Прошлого нет (потому что его сожрали лангольеры); есть его следы-последствия, но самого прошлого нет. Будущего нет до такой степени, что можно было бы сказать, что его дважды нет, если бы умножение на ноль имело хоть какой-то смысл.
Всегда есть только сейчас, этого достаточно. Этого настолько достаточно, что пребывая только в "сейчас", мы бессмертны.
Этого никто не умеет.

Устремляясь мысленно в прошлое и, тем более, в будущее, человек швыряет топливо в пустоту. Чем более эмоционально переживаются воспоминания прошлого и мечты-страхи, связанные с будущим, тем больше топлива уходит в пустоту - вот, собственно, и все. Растрата.
Избежать растраты, теоретически, можно, приучив себя не сопровождать воспоминания о прошлом и планы на будущее эмоциями. Только перечень полезных фактов и осмысленных действий.

Помнить, куда в прошлом положили, скажем, ключ, или зажигалку, чтобы здесь-сейчас не тратить время и силы на поиски. Помнить, где лежат ключ и зажигалка - и все. На практике за каждым таким мелким полезным фактом тянется бесконечный шлейф дополнительных воспоминаний: ключ лежит в кармане пальто, мама за это всегда ругала, говорила, что ключи нельзя носить в карманах, дырку в голове проела, дура, дурой и умерла, бедная, от рака, у нас в семье наследственное, наверное, я тоже заболею, а может нет, папа же не заболел, до сих пор бухает, скотина, третью жену похоронил, а ему хоть бы что, так, ключ в кармане пальто, пятый год уже его ношу, ненавижу, я, блядь, работаю по восемь часов в день, встаю в шесть, света белого не вижу, и не могу купить себе новое пальто, - понятно, что все это и многое-многое другое проносится в сознании за какую-то долю секунды, причем осознается лишь мизерная часть этого внутреннего монолога, и это - дополнительный капкан.
А для дела нам нужно только вспомнить, где ключ лежит. И зажигалка.
Читать далее...

Мне снилось сегодня ночью,
что сбылся вчерашний сон,
но ласков и беспощаден
был утренний небосклон.

Как нежно ложились тени
вчера на исходе дня!
Казалось, душа родная
пришла навестить меня.

Пришла из иного мира
и долго была в пути,
но с ней аромат надежды
успел до меня дойти.

И шла она, будто знала,
что путь одинокий крут
и дни мои - словно слезы,
которые все бегут.

Хуан Рамон Хименес

Чужая душа не потемки,
А поздняя зимняя ночь,
Где жутко от свиста поземки,
От скрипа деревьев невмочь.

Я в милую темную душу
До боли
гляжу и гляжу.
И в снег, в беспощадную стужу
Неверной походкой вхожу.
Читать далее...

Простое ненавидит сложное только потому, что думает: оно такое же как я, но много выебывается. Простое - оно потому и просто, что неспособно вообразить что-то иное. Не может в себя вместить нечто, превосходящее его по размерам, а силясь вместить, деформирует и уродует. Это, пожалуй, основной признак простого, видимый невооруженным глазом.
Причем такого, которое простое, но при этом выебывается и корчит из себя сложное, действительно много. Это оно придумало "элитарность" и прочий пирдуха в таком роде, чтобы отличаться от остального простого по формальным признакам, иных-то отличий нет, а хочется! Простому звание сложного кажется очень почетным, оно сулит какие-то неведомые, но нажористые привилегии, - подсказывает ему хватательный рефлекс, который никогда не подводит.
Эта разновидность простого самая противная, потому что виртуозно имитирует повадки сложного, включая т.н. "творчество", с которым у них на поверхности часто все очень даже в порядке, а что глубины нет, так ее жаждать мало кому от природы дано, а в институтах этому не учат.
Но есть и настоящее сложное. Сложное потому и сложно, что способно вместить в себя гораздо больше, чем обещают его собственные размеры, потому что глубина - это такое измерение, которое, если уж есть, всегда - бесконечность. А по формальным признакам его не вычислишь, сложное редко рождается в "хорошей семье", далеко не всегда блестяще образовано и нечасто говорит как по писаному, хотя, конечно, случаются и такие удивительные совпадения.
Для сложного все простое:
- скучно
- опасно
и поэтому вызывает неприятие, то есть сюсюкать на тему всеобщего равенства сложное перестает, самое позднее, годам к тридцати, если до них доживет, что, мягко говоря, не гарантировано. Шансы сложного на выживание действительно не особо велики, потому что простого, которое его ненавидит, больше. Почти все вокруг простое.
Читать далее...

Наконец-то больше никого не жалко, то есть, совсем. Все - фигуры, аккуратно расставленные по местам и одновременно движущиеся; если девятьсот девяносто девять фигур из тысячи ведут себя (всегда, или в отдельных вопросах) как бессмысленные марионетки, это вовсе не повод испытывать жалость, которая быстро, слишком быстро мутирует в досаду и раздражение. Если уж приспичило испытывать какие-то чувства по всякому ничтожному поводу, пусть будет не жалость, а, скажем, озадаченность: как же все поразительно нелепо устроено, не понимаю ни черта. Очень освежает.

Раньше мне было, к примеру, ужасно жалко тетенек, запрограммированных быть домашней обслугой по гендерному принципу. Потому что, казалось бы, что может быть проще, чем выскочить из такого рабства, достаточно просто включить голову. А они, напротив, выключают.
А теперь ясно, что это же такой прекрасный и справедливый закон природы: не сдал экзамен - оставайся на второй год. Не включил вовремя голову и сердце - сам дурак (дура), будь прислугой (или живи с прислугой - и еще неизвестно, что хуже, я помню, как это - жить в семье, которой заправляет замордованная хозяйством и взамен наделенная мелкой сумрачной властью женщина, по-моему, это страшный пиздец).
Наконец-то даже по этому признаку никого не жалко. А все-таки пока стараюсь отворачиваться и не смотреть. Дурные привычки (особенно привычки жалеть, досадовать и раздражаться) легко возвращаются.

(с) chingizid

Не могу не поделиться. Я в таком восторге, что это почти неприлично. Была бы я нахальней -- влюбилась бы безответно.

***
Крестьянин торжествует и я за компанию с ним.

Стужа такая, что приходится каждый день ездить в студию - не работать, какая уж тут работа, скорость моей мысли находится в прямой зависимости от температуры воздуха - а тупо протопить, чтобы трубы не лопнули и мышь не сдохла.

Впервые в жизни, то есть, все-таки нет, впервые с девяти примерно лет, меня не бесит холод. Потому что я больше не страдаю от холода. Мне даже нравится, что холодно - вернее, не то чтобы вот именно "нравится", просто холодно - это больше не "хуже, чем когда тепло", это просто "как-то иначе", нет причин беситься и страдать. И причин слушать кельтские песенки, от которых (когда их слушаю я) тут же делается тепло, тоже нет. Песенки подождут до весны.

И если уж речь зашла о погоде. Научиться разгонять облака не очень трудно. Гораздо труднее научиться оставить облака в покое, пусть делают, что хотят. "Пусть делает что хочет" - это и есть формула любви, вернее, ее основа, все выращенное на другой основе любовью только притворяется.
Читать далее...

Пустыню перейдя, измученный от жажды,
Припал к морской воде, но пить ее не смог.
Я — путник жаждущий, ты — море и песок:
Я дважды изнемог, ты победила дважды.

А вот прохожий: он гулял себе однажды
И казнь влюбленного, ликуя, подстерег.
Несчастный висельник, когда настанет срок,
Неужто гнусному гуляке не воздашь ты?

Тот жаждущий, и тот повешенный, и тот
Зевака — ждет их ад в душе моей, могила
С названием: “Хочу, чтоб ты меня любила!”

Я вырыл сам ее, пускай в нее сойдет
Любовь, — она, как смерть, прекрасна, и к тому же
Скажи: ты слышала, что смертны наши души?
Читать далее...

Маленькая глупая белая кошка знает, что такое любовь.
Любовь - это лежать на неудобных скользких коленях неудобного скользкого, постоянно шевелящегося любимого существа, сползать с них каждые несколько минут, но не выпускать отросшие после стрижки когти, не цепляться, а шмякаться на пол, вздыхать, запрыгивать обратно на скользкие неудобные колени, сворачиваться клубком и снова сползать на пол, но не выпускать когти, не цепляться, падать, вздыхать и возвращаться - и так до бесконечности.

Глупый большой неудобный и скользкий человек тоже знает, что такое любовь. Любовь - это сидеть в неудобной позе, задрав колени, едва касаясь пола кончиками пальцев ног, стараться поменьше шевелиться, чтобы маленькая глупая белая кошка падала и вздыхала как можно реже, и в этом удивительном мире, сотканном из глупости и любви, было чуть больше тишины и покоя.

(с) chingizid

Уж очень я люблю, когда внятно сформулировано то, что обычно не проговаривается.

***
Место притч в современном мире заняли анекдоты и превосходно, на мой взгляд, справляются (некоторые).
Чего только стоит анекдот о девочке, попросившей у золотой рыбки огромный сопливый нос, огромные уши и еще какую-то дрянь, а на вопрос, почему не попросить что-то хорошее, воскликнувшей: "А что, можно было?" Или восхитительный анекдот про "передать соль", который, впрочем, трактуют обычно как историю о ничтожестве человеческой миссии; как такое в голову могло прийти - неведомо.
И вот еще прекрасный анекдот про волка, который хотел выебать хоть кого-нибудь, поймал колобка и - "откуда ты это сказал?"
По такому принципу почти всегда строятся коммуникации между людьми - откуда ты это сказал? куда можно сунуть часть себя, нуждающуюся в ласке? иными словами - как удовлетворить свой голод при помощи тебя?
Читать далее...

Жизнь, жизнь

I

Предчувствиям не верю и примет
Я не боюсь. Ни клеветы, ни яда
Я не бегу. На свете смерти нет.
Бессмертны все. Бессмертно все. Не надо
Бояться смерти ни в семнадцать лет,
Ни в семьдесят. Есть только явь и свет,
Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
Мы все уже на берегу морском,
И я из тех, кто выбирает сети,
Когда идет бессмертье косяком.
Читать далее...

Это у Кастанеды сказано: когда приходит смерть - воин танцует перед ней свой последний танец. И этот танец так прекрасен, что смерть на какой-то небольшой срок отступает и просто смотрит.

Но и этот момент проходит.


... умру я, скорей всего, нескоро, лет через двадцать (хотя тут никогда не понять). Но я недавно понял, что я научился танцевать только для себя. Это очень непривычный для меня опыт, как круженье по кухне, когда есть только кухня и я (я всегда что-то себе представлял, я никогда не был в этот момент здесь и сейчас, сам с собой, наедине). То есть я вижу, конечно, лица людей, которых сейчас люблю, так или иначе, но они как в тумане, и они не смотрят на меня.
Никто не смотрит на меня.
Читать далее...

В музее Ван Гога в Амстердаме перед одной из картинок (кажется, это были "Ирисы") стоял человек лет тридцати-сорока, наделенный всеми внешними признаками хорошо зарабатывающего интеллектуала, и беззвучно рыдал, трясясь всем телом.
Черт, опять плохой пример, щас все вцепятся в Амстердам. Нет, он не был укуренный, или уторчанный иным способом. Да, я эксперт в этой области. Впрочем, думайте, что хотите, только не надо мне это рассказывать, пожалуйста, если вам не трудно.

Я очень хорошо понимаю, почему человек так себя вел. Хотя лично на меня ровно такое же состояние накатило перед другой картинкой. Я, впрочем, в музеях обычно не трясусь и не рыдаю, потому что у меня очень большой опыт экстатических состояний в публичных местах, поневоле пришлось выучиться сохранять внешнее спокойствие, жертвуя наслаждением ради безопасности. А человек, небось, первый раз так попал. Или второй, к примеру.
Читать далее...

И Бог бы с ними, с двумя хвостами, но лисья тема меня не отпускает.
То Макс Фрай с историей про Лонли-Локли и лисенка будоражил воображение, то я ходила пришибленная Воденниковым с его небольшой поэмой "Небесная лиса улетает в небеса", то теперь вот чего нашла:

И некое иное существо
Вселилось в Вас без видимых усилий.
Когда Вы это все произносили,
Я ждал подвоха, только и всего.
Теперь, чуть меньше вечности спустя,
Я умер, и успел к тому привыкнуть.
Ну, а тогда... Тогда хотелось крикнуть:
“На Вас лица нет, милое дитя!”
Нет, Вы здоровы. Это я больной,
И при плохой игре плохая мина.
Мой Лис опять пригрелся у камина,
И как всегда, смеется надо мной.
Я, как ни странно, в этот раз молчал,
Я в этот раз молчал, Вы говорили,
И очень странно голос Ваш звучал -
Все как бы мне, но на моей могиле.

(с) Григорий Перель

Ну что тебе надо еще от меня?
Чугунна ограда. Улыбка темна.
Я музыка горя, ты музыка лада,
ты яблоко ада, да не про меня!

На всех континентах твои имена
прославил. Такие отгрохал лампады!
Ты музыка счастья, я нота разлада.
Ну что тебе надо еще от меня?

Смеялась: "Ты ангел?" - я лгал, как змея.
Сказала: "Будь смел" - не вылазил из спален.
Сказала: "Будь первым" - я стал гениален,
ну что тебе надо еще от меня?

Исчерпана плата до смертного дня.
Последний горит под твоим снегопадом.
Был музыкой чуда, стал музыкой яда,
ну что тебе надо еще от меня?

Но и под лопатой спою, не виня:
"Пусть я удобренье для божьего сада,
ты - музыка чуда, но больше не надо!
Ты случай досады. Играй без меня".

И вздрогнули складни, как створки окна.
И вышла усталая и без наряда.
Сказала: "Люблю тебя. Больше нет сладу.
Ну что тебе надо еще от меня?"

Андрей Вознесенский

У меня определенно есть дудка.
И я, мягко говоря, умею с ней обращаться. В смысле, играю ничего так. То хорошо, а то и вовсе охуенно. Как пойдет.
Проблема такая: крысы мне на хрен не нужны, дети - тоже.
Дети, строго говоря, в первую очередь не.
То есть, нет, пускай себе будут, я имею в виду, что никого никуда не хочу водить. Не было такой цели, задачи такой не было. Они сами пошли зачем-то. С тех пор я все хожу себе и хожу, где вздумается, а они - следом. Иногда еще спрашивают, когда привал, и хватит ли бутербродов. Я, понятно, могу отдать два своих, мне не жалко, я как-нибудь потерплю, но на всех явно не хватит, а запасов у меня нет, потому что я ж говорю, никто никого никуда уводить не собирался. Сами пошли, так хоть не ныли бы, что ли. Теперь-то.

Но я не о том вовсе, я о счастье.
Счастье, если кто не знает, это когда вдруг подходит к тебе ребенок, с виду - один из многих, только рукава ваши соприкасаясь искрят от статического электричества. Подходит, и говорит: "Слушай, у меня тут тоже есть дудка, давай теперь я тебе сыграю", - и играет ничего так. То хорошо, а то и вовсе охуенно. Ну, как пойдет.

Я конечно на край света не побегу ни за кем, я же знаю: у всякого свой свет и свои края,
Но формула счастья такова: "Давай теперь я тебе сыграю".

(с) chingizid

Сон такой дурацкий,
несколько дней отделаться от него не могу,
значит надо записать (записать = выкинуть и забыть, если кто не знает).

Место действия было немного похоже на салон старого трамвая и больше, кажется, ни на что. Там собралась группа людей, человек двадцать - тридцать. Большинство - девушки и молодые женщины, несколько теток в возрасте, несколько невнятных мужчин. Все незнакомые. В смысле, я их не знаю, ни наяву, ни во сне.
Лектор, сильно смахивающий на Датчанина из фильма "Ва-банк", и в таком же дурацком костюме типа "акваланг для ассенизатора", вещал. Мне пришлось сидеть рядом с лектором в качестве наглядного пособия.
"Перед вами, - говорил лектор, тыча в меня перстом, - человек, которого вы ненавидите. Имейте в виду, после смерти, когда человек начинает падать в Пропасть Небытия (пишу с большой буквы, чтобы хоть как-то передать пафос оратора), он может уцелеть только ухватившись за руку человека, которого ненавидел при жизни. Когда вы умрете, на другом краю пропасти вас будет ждать эта рука", - тут он взял мою руку и потряс ею в воздухе. Для наглядности, надо понимать.
Потом он велел присутствующим по очереди подойти к нам и подержаться за мою руку. Преодолеть себя, так сказать. Чтобы в следующий раз было проще. Моего согласия на участие в этой затее, как мы понимаем, никто не спрашивал. Впрочем, мне было все равно. А незнакомых людей действительно аж скручивало от ненависти. Но они честно старались, держались за мою руку, терпели как-то.

Потом тренинг закончился, ненавистники мои ушли.
- А мне что ж, придется стоять, их вытаскивать? - спрашиваю дядечку.
- Ну да, - говорит. - Тебя же предупреждали. Не помнишь? Ну, все равно...

(Надо, что ли, в спортзал походить, руки подкачать, чтобы не уронить никого потом. Христианского милосердия во мне ни на грош, но непрофессиональный подход к делу мне глубоко противен.)

(с) chingizid

Жить в городе другом — как бы не жить.
При жизни смерть дана, зовется — расстоянье.
Не торопи меня. Мне некуда спешить.
Летит вагон во тьму. О, смерти нарастанье!
Какое мне письмо докажет: ты жива?
Мне кажется, что ты во мраке таешь, таешь.
Беспомощен привет, бессмысленны слова.
Тебя в разлуке нет, при встрече — оживаешь.
Гремят в промозглой мгле бетонные мосты.
О ком я так томлюсь, в тоске ломая спички?
Теперь любой пустяк действительней, чем ты:
На столике стакан, на летчике петлички.
На свете, где и так всё держится едва,
На ниточке висит, цепляется, вот рухнет,
Кто сделал, чтобы ты жива и нежива
Была, как тот огонь: то вспыхнет, то потухнет?

(с) Александр Кушнер

На протяженьи многих зим
Я помню дни солнцеворота,
И каждый был неповторим
И повторялся вновь без счета.

И целая их череда
Составилась мало-помалу
Тех дней единственных, когда
Нам кажется, что время стало.

Я помню их наперечет:
Зима подходит к середине,
Дороги мокнут, с крыш течет
И солнце греется на льдине.

И любящие, как во сне,
Друг к другу тянутся поспешней,
И на деревьях в вышине
Потеют от тепла скворешни.

И полусонным стрелкам лень
Ворочаться на циферблате,
И дольше века длится день
И не кончается объятье.

(с) Борис Пастернак

Сегодня, дети, мы с вами поговорим о метафизическом ужасе.
А вы, доктор, кончайте скалиться, слушайте внимательно: вас это тоже касается. Вас, собственно, в первую очередь.

В первый раз это было так.
Весна. Теплый, сладкий апрель. Мне 13 лет, я иду из школы домой, впереди у меня дивный, дивный день. Во-первых, никого нет дома. И не будет до вечера, а, возможно, и до утра: я живу с папой, а папа любит и умеет загулять, мне с ним повезло. Значит, можно вылить суп в унитаз, пообедать яичницей и чаем с лимоном - благодать! Во-вторых, у меня со вчерашнего дня припасена толстая стопка библиотечных книжек: глядишь, отыщется что-то интересное. В-третьих, я, конечно, не буду делать уроки: я их вот уже год не делаю, и ничего. В четвертых, мы с Сережкой, Димкой и Светкой Ивановой договорились вечером пойти в кино, на французскую комедию "Четыре мушкетера". Мои "в-пятых", "в-шестых" и "в-седьмых" не менее прекрасны, но немного чересчур интимны для текущей исповеди, и уведут нас в сторону. Ах, доктор...
Читать далее...