Прежде чем летописец Нестор, уютно устроившись в монастырской келье, задним числом наведёт порядок в истории и впишет в неё строгую дату — 862 год, — на бескрайних просторах Восточно-Европейской равнины кипела жизнь, совершенно не подозревавшая, что ей не хватает государства. «Повесть временных лет» честно сообщает, что славянские племена — поляне, древляне, кривичи и прочие вятичи — жили «каждый с родом своим, и в своих местах, владея каждый родом своим». Звучит почти идиллически, но на деле это был рецепт перманентного бардака. Представьте себе этот мир: непроходимые леса, реки — единственные хайвеи, и разбросанные по их берегам поселения. Никакой тебе вертикали власти, налоговой службы и единого Уголовного кодекса. Мир одного племени заканчивался там, где начинался лес, за которым жили соседи, говорившие на похожем языке, но считавшиеся чужими. Полянин из-под будущего Киева смотрел на древлянина как на потенциальную проблему, а кривич из района Пскова и вовсе был для него жителем другой планеты. Их вселенная была локальной, а преданность распространялась только на своих.
Кто же держал всю эту конструкцию в рабочем состоянии? Власть не носила корону и не сидела на золотом троне. Она была персональной, текучей и держалась на трёх китах: авторитете, кулаках и умении договариваться. Во главе родов и племён стояли старейшины и военные вожди, которых позже летописцы для удобства назовут «князьями». Это не были монархи в нашем понимании. Такой «князь» был скорее первым среди равных, самым удачливым рейд-лидером или самым хитрым переговорщиком. Его власть нужно было постоянно подтверждать — удачными походами, справедливым разделом добычи и способностью защитить соплеменников от набегов соседей. Одно неверное решение, один провальный поход — и вчерашний лидер мог столкнуться с крайне убедительными аргументами в пользу своей отставки. Параллельно с этим существовал древний и дикий институт прямой демократии — вече. Это не чинный парламент, где депутаты нажимают на кнопки. Это рёв сотен глоток на какой-нибудь поляне, где свободные мужи племени, размахивая оружием, решали судьбоносные вопросы: объявлять ли войну соседям, куда идти за добычей или кого выбрать новым вождём. Решение принималось, когда одна из сторон перекрикивала другую или когда самый авторитетный старейшина, дождавшись затишья, изрекал то, с чем большинство было согласно.
Плотник с тремя крестами
До того как стать грозой буржуев, иконой советского кинематографа и героем бородатых анекдотов, Василий Иванович Чапаев был просто Васькой Чепаевым из деревни Будайка, что под Чебоксарами. Родился он в 1887 году в крестьянской семье, где детей было много, а денег — наоборот. Фамилия его, по одной из версий, произошла не от благородных предков, а от деловитого дедовского окрика «чепай!», то есть «цепляй!», которым тот понукал грузчиков на волжских пристанях. Так что в самом имени будущего комдива уже была заложена энергия действия, мужицкая хватка. Семья, в поисках лучшей доли, перебралась в процветающее торговое село Балаково, но лучшая доля для Васьки означала лишь смену декораций: вместо чебоксарской нищеты — балаковская. Его пытались было определить по духовной части — у парня обнаружился хороший голос, и родственники уже видели его в церковном хоре. Но карьера священнослужителя закончилась, толком не начавшись. За какую-то провинность 14-летнего Василия заперли в холодном карцере на пожарной каланче. Не дожидаясь божественного вмешательства, он выбил окно, сиганул вниз в сугроб и, добравшись до дома, решил, что с богом ему не по пути.
С этого момента его университетами стали волжские просторы и плотницкий топор. Вместе с отцом и братьями он мотался по всей Волге, от заказа до заказа, строил дома, чинил амбары, овладевая ремеслом до совершенства. «Плотник, я, скажу откровенно, образцовый», — с гордостью говорил он позже. Эта работа дала ему не только мозолистые руки, но и характер: умение быстро оценивать материал, находить единственно верное решение и не бояться тяжёлого труда. Он был человеком из самой гущи народа, из той России, которая пахла свежей стружкой, потом и речной водой. В 21 год его призвали в армию, в Киев, но служба продлилась недолго — весной следующего года его комиссовали по неясной причине, то ли из-за бельма на глазу, то ли по «политической неблагонадёжности». Вернувшись домой, он, вопреки воле родителей, женился на поповской дочке Пелагее Метлиной, наделал с ней троих детей и пытался жить жизнью простого обывателя: открыл мастерскую, плотничал, даже в иконописной мастерской тестя поработал. Казалось, судьба его была предрешена — тихая жизнь мастерового человека, редкие пьянки, семейные ссоры и медленное угасание. Но в 1914 году грохнула Первая мировая война.
"В июле США ввезли свежие куриные яйца из России на $455 тыс. Это первая такая поставка как минимум с начала 1992 года".
Это произведение сам автор назвал не романом, а современной балладой. Хотя "Дикий мёд" был экранизирован, следовательно это название оказалось на слуху - и даже на глазах - у миллионов в своё время, как мне думается, слава его не столь уж и велика, незаслуженно не столь велика.
|
Решил вот разместить ссылку. Поскольку Ридеро, хоть и даёт возможность бесплатно публиковаться, в остальном действует совершенно холоднокровно... То есть предпочитает выкачивать из авторов деньги за разные услуги. Потому ссылку даю на свою страничку в ЛитРес.