Поставлю тарелку сыра
наполню бокал вином,
открою окно квартиры
и осень войдет в мой дом.
И стану хмельными губами
шептать о любви былой,
то было, увы, не с нами,
то будет, увы, с другой...
Пьяные врачи
заварили щи.
Положили много
рыбьей чешуи.
Получился клей
для больных грачей.
(Для больных ежат
сварят поросят).
Для больной волчицы
дождевой водицы
из корытца льют
в барабаны бьют.
Кто еще не болен?
Приходи на пруд!
Будем кушать щи!
Будем клеить клей!
Наливай пол литру!
Тары не жалей!
Вдруг из за чего-то,
кто-то и зачем,
Появился с мордой
(как у злых врачей)
Топает, грозится,
что-то там кричит,
мы жуем, не слышим -
ведь в ушах трещит!
Он орет все громче
Скоро грянет гром!
- Это наш Иваныч
У П Р А В Д О М!
Без него решили
дохомячить щи?!
Вот и получайте
О Т Д У Ш И.
Пьяные врачи
заварили щи.
Положили много
рыбьей чешуи.
Получился клей
для больных грачей.
(Для больных ежат
сварят поросят).
Для больной волчицы
дождевой водицы
из корытца льют
в барабаны бьют.
Кто еще не болен?
Приходи на пруд!
Будем кушать щи!
Будем клеить клей!
Наливай пол литру!
Тары не жалей!
Вдруг из за чего-то,
кто-то и зачем,
Появился с мордой
(как у злых врачей)
Топает, грозится,
что-то там кричит,
мы жуем, не слышим -
ведь в ушах трещит!
Он орет все громче
Скоро грянет гром!
- Это наш Иваныч
У П Р А В Д О М!
Без него решили
дохомячить щи?!
Вот и получайте
О Т Д У Ш И.
Я разбужен двадцатым веком,
в двадцать первый пришел умирать.
Там осталась под алым снегом
побежденная белая рать.
Поколение восьмидесятых.
Комсомольцы и господа,
колесо перемен горбатых
изломавшие навсегда.
Я останусь немым укором
тем кто выжил, покинув строй,
Ворошу теплый пепел словом
и судьбы не ищу другой.
Капли крови на рукавицах,
запорошена голова.
Я один в тех ушедших лицах
Я за вас допишу СЛОВА.
Я родился в двадцатом веке,
в двадцать первом мне места нет,
закрываю усталые веки,
оставляю заснеженный след.
Показали дверь,
да ключ спрятали
и открыта щель -
“НА, ПОДГЛЯДЫВАЙ!”
Кто-то видит пуп,
кто-то задницу,
тот заметил труп,
тот – красавицу.
Моду взяли
писать откровения.
Больно били
за не поклонение.
Перерезали,
перевешали,
да таких проклятий
навешали,
да таким огнем
выжгли мнение
о божественном
представлении,
на божественном
представлении,
что потешили
и уважили
тех, кто ключ
не вставляет
в скважину.
В этом мире младенцев душат
и скрывают в мусорных баках.
Их отцы - перегарные души,
озверевшие в пьяных бараках,
Их матери – проститутки,
лишенные в детстве света,
им нравятся закоулки
в оттенках алого цвета.
Здесь белое расстреляли,
а соль растеряла силы.
Здесь все уже разметали,
всех продали, все забыли.
Со скал да небесных башен
смести бы крапивное семя.
Но так умирать страшно...
Ведь это МОЕ ПЛЕМЯ!
Снова заря проявит
ночной негатив.
Веру почти убили,
но я еще жив.
Время не остановит
жестокий ход.
Солнечный луч родится,
луна умрет.
Мятые , хмурые лица,
бредут во сне.
Поздно. Уже не спится.
Готов к войне!
Так трудно быть самим собой!
Так трудно сметь и отличаться!
Любить свободу, ошибаться,
идти нехоженой тропой.
Как тяжела сомнений цепь!
К земле все ниже пригибает
и страх когтями вырывает
ростки несбывшихся надежд.
Безмолвно древо жизни губят
без устали, без сожаленья
враги знакомые с рожденья -
(давно родители им служат).
Их приводили к колыбели,
когда мы людям доверяли
и нам в наследство оставляли,
спуская корабли на мели.
И без огня и вдохновенья,
мы не растем, а прорастаем,
мы не живем , а проживаем
и ждем конца, как избавленья.