Сразу после премьеры "Гамлета" театр драмы и комедии на Таганке вернулся к «Живому», запрещенному два года назад. Репетиции возобновились 5 декабря 1971 года. «В театре все живут репетициями «Кузькина», и про Гамлета забыли. Но я помню». – пишет Владимир Высоцкий 11 декабря.
По всей видимости, именно в декабре Юрий Любимов поручил поэту написать частушки взамен прежних, хотя и народных, но не не прошедших цензуру. Черновики и рабочий автограф хранятся в РГАЛИ, в фонде «Владимир Высоцкий» <ф.3004 оп. 1 ед.хр.108, л.л.1,2>. Помню, что машинописный текст был в литчасти театра у Петра Леонова, не знаю, сохранилась ли у меня копия. И только недавно, в 2022 году, ваш покорный слуга обнаружил их в сценарии спектакля, относящегося к 1971-72 годам. Именно частушки В.Высоцкого в него вклеены, в них внесена правка и они расписаны по картинам. (РГАЛИ ф.2485 оп.4 ед.хр.686 лл.87,88,89 <с нарушением последовательности> ) Возможно, репетиции расписаны и по их стенограммам можно установить, в какой именно день заказаны частушки.
Прежние частушки всем нравились и их появление в спектакле достойно отдельного рассказа. Толя Меньщиков (3 июня 1950, Москва — 30 октября 2025) мне рассказывал, что привезли какого-то мужика с баяном, так он часа два-три пел со сцены частушки, народ на полу валялся, хохотал - зрительный зал был полон. Те частушки на 90 процентов были матерные. Вот из них выбрали более-менее подходящие. Понятно, что они не могли устроить Главное Управление Культуры исполкома Моссовета. А вот новые частушки были плоть от плоти текста пьесы, ни о советской власти, ни о колхозах, ни о чем, кроме персонажей речь не должна была идти.
В тульском пятитомнике <Высоцкий В. С. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 2. Тула: Тулица, 1995.> под частушками у меня стоит дата «апрель 1971», Борис Акимов полагает, что тогда я ориентировался на приказ по театру, возобновляющий репетиции «Живого», что-то еще попадалось мне за май 1971 года в дневниках В.Золотухина, найду и дополню. Но тогда работы по Кузькину сразу приостановили, все силы были брошены на «Гамлета».
Отмечу отдельно частушку «Сорняков, когда созреют…», написанную около 10 октября 1971 года. Можно допустить, что уже после киевских гастролей театра Любимов обратился к Высоцкому с просьбой начать писать подцензурные частушки. Но пока это только допущение.
В чем разница между прежним вариантом частушек и вновь обнаруженным? Есть незначительные изменения в припевах. Явные цензурные правки: вместо «Воронку бы власть – любого» - «Воронку бы да — любого». И главное – текст, отмеченный в моих публикациях, как дополнительный: «Строфа, записанная на полях автографа», «Наброски, переработанные автором в эту строфу» (см. Пятитомник) в машинописи отмечен номерами 10 и 11.
Без шипов не рождаются розы,
В урожаях бывает урон.
Но как веники, хлещут берёзы
По наследию ушедших времён.
И теперь, в нашем времени новом
Перегибам уже не бывать.
Так гляди, Гузенков с Мотяковым,
Мы покажем вам кузькину мать.
Ничего не напоминает?
Застучали мне мысли под темечком,
Получилось — я зря им клеймен,
И хлещу я березовым веничком
По наследию мрачных времен.
Тот же Анатолий Меньщиков говорил мне, что Золотухин носился с идеей вставить в «Живого» «Баньку по-белому», наверное, тому найдутся и другие свидетельства. Но как бы там ни было, в варианте спектакля, показанном министру культуры СССР 3 января 1972 года, «зашифрованная» «Банька по-белому» прозвучала. И, конечно, в исполнении Валерия Сергеевича и хора актеров.
Эти финальные куплеты, насколько мне известно, звучали и позже, отдельно в других вариантах спектакля. Кроме того, сам Высоцкий пытался увековечить их в размере и мелодии капустника к 10-летию Таганки <текст восстановлен В.Смеховым. В. Смехов. «Та Таганка», — М: Время, 2008, С.566.>.
Все мы тут, как в охотничьей своре,
Все стремимся эпоху догнать.
И пускай у нас тихие «Зори»,
Но, однако, не тихая «Мать».
Прежде чем плавно перейти ко второй части Марлезонского балета, а именно к самой новой баньке – «Балладе о бане», зафиксирую для себя и читателей фрагмент книги С.Сидориной <С.Л. Сидорина. Живой. — М.: ГЦТМ им. А.А. Бахрушина, 2021.>:
[494x700]
Безусловно, поклонники Владимира Высоцкого и постоянные давние зрители театра на Таганке знают «Зонг о десяти ворчунах» из спектакля "Павшие и живые".
С авторством музыки, в принципе всё понятно, неоднократно на шефских концертах театра объявлялось, что ее написал Владимир Высоцкий. А вот с текстом закавыка. Один раз Высоцкий сказал, что это — "песня немецких антифашистов на слова Брехта", в других фонограммах (а их известно около десяти) Брехт не упоминается. Никаких источников, подтверждающих или опровергающих авторство текста, до сей поры не находилось.
Лет десять назад я прочел в одной интернет-заметке, что перевод песни принадлежит участникам знаменитой пары переводчиков - Самуилу Борисовичу Болотину и Татьяне Сергеевне Сикорской. Информация была ценна тем, что заметку, насколько я помню, написал сын Сикорской Вадим. Я пытался с ним связаться, но ответа не получил. Сегодня я узнал, что он умер в 2012 году. В интернет-источниках эта песня с указанием переводчиков не указана.
Я попросил моего товарища Вадима Дузь-Крятченко поискать в библиотеке сборник произведений Болотина и Сикорской, желательно до 1965 года, до премьеры спектакля «Павшие и живые». К сожалению, жизнь Вадима оборвалась и вопрос остался открытым.
UPD 25-11-2023. Мой коллега, Антон Володин сразу же предположил, что в основном тексте речь идет о книге "Миф двадца́того ве́ка" (нем. Der Mythus des zwanzigsten Jahrhunderts) — Альфреда Розенберга, считающейся второй по значимости у немецких фашистов.
Я помнил, что светлой памяти Марлена Зимна почему-то считала автором перевода Высоцкого, ошибочность ее мнения я отмечал в свое время. В поисках первоисточника она нашла много иностранных вариантов, оригинальный текст и, вероятно, оригинальный перевод, но авторов не знала. И в ее исследованиях книга "Миф" тоже упоминается.
Ссылка на работу Марлены тут:
продолжаем находить и обнародовать как опубликованные, так и никому не известные ранее материалы из архива Ивана Сергеевича Бортника. Сегодня - интервью в журнале "Медведь". Это издание нынче не выходит. Данных о выходе в печать нет.
Медведь 9/32 <сентябрь>1998

ИНТЕРВЬЮ
АЛЕКСАНДР ВОРОБЬЕВ, ФОТО ХАЙДИ ХОЛЛИНДЖЕР И ИЗ АРХИВА ИВАНА БОРТНИКА
Непутевый Ваня
Бортника все помнят Промокашкой из «Места встречи изменить нельзя». Но еще были Моцарт и Коробочка, Сатин и Лаэрт. Была большая дружба и жизнь навзрыд. А вот от Гамлета он отказался. Потому что предложили ему заменить в этой роли своего лучшего друга. Владимира Семеновича Высоцкого.
— Иван Сергеевич, вы из театральной семьи?
— Да нет. Родители мои, уже покойные, царство им небесное. Отец родился еще до революции, в 1895 году. Царя видел. Он учился в реальном училище, затем в Петербурге, в технологическом, потом в Брюсовском институте. Он работал заместителем главного редактора в Гослитиздате. А мама — филолог, закончила университет, работала в институте мировой литературы имени Горького.
— Сами в Москве родились?
— Да, на Красносельской, около трех вокзалов. Детство и отрочество — 50-е годы. Блатные. Близость трех вокзалов. Районы — Сокольники, Маленковка, Бабаевка... И стреляли там, и воровали. Но я не стал блатным, слава богу, это мимо прошло, хотя я за всем этим наблюдал и даже дружил с людьми из того мира. А многие ведь в тюрьмы уходили. Помню, сосед — Володя-мужик. У него было длинное черное пальто и всегда пистолет в кармане. Он приходил на волю на два-три дня, потом его милиция снова забирала.
— Как получилось, что вы актером стали?
— Ходил в городской дом пионеров. Потом решил поступить в ГИТИС и с первого раза поступил. Но, пообтершись среди абитуриентов, выяснил, что Щукинское училище считается лучшей школой. И там вдруг объявили дополнительный набор. И я пошел туда. Дошел до третьего тура, мне говорят: «Неси документы». И я забрал их из ГИТИСа, а ведь уже был там студентом. Очень рисковал. Тем не менее все сложилось удачно. Курс был неплохой. Максакова, Саша Збруев, Зяма Высоковский, Саша Белявский. Это был первый и последний курс Этуша. В 1957 году он набрал курс, довел его до конца. Сейчас он ректор этого училища.
— Куда пошли после Щукинского?
— Меня приглашали сразу в несколько театров. Но я пошел в театр Гоголя, потому что там был мой товарищ по институту. Страшновато было одному идти в театр. Вот и пошел, так сказать, за компанию. Поработал там, переиграл всех этих дегенератов, сельских и









