Зато она вся соткана из неги и ароматов. Её не лапать и не бить по ебалу - её вдыхать надо. Я как-то пробовал сосчитать все её сокровенные изгибы, и не мог сосчитать - дошел до двадцати семи и так забалдел от истомы, что выпил зубровки и бросил счет, не окончив.
Ерофеев - светлый образ моего гения.
Иногда, когда человек, преисполненный в твоем сознании лирики, творчества, которого при росте ниже среднего, и при твоем зрении минус полтора, в толпе метров за триста замечаешь, вдруг делится с тобой бытовой стороной своей личной жизни - особенно личной, особенно с пассией, хочется поставить этот стакан Гиннеса на стол, тихо выйти во двор, и застрелиться. Вот он, свет очей, отрада в лице гнусного человечества, пучок Иного, вот он вдруг спустился к тебе во весь свой естественный рост, растерял всё свечение в несколько предложений, и теперь простой смертный, с ещё более низменными и земными напрягами, чем твои собственные. Б-же упаси вас от такого неделикатного приземления на пух земли, земля мне пухом.
Навеянные мысли о смерти привели меня к тому, что я не смог определиться чего больше хочется после неё. С одной стороны, я хочу, чтобы меня запомнили вот таким вот молодым и красивым, в самом расцвете сил, в каком и я загнусь от церроза печени, и кремировали, чтоб никто не смотрел на моё позеленевшее и покрывшееся трупными пятнами зловонное тело, демонстративно выставленное на всеобщий обзор. Но с другой, небольшой шанс стать добычей некрофилов так же возбуждает трепет и мокрое горячее предвкушение этого сладостного момента.
Надеюсь, что если поддамся все же соблазну, Зуко сдохнет раньше меня.