сегодняшнюю щенячую жизнерадостность растоптать было непросто.

- Но Вы, учитель, тоже запускаете код на настоящей задаче! Значит, Вы тоже оптимист?
- Нет. Я реалистический пессимист.
- ??
- Мой код сразу не упадёт. Но его ошибки даже на настоящей задаче станут заметны дней через десять.

Интересную классификацию женщин разработали зороастрийские исследователи. Женщины, по их мнению, делятся на типы:

Тип I. Дура
Тип II. Такая-дура-хотя-вообще-не-дура.
Тип III. Вовсе-не-дура-притом-что-конечно-дура.
Тип IV. Не-дура (оч.плохо изуч.)

Для дальнейших исследований, а также дальнейшего выживания зороастрийских исследователей представляет особую важность разработка эффективной методики различения типов II и III. В работе описаны некоторые частичные результаты и оценки вычислительной сложности данной задачи.

С благодарностью TijuanaDog за нового персонажа

Мастер Гоу Ту проделал свои утренние дыхательные упражнения, проглядел корпоративную почту и привычно повернулся к окну. В окне происходила жизнь, полезная для утреннего созерцания: облака дрейфовали к Атлантическому океану, суслики бросались под колёса автомобилей, кролики прятались за цветочные клумбы, Фроу Кэтч беззаботно флиртовал с новой сотрудницей, симпатичной брюнеткой Прагмой Инлайн.

...
- А на прошлой неделе ты ходила в шляпке!
- Ну так жарко ведь, - Прагма смеялась и щурилась на солнце.
- И в платьях до пола! Они по коридору шелестят, когда мимо проходишь.
- Я-то удивлялась - как ни приду на кухню, так ты там появляешься!, - длинные ресницы Прагмы взлетали и опускались, словно чёрные ночные бабочки.
- А теперь ты каждый день в джинсах, как все программисты, - обиженно закончил Фроу Кэтч, - и не слышно тебя совсем.
- Глюков стало меньше - вот и по офису меньше хожу, - вдруг Прагма Инлайн резко замолчала и перевела взгляд на асфальт. Тень небольшого облачка подкралась к сандалиям Фроу Кэтча.

- Знаешь, - медленно и серьезно выговорила Прагма Инлайн, - я осознала: мало самому ощущать себя программистом. Необходимо, чтобы это оказывалось достаточно убедительным и для комьпютера.

Хорошему ПМС-у даже чистые волосы не помеха.

Это как если чешется где-нибудь сильно, и вдруг почесали.

В колонках играет - Хвост

Пару дней назад мне снилось, что я ГУВХ, сижу на крыше какой-то корабельной пристройки посередине океана и думаю о своём, и так мне хорошо, что я, возможно, даже пишу стихи. Ну или просто посты придумываю. Периодически я взлетаю ненадолго, потом приземляюсь. Волны лазурные, чайки над ними белые. Потом я снова взлетаю и от восторга теряю ориентацию, а когда снова нахожу землю, то она маленькая-маленькая, с половину нормального горизонта. Такое часто бывает с теми, кто летает во сне, и самое трудное потом - приземлиться обратно. Пару дней назад мне, ГУВХу, приземлиться обратно не удалось, я снизился в каком-то незнакомом европейском городе на церковную колокольню, потому что на ней буквы русские были.

Там меня встретил и начал спасать поп этой церкви, но не православный, а какой-то непонятный сектант. По русски там все говорили. Потом <вычеркнуто цензурой>, а поп оказался толстой бабой, и все прихожане <вычеркнуто цензурой>. А мне, ГУВХу, надо выбираться оттуда - если не на потерянный пароходик, то хотя бы до Москвы. И я, ГУВХ, пишу длинные письма Семерке_Бубён. А я, Семерка_Бубён, читаю длинные письма ГУВХа и размышляю, как же его оттуда вытащить. Не успела вытащить и проснулась, и думаю - то ли бабочке приснилось, что она - Чжуан-цзы, то ли надо меньше есть на ночь вкусных рыбных консервов.

Намного приятнее совмещать приятное с приятным, чем полезное с полезным.

Сегодня подумала, что для наслаждения многими видами физической активности необходимо выполнение двух условий, и оба условия не имеют ничего общего с прессом, мускулами и прочей физиологической хуйней.

Первое - привычка. Иногда она называется навыком. Если много раз получается сделать что-то, скажем, залезть на лошадь, то ты привыкаешь что ты это можешь, а потому - можешь. Мышцы тут непричём. Я могу не видеть седла лет пять, а потом - залезу, и поеду, и даже из седла вылетать не буду. Было бы дело в мышцах - давно бы они рассосались, за такое время все почти что атомы организма полностью заменяют свой состав на всякую дрянь, как нас учит Шляпа_Трилби (молекулы выдоха Путина ещё не самое худшее).

И второе, которое важнее. Необходима ювелирная точность в дозировке страха. Если страха будет слишком много - вначале его всегда слишком много - то ты не сможешь сделать ничего. Застынешь столбом, или полетишь кубарем. Если страха будет слишком мало - будет скучно, и от скуки можно начать делать ошибки, шею можно сломать, всё равно как заснуть за рулём мчащегося автомобиля.

Ведь я действительно могу сломать шею - на полевом галопе, или на крутой снежной горке - могу сломать шею в любое мгновение; то, что ещё не сломала, это восхитительное сочетание удачи, привычки и судорожных усилий тела, которое пытается обеспечить удачу с привычкой, чтобы остаться живым, пока точный выверенный страх скручивает нутро в ледяной клубок, позволяя телу делать что делает точно и неизбежно, как должно, как положено.

Вечером в пятницу офис опустел рано. Гоу Ту с учеником привольно расположились на кухне и беседовали о постижении Пути.

- Учитель! помните, Вы говорили, как ценна для ищущего Путь возможность взглянуть на мир с неожиданной стороны? Ну там, история про хлопок одной ладони, забыл как звали того мастера?

Учитель Гоу Ту слегка поморщился, но вечер пятницы был благодатен, чай вкусен, дэдлайн успешно пройден, так что неточности - несущественны.

- Так вот! Сегодня меня позвали в комнату группы Брэк Пойнта. У них мой старый код неправильно работал, ну, прошлогодичный, Вы тогда были в отпуске. В котором я горизонтальную координату обозначил y, а вертикальную - x.

Учитель поперхнулся чаем.

- Из соображений соблюдения требования положительной определенности системы координат, - уточнил Фроу Кэтч, посмотрев на выражение лица мастера.

Выражение лица стало какое-то чересчур непроницаемое.

- Я объяснил, как функцией пользоваться, но они были по настоящему ошарашены!, - Фроу Кэтч выглядел очень собой довольным.
- И как, - поинтересовался Гоу Ту, тщательно поставив чашку на стол, - удалось ли им достичь просветления?
- Не знаю. Я успел убежать.

Учитель Гоу Ту скользил взглядом по коду Фроу Кэтча. Фроу Кэтч нервно теребил мышиный хвост. Фроу Кэтч невыспался и уже пять часов как проголодался. Рабочая неделя только начиналась.

- А это у тебя что?, - сурово и неожиданно вопросил мастер.
- Два.
- Что значит "два"? что это такое?, - мастер сдвинул брови. Из-под бровей контрабандой выглядывала малюсенькая весёлая искорка, но Фроу Кэтч её видеть не мог: он смотрел в монитор.
- Два. Здесь это может быть только двойкой. Это никогда не может измениться!

Мастер Гоу Ту укоризненно замолчал. В его тёмных непроницаемых глазах вдумчивый наблюдатель мог бы прочитать многое: количество направлений на плоскости, равное трём; небольшой словарик - ну точно будет никак не больше шестнадцати килобайт - доросший до трёх мегабайтов; переменное число конечностей у пользователя и два байта, отведённых на год рождения.

Температура в комнате ощутимо понизилась и даже вентилятор зашуршал практически бесшумно, как будто его здесь нет.

Фроу Кэтч не выдержал.

- Я... я это сделаю дефайном. Можно?

Учитель благосклонно кивнул и выплыл из комнаты. Он не пил чая уже двадцать экранов. Фроу Кэтч тоже не пил чая двадцать экранов, но он не пошёл на кухню. Он с ненавистью открыл "ThC_defs.h" и в одно касание пропечатал:

#define DVOIKA 2

Мой ответ - близко.

Потому что мы ощущаем расстояние между пунктами на глобусе как угловое расстояние из той точки, в которой находимся большую часть жизни.
(Ну или как средневзвешенное угловое расстояние из всех точек, в которых жили достаточно долго).

Когда-то, давным-давно, небо было очень близко к земле*, так близко, что верблюдам приходилось ходить в три погибели и чуть ли не на четвереньках. Вообще-то верблюды тогда были очень стройные, высокие и красивые, но стоило им выпрямиться неосторожно, как - бааааам! у верблюда появлялась очередная шишка и взамен напрочь пропадало желание выпрямляться ещё раз. Поэтому верблюды ходили постоянно злые и иногда даже кусали людей за ноги: люди были намного ниже. И только верблюжата бегали весёлые, свободные и счастливые.

Многие люди дружили с верблюжатами, пели с ними песни и вместе распивали вкусное папайевое пиво. Люди тоже тогда были совсем другими. Небо-то ведь было близко, ага, и люди тоже были все близко, и почти такие же весёлые и счастливые, как верблюжата. Люди имели только по одному бесплотному телу - но зато совсем цельному. Цельным людям всегда всего хватало и всегда было хорошо. Но другие люди им были совершенно неинтересны.

Тогда папайи плодоносили каждую неделю сразу калебасами с пивом. А весёлые стройные верблюжата служили прекрасными сокалебасниками. Всего у людей было в достатке, так что и боги им тоже ни на что не сдались. Поэтому богам было скучно.

Боги пытались обхитрить людей: то папайю у них стащат, то пустят слух что пиво из облаков НАМНОГО вкуснее, то колючек верблюжих накидают прямо под дерево с папайями. Но люди тогда были очень рассеянные: ведь их ничто, кроме себя, не интересовало, такие они были цельные. Ничего у богов не получалось сделать с рассеянными людьми. Поэтому в один прекрасный день боги собрались все вместе и решили придумать Большую Ловушку.

Сначала они хотели вырыть Большую Яму, чтобы все люди туда попадали и чтобы все их бесплотные тела разлетелись на маленькие кусочки. Но не смогли договориться где рыть: под ногами у людей когда собирается дождик? или прямо по дороге к папаейвому дереву? Так что вместо Ямы боги сделали Огромную Невидимую Лопату. Потом они взяли все вместе эту лопату и стали ждать.

Очень скоро одного глупого человека укусил молодой верблюд, и глупый человек отпихнул верблюда ногой и сказал:
- Чтоб тебя небо совсем расплющило!

Тогда боги подняли Огромную Невидимую Лопату и огрели этого человека этой Лопатой плашмя, и молодого верблюда огрели, и всех прочих верблюдов, и всех прочих людей: такая большая была лопата. Лопата обрушилась на невидимые тела всех людей и порвала их на маленькие клочёчки. Потом боги провернули Лопату, и все клочёчки перемешались: у каждого теперь было не одно невидимое тело, а целая каша кусочков невидимых тел. Поэтому люди с тех пор не спокойны и не счастливы, а наоборот постоянно тоскуют и ищут сами не знают чего. Если кому-нибудь повезёт найти в другом человеке кусочек своей души, то он прилепляется к тому человеку и всё время хочет рядом с ним находится; но сложно найти и кусочков много. Люди начали смотреть наверх и даже на небо вскарабкиваться, ну тут уж боги не растерялись: с тех пор боги пьют папайевое пиво, смотрят вниз и радуются, и никому не скучно с тех пор.

А верблюдам от Лопаты ничего не было. Но они так испугались этой Лопаты, что с тех пор все ходят в три погибели, как будто и не умеют ходить по другому, даже самые маленькие верблюжата.

-------------------------------
* ещё ближе, чем в предыдущей сказке

Я села на чёрный покатый кусок лавы и начала вытряхивать песок из своих купальных тапочек. Купальные тапочки были нужны, потому что в воде мелкий чёрный песок переходил в мелкую чёрную гальку. Неприятно прыгать по мелкой чёрной гальке, а я собиралась прыгать. Волна хаотично набегала на мелкий чёрный песок с примесью маленьких красных песчинок - если приглядеться. Там, где волна пробегала давно, мелкий чёрный песок был мелким тёмно-серым песком. Я взяла свой купальный тапочек, ещё мокрый с предыдущего пляжа, и на мелкий тёмно-серый песок высыпала другой песок, с предыдущего пляжа, мелкий белый. И немножко крупного белого песка со вчерашнего утра. И крупного чёрного песка - чёрного и когда мокрый, и когда сухой - с вчерашнего вечера. А ещё крупного пёстрого песка "соль с перцем". И напоследок несколько прозрачных зелёных песчинок с труднодоступного зелёного пляжа.

"А ведь когда-нибудь," - подумала я, - "все пески всех пляжей этого острова перемешаются." Многие купаются в купальных тапках, потому что галька. Потом они приезжают на другой пляж и высыпают песок старого пляжа прямо на песок нового. Дети возят с одного пляжа на другой пластмассовые ведерочки и высыпают песок на песок. Взрослые таскают с собой подстилки и полотенца и стряхивают песок с них прямо на новый песок. Из целофановых пакетов с бутербродами и купальниками песок высыпается на песок. Пройдёт год, пройдут века, пройдут тысячи, миллионы лет, пройдут миллиарды туристов с купальными тапочками и пластмассовыми ведерками - тогда останется только один песок и пляж смешается с пляжем. Чёрная лава смешается с кораллами, и ракушками, и известником; и с красной лавой, и с гранитом, и с пластмассовыми ведёрками, и с купальными тапочками, и с кокосовыми волокнами, и с солнечными очками; смешается с ветром, с дождём, с прахом туристов, со старыми покрышками, с плодородной землёй, с длинными мёртвыми проводами; смешается с тёплой волной и с холодной волной; твердь смешается с хлябью; свет смешается с тьмою и станет дух одинокий вновь проноситься над нескончаемым пляжем без цвета и названия - а все мы, конечно, умрём.

NB: это называется "тепловая гибель вселенной".

Никогда не получается до конца вытрясти песок из купального тапочка.
Но это, как вы понимаете, совершенно не важно.

В шестой жизни я родился бы на Гаваяйях, в маленькой покосившейся хибарке среди рощицы макадамиевых деревьев. Около моей халупы проложили бы здоровый хайвэй через весь остров, и мне волей-неволей пришлось открыть в ней мелкую лавку с самодельными сувенирами, кофейным автоматом и сухими промаслившимися бутербродами из купленного в мелкооптовом магазине Коско хлеба, сыра и намазки на бутерброды. Намазку я делал бы сам из орехов макадамия. Из пустых орехов макадамия я мастерил бы аутентичные гавайские бусы. До океана мне было бы добираться минут пятьдесят.

Однажды нескончаемо унылым вечером я сидел за стойкой и плёл свои вечные гавайские бусы. На моей шее, как всегда, болтался бы амулет: обкатанный морем кусочек лавы с вплавленным в неё квотером. Я сам нашёл его на лавовых полях пятнадцатью милями восточнее. Когда-то там была деревня, в которой родилась мать моей матери.

Вдруг мне показалось, будто амулет стал тяжёлым и обжигающе горячим. Оранжевое полыхнуло по стеклянной витрине магазинчика: наверное, кто-то припарковался задом. Раздался глухой дребезг колокольчика на входной двери; ко мне в магазинчик зашла пожилая гавайская женщина. Её красный саронг был сшит из странного материала: тяжёлого, мерцающего и как бы тлеющего. Всё стеклянное на витрине и кусочек лавы на моей шее подсветились оранжевым. Но мне этого было уже не нужно. Я хорошо знал легенды своей земли - я узнал бы её и так.

Как я и думал, она попросила накормить её. Я был с ней вежлив, почти подобострастен, но ничего бы ей не продал и ничего не отдал бы даром. Мы прятали друг от друга глаза. До конца своей бесхозной жизни я бы гадал: что стало бы, если я встретил её взгляд своим прямым взглядом?

Когда она ушла, я быстро собрался: несколько пёстрых саронгов; недоделанные бусы из пустых орехов макадамия - на память; запас бутербродов и термос кофе. Я сидел бы и ждал, а когда наступила ночь, я любовался бы самым прекрасным зрелищем за все свои семь жизней: как горящая лава, искрясь и пылая, пожирает мой магазинчик и все мои деревья макадамия, одно за другим.

А поутру я наконец отправился бы к океану.

Однажды Фроу Кэтч спросил Гоу Ту:
- Учитель! насколько тщательно должен отделывать свой код программист, стремящийся к просветлению?

Мастер Гоу Ту задумчиво отхлебнул чая и отошёл к холодильнику за лимоном. Достав свежий лимон, он положил его на блюдечко и откромсал самый краешек лимонного копчика. Затем мастер отрезал тонкий жёлтый ломтик и опустил его в свой горячий ароматный чай из пакетика. Чай у мастера всегда получался ароматным, даже если в офисе оставался исключительно Липтон.

- Мы все умрём, - наконец ответил мастер Гоу Ту своему ученику.

Фроу Кэтч поперхнулся чаем.

Мастер медленно отхлёбывал кипящий напиток, Фроу Кэтч молчал в недоумении. Пирожные кончились ещё вчера. Чашка мастера опустела наполовину, и только тогда учитель Гоу Ту рассказал подобающую коану.

- Один совершенномудрый программист, - неторопливо начал мастер, - однажды понял, что когда-нибудь он умрёт. Поэтому он перестал пользоваться венгерской нотацией и смарт-пойнтерами; он проверял код на утечки памяти, только если все два гигабайта оперативки улетали за двадцать минут; и даже отступы он ставил как попало. Потом этот программист действительно умер.

Помолчав, мастер кинул в свою чашку второй полупрозрачный лимонный полкруг.

- Другой совершенномудрый программист тоже однажды понял, что когда-нибудь он умрёт. Поэтому он стал необычайно внимательным и аккуратным; он долго выверял интерфейсы; его код не нуждался в комментариях; все его дефайны имели длинные, интуитивно понятные имена; коллеги горевали, если приходилось заменять его функцию на чью-нибудь ещё.

- И что же с ним стало? - не выдержал Фроу Кэтч.

- Он тоже умер.

Позавчера до утра гоняла орков, видела рассвет. Охуе.. ошеломлена. Это такой рассвет, что о нём надо говорить не матом, а онегинскими строфами, но матом я умею лучше. Whitehoune, можешь себе представить рассвет весёлый, рассвет торжествующий, рассвет радостный, чуточку игривый и бодрящий? вот и я раньше не могла. Горы.
[немного восхищенных онегинских строф, вычеркнутых цензурой]

В Москве на рассвете очень мало людей, и поэтому становится очень много города. Много Города. Город не спеша расправляет свои щупальца, потягивается, примеряет бессчисленные маски. На рассвете изнанку Города можно увидеть вплотную: то есть сложно от неё увернуться. Жуткий оскал изнанки большого древнего хищного Города. Он окрашивает полоску неба между крыш в декадентские цвета отчаяния и одиночества. В светающей Москве следует спать с закрытыми занавесками.

Как странно, что над разными городами восходит одно и то же солнце. Две вещи изумляют меня: ежедневное тождество огненного шара над горизонтом и ежедневное тождество меня под прицелами красных бликов.