[показать]

Жизнь в общаге всегда была связана с некоторой кулинарной спецификой. Например, когда ты направлялся к секционной раковине, чтобы помыть к ужину устриц и спаржу, то выяснял, что в раковине замочены в целях санобработки чьи-то портки пополам с носками, а следом за портомоем переминается очередь из красноармейцев, намеревающихся мыть в раковине свои неблаговонные ноги. В остервенелом ожидании окончания их траурных дел устрицы заветривались, а спаржа теряла прелесть свежести. Наконец, всё отдавалось в лакейскую и закладывались лошади, с тем, чтобы ехать ужинать в "Яр". Теперь, после переезда на съёмный постой, появилась возможность отдаться безудержному пищевому сибаритству.

Аккурат сегодня, в честь нечестивого римско-кафолического рождества, я своими огрубелыми руками сибирского одальмана изготовил пирог. Всамделишный, с начинкой, в чудо-печке. Чудо-печка является продуктом советской авиакосмической промышленности и последние 60 лет сбоев не даёт. Поэтому единственным слабым местом всей затеи был я. Однако вопреки моим обыкновениям в обращении с мучными изделями, ничего страшного не приключилось. Кухню, понятно, пришлось отмывать, но хотя бы соседские дети не бегали по коридору с ног до головы в муке. Сам же пирог не напоминал ни о желудочной секреции головоногих, ни об утраченной ныне профессии углежога, ни об аскетических радениях раннехристианских пустынников. Да что скрывать, пирог не лишён был даже своеобразной угрюмой красоты. К таким пирогам более всего подходят женщины крайнего Севера, тревожно и строго стоящие на скалах фиордов с мокрыми от брызг подолами и высматривающие на линии горизонта драккары мужей. Сам Ваня Золотарёв не погнушался бы отведать моего пирога.

Как назло, за весь день не случилось ни одного гостя. Оттого ли, что половина друзей и знакомых должна мне денег, или из-за того, что я всякий раз встречаю их с лицом похмельного подагрика, - точно не скажу. Как бы то ни было, пирогом пришлось давиться в горлумском одиночестве. Интереснее всего было бы опробовать его на Димке. Не то чтобы мой друг Димка был большим гурмэ и эдаким ходячим вкусовым пупырышком. Но зато он полон самых причудливых и иррациональных пищевых предрассудков. Выражаясь яснее, это такая падла, которая способна воротить рожу от лангета во фрегезском соусе, если увидит там морковную молекулу, или если подгорел краешек, или если для второй перемены блюд не выдали новый прибор, или, наконец, если ему почудится, что в процессе приготовления лангета повар дышал на сковороду майонезным духом. Пресыщенные патриции с их тушёными в меду соловьиными язычками предстают рядом с Димкой всеядными ганзейскими боровами. Как юность в городе Ташкенте и двенадцать лет жизни в Сибири сумели породить подобного гастрономического фармазона - необъяснимо.

По правилам интернет-дам здесь надлежало бы опубликовать фотографию пирога, а в следовании высокому канону - привести рецепт. Хорошим тоном были бы также шутейные авторские примечания к процессу готовки и сетования на тяжеловатое тесто. Однако этот, казалось бы, безобидный поступок, при мало-мальски пристальном рассмотрении является первым шагом по скользкому пути, оканчивающемуся нигде иначе, как в пасти Диавола. Единственным приемлемым вариантом мог бы стать фотокадр, запечатлевающий меня в запылённой форме ланс-капрала британского экспедиционного корпуса в Южной Африке, с усталым лицом и с ногой, попирающей пирог в знак своей победы над ним. Но для этого необходима винтовка Ли-Энфилд образца 1896 года, а её я временно одолжил соседской бабушке Варваре Егоровне для борьбы с активистами всероссийской переписи.

Одним словом, всё бы в жизни хорошо, если б ещё Новый год не нависал зловещей тенью.
Надо бы у бабушки Варвары Егоровны винтовку обратно забрать.
А то, может, волчью яму в коридоре выкопать.
Глядишь, и пронесёт.

[показать]

"А мы, холо[пи] твои, на твоей государеве службе в но[вом] в Енисейском остроге помираем с женами и детишками своими голодною смертью и великими долгами одолжали. А твоим государевым жалованьем денежным и хлебным в год пронятца нечем, что, государь, твоего государева жалованья менши всех сиберских городов. ... И ходя по новым землицам великую нужу и бедность и скорбь и голод терпим и великое [убой]ство от ыноземцов и души свои скверным и всякою нечистое для голоду едим не хотя твоей государевы службы отстати".
(1625 г., август. Челобитная енисейских служилых людей об условиях своей службы с 1623 г.)

"Необходимость при чтении находиться в определенном малоподвижном положении и отсутствие физических упражнений в сочетании с резко негативным воздействием частой смены образов и впечатлений порождают ослабление организма, расстройство нервной системы, вздутие живота, непроходимость кишечника. Одним словом - ипохондрию, которой подвержены, как известно, представители обоих полов, но особенно женщины. А это, в свою очередь, порождает коагуляцию и заболевание крови, возбужденное состояние и состояние апатии, как и слабость во всем теле".
(K.G. Baur. Uber der Mittel, dem Geschlechtstrieb eine unschadliche Richtung zu geben. Leipzig, 1791).

Тут, говорят, в Новосибирске учительницу побили. Отчим ребенка пришёл в школу, проследовал в класс и серией метких ударов по лицу выразил неодобрение практике проставления двоек. Чтоб не куражилась, значит, падла, над ребёнком.
Думаю вот сейчас: это ж девочка двацатичетырёхлетняя, считай, два с половиной года как из Педа. А меня-то в Томском гуманитарном лицее совсем бы заживо закопали, за двойки-то. Чудом ведь выжил, чудом.

Это не считая учительницы, зарезанной учениками десять дней назад в Кировской области.
И еще питерской училки начальных классов, в октябре перед детишками отрихтованной.
И еще иркутской бабульки-физрука, избитой и затравленной восемью девятиклассниками.
И объявивших голодовку учителей в Астрахани.
И эпически слитого директора московского лицея Завальского.
И забитого монтировкой учителя в Брянске.
И забитого ногами в Благовещенске.
И я не говорю про Кауказ, где распотрошить русского учителя - утренняя зарядка.
"Виноваты в этом, конечно, учителя" (с) Павел Астахов.

Год Учителя.
Когда он окончится, учителей, видимо, целыми обозами станут топить в прорубях.

[показать]

[показать]

"Если говорить о моральных заповедях гуманитария, то стоит упомянуть об одной, опять же, несложной для исполнения: заниматься тем, что нравится. Не идти на поводу у общественного мнения, у тех умников, которые говорят про необходимость «кормить семью» или «зарабатывать деньги». Не слушать тех родителей, которые советуют сперва «получить хорошую работу», «встать на ноги», а уж потом подумать о любимом деле. Гуманитарий должен стремиться делать то, что ему по душе – писать, учить, сочинять музыку, рисовать или думать (только не надо автора обвинять в поощрении безделья, наркомании и пьянства). То, что сегодня это звучит почти как вызов, говорит только о плачевной моральной ситуации в обществе. Так было в средние века – мы сейчас и живем в новом Средневековье. Любить и ценить независимость, свободу, знания, а также невыгодность своих идей и поступков – с точки зрения большинства – в этом и состоит профессиональная гордость гуманитария".

Андрей Архангельский, журналист
http://vz.ru/columns/2010/11/18/448207.html

[показать]

"Если он заглянет тебе в глаза, этот Друц, если позволит задержаться — лицом к лицу — больше обычного, то рухнешь навзничь, раскинув руки крестом, в беззвучный крик: …Ай, мама!
Догорели, сизым пеплом стали угли; ночь в степи бредет неслышно, чабрецом, полынью пахнет. Ветер гривы заплетает жеребцам, уставшим за день, ветер меж шатрами танцует, ай, чявалэ, пляшет ветер… Там, за далью, вторит эхо: пой, гитара! плачь, гитара! смейся! И звенят мониста, рассыпаясь по простору…
Нынче утром встанет солнце.
Нынче утром я не встану".
(Г.Л. Олди. "Маг в законе")

Национальное оружие характеризует народ не меньше, чем еда или язык. Скандинавы средних веков были низкотехнологичные голодранцы, ценившие эффективность больше эффекта и результат больше процесса, и потому в бою чаще пользовались топором. Скифы, персы, гунны и прочие лошадники имели дело с открытыми пространствами и шустрым врагом, и потому оперировали стрелковым оружием. Дисциплинированные и рациональные греки со времён архаики воевали в строю и навострились работать коротким копьём.

[показать]Островитяне Тихого океана главным ремеслом всегда почитали плаванье по большой воде, а в качестве материалов использовали дерево, камень и кость. Неудивительно, что национальным оружием новозеландских маори стало деревянное весло, прошедшее конструкционный апгрейд и получившее название тайаха (taiaha). Теперь, спустя века, оно почитается у аборигенов Новой Зеландии примерно как автомат Калашникова, помноженный на валенки и Менделеева.

Вообще говоря, маори – люди на Новой Зеландии не коренные. Где их начальная родина – неведомо, но, например, в нынешнем якутском "тайахха" означает "посох", "палка". Точно известно только, что маори приплыли из Полинезии в конце первого тысячелетия и поначалу были таким же рахитично-золотушным народцем, как и соплеменники. Бескормица занятие несладкое и до добра не доводит, - Джеймс Кук и Жан-Франсуа Лаперуз гарантируют это. По счастью, кормёжка на новом месте оказалась обильнее и нажористее, чем на родине, а климат чуть прохладнее. Как результат, маори мгновенно рванули эволюционировать, сделавшись массивнее, выше и сильнее: сегодня на фоне братьев по крови они смотрятся как делегация канадских лесорубов на чемпионате Хоккайдо по икебане.

Избыток высококалорийной еды и свободного времени привели к тому, что смертоубийство из бытовой необходимости сделалось искусством. Каждое начало боя выглядело как смотр художественной самодеятельности, где стороны плясали специальные танцы и пели специальные песни. Даже в свалках племя на племя маори, как самураи, отыскивали себе врага по вкусу и устраивали дуэли. "По вкусу" - отнюдь не идиома, потому что высококачественный враг после боя должен был быть приготовлен и съеден. Диета маори стабильно разнообразилась человеческим белком – этим они промышляли до начала XX века. Другой данью традициям стал безграничный пиетет островитян ко всяческой плавательной атрибутике, включая то самое боевое весло.

[показать]
[показать]

Продолжение: больше конкретики и фотографий¢

[показать]

[показать]

Фазиль Искандер
"Сандро из Чегема"
[показать]

Абхазский иранец Фазиль Искандер написал свою книжку давно. Уже тогда, в шестидесятые, многие сказали, что это хорошо есть, и хорошо весьма. Ощущение это усиливалось общим характером национальной литературы советских республик, которая выводилась в основном искусственно и потому была бесплодна, как табун меринов. Многообразные Джамбулы Джабаевы, Якубы Коласы, Хамиды Алимджаны, Сулейманы Стальские и тому подобные Вилисы Лацисы распределялись меж ключевых наций с мудрой пастушеской равномерностью и служили вечным проклятием советского школьника. Сегодня их книжки заняли достойное место подставок под дачными диванами и на пьедесталах гордости малых народов. И вот среди этих генномодифицированных литераторов советских окраин Фазиль Искандер оказался одним из немногих стОящих и потому поныне издающихся в России.

Искандер написал роман «Сандро из Чегема» давно, и специальные и неспециальные люди, наверное, уже сказали про него всё, что можно было сказать. Но он написал его во времена, когда люди были больше похожи на людей, а я прочитал его сейчас, когда с этим уже не так всё просто, и поэтому книжка произвела на меня довольно сильное впечатление.

Примечательно, что писал Фазиль Искандер не про современность, а про времена для себя ушедшие, и из историй его ясно видно, что люди в те ушедшие времена были ещё больше похожи на людей, чем в его собственные. Но тут уже остаётся только промолчать из почтения к сединам автора, потому что в начале XXI века, слава богу, понятно, что просто так никто никому не помогает, родители нужны чтобы вытащить ипотеку, вести себя среди людей следует так, будто ты на свете один, а проявлять уважение нужно только к тому, кто платит тебе деньги.

"Сдал бы всю скотину, Хабуг, - пошутил один из комсомольцев, - глядишь, к следующему году с твоего сына выветрился бы козлиный дух.
Многие посмеялись этой шутке, а старый Хабуг подумал и не спеша ответил:
- Придёт время, будете искать, где бы понюхать козла".


Сюжета у Искандера, в общем, никакого нет, а есть авторское счастливо-дельфинье плескание в многообильных байках на абхазские темы, которые объединены двумя именами – тамады и вертопраха дяди Сандро, и горной абхазской деревни Чегем, из которой была родом мать Фазиля Искандера и в которой он провёл детство.

Чегем – это такой идеальный Кавказ, то есть Кавказ не из наших плотоядных новостей, а из мира платоновских эйдосов. Тут никто кинжал не точит и на берег не ползет, а вместо этого почитают старших, не чают души в госте, красиво едят и пьют, насмерть обижаются до послезавтра, устраивают величественные клановые распри на конспектирование парням из Тайра и Минамото, ненапряжённо работают и изо всех сил отдыхают. Понятно, что этот стеклянный шарик с заключёнными в него домиками, козами и ореховыми деревьями – во многом заслуга памяти о детстве, и своего паскудства хватало и там и тогда. Понятно, что люди никогда не были полностью похожи на людей.

В итоге получился маленький мирок с невпроворот густой патриархальностью и с невозможной, но очаровательной несуетностью. Здесь много ритуала и табу, здесь нельзя не пригласить в дом гостя, даже если с этим гостем ты не присел бы в одних зарослях кукурузы, здесь не улыбаются, когда улыбаться нечему, здесь приличия считаются не мещанством, а частью уважения к себе и к окружающим. Ускорять эту жизнь комсомольским нахрапом бессмысленно и бесполезно: в природе всё делается своим чередом.

При этом общество табу порождает особый местноспециальный юмор. Когда за бестактность могут зарезать, возникает вежливость, не нуждающаяся в призывах дикторов метро. А потом на выходе эта вежливость даёт осторожную, совершенно английскую джеромовскую иронию, которую нечасто встретишь, и которой и сделался мил моему некавказскому сердцу Фазиль Искандер с его Абхазией.


Пара цитат

У Тима Северина: "Как и следовало ожидать, предрасположенные к бедствиям товарищи Улисса отказались проходить мимо Тринакрии".

В переводе с меланхолического английского: "Ясный пень, парни не могли упустить отличной возможности вляпаться обеими ногами в говно".

[показать]

[показать] [показать]

Сосуд с острова Сирос (Кикладский архипелаг). Около 2500-2000 гг. до н.э, терракота, роспись.
Национальный археологический музей, Афины.

Специалисты расходятся во мнении: одни полагают, что это медведь, другие - что ёжик, третьи - что черепаха. Есть также авторитетное мнение, что это - яркий образчик неведомойёбанойхуйни.
Мне отчего-то пришёл на ум психоделический слон из Музея Востока (г. Москва).

На воскресных выборах в Думу города Томска студенты 3-го и 4-го общежитий Педуниверситета установили сразу два рекорда. Явка по округу составила 80%, а из них 70% проголосовали за "Единую Россию". При этом средняя явка по городу - 30%, голосование за "ЕР" - 40%.

Сегодня студенты поведали, что в обмен на голоса им давали картошку, а двери третьей общаги, в которой был пункт для голосования, просто заперли и никого из неё не выпускали.

Да, Тото, мы уже не в Канзасе.

[показать]
Автор - ojogin
http://www.art-gu.ru/gallery/view_image.phtml?iid=54096

Ходить в баню лучше всего в конце сентября. Хорошо - всегда, но лучше всего - в конце сентября. Чтобы на улице градусов десять, и осень, и к вечеру дождь на всю ночь, и оставшееся в огороде и в саду стоит набрякшее, сиеной и кадмием выписанное. И чтобы самые большие работы на этот год были сделаны, потому что баню заслужить надо, баня без работы - как пирожное после варенья.

Прелесть же конца сентября в том, что за последние несколько ночей вода в бассейне чутка подледенела и приобрела идеальные кондиции. Летом она тепловата малость, и после парилки дело свое делает, но душу от тела не отнимает. А тут - таким огнем обдаёт, когда влетишь в нее с жару, - куда там снегу.

Но высшее счастье и песня в осенней бане - после той парилки обернуть тряпкой чресла наподобие саронга, выползти на заднее крылечко с видом на огород и деревню, и там, прокалённому и отмытому до скрипа, распластаться обалдело, дыхание и ощущение себя восстанавливая, могучими клубами пара во все стороны исходя и воздух ртом в исступлении хватая. А во вселенной тишина и умиротворение таково великие, что ты в них немедленно растворяешься, чувство реальности напрочь теряя. И чистым блаженством, какого в другое время года не будет - когда в этот самый момент по-правильному холодный осенний воздух ветерком по телу потягивает, и капли редкие накрапывают с неба, испаряясь на тебе с шипением, а ты только и можешь, что материться восторженно и к небесам беспредметным стоном взывать.

А когда поотпустит наконец, и продышишься, и окружающее начнёшь помалу разбирать, вот тут-то и приходит ни с чем не сравнимая пронзительная ясность - воздуха, природы и души - в которых ощущаешь вращение мироздания вокруг Мирового Древа и слышишь отчётливо голос судьбы, из тех голосов, под который седлал Серого-из-Махи Кухулин и вставал на мосту Бэнкэй.

А ещё лютого нашего гнуса в конце сентября не осталось совсем, один только неприкаянный комар пролетает мимо вегетарианствующим толстовцем. И порыжела за одну ночь соседская лиственница, обещая зиму аккурат через месяц. И тянется над огородами дымочка слоистая от деревенских труб, и стрекочет где-то вдали трактор, и перелаиваются изредка собаки, и вскарабкивается на тёмный от дождей забор суровый котище с мордой шире чугунка, устраиваясь на столбе с самоуглублённостью Бодхидхармы на горе Суншань.

И во всей этой чуть слезящейся осенней прозрачности стоит, подрагивая, всепревозмогающая тишина, настроенная под хрустальный камертон. И выписано всё пастозно, густо, с мягкой оранжево-розовой лессировкой вечернего солнца, которое уже не летним закатным огнём, но влажной краснотой отливает.

И плывут над головой через всё небо лиловые с розовым облака, начиная свой путь от истока времён и уходя прямиком на Авалон и в Куньлун.

[показать]

"Затем явился аль-Мутанабби, заполнив собою весь мир и заняв умы людей".
(Ибн Рашика ал-Азди, историк XI в.)

Абу-т-Таййиб Ахмад ибн аль-Хусейн аль-Джу'фи аль-Кинди, известный под прозванием аль-Мутанабби ("Выдающий себя за пророка"), родился в 915 году в деревне Кинда под г. Куфа в семье водоноса. В 924 году сбежал из дома в пустыню к племенам кочевников-карматов, этаких средневековых исламских социалистов. Карматам он сначала впарил о собственном благородном происхождении, а в 932 (933?) году объявил себя пророком и сделался одним из предводителей карматского движения. Почти немедленно за такие художества был заключён в зиндан. В 935-м вышел на свободу и сделался бродячим поэтом и музыкантом. К 948 году приобрел такую народно-миннезингерскую славу, что был взят на службу эмиром г. Халеба (Сирия) Сайфом ад-Даулой. В результате интриг и козней завистников (ой, не уверен я, что нужна ему была помощь в организации проблем) бежал в г. Фустат (Египет) ко двору Абу аль-Миск Кафура. Там попытался выцыганить для себя место наместника г. Сидон, но не получил назначения, и в отместку написал сатирическое стихотворение на Кафура. После этого бежал в г. Шираз в 961 году, где вновь зарабатывал стихами. Специалисты называют аль-Мутанабби поэтом, завершившим развитие средневековой арабской поэзии от сдержанности к красочности, гиперболам и метафорам. Аль-Мутанабби написан корпус из 289 касыд, а также небольших отрывков (мактуат) и двустиший (бейтов). Касыды делятся на 5 циклов: "Шамият", "Сейфият", "Кяфурият", "Амидийат", "Ададийат".
В 965 году отправился на родину в Куфу. Последними стихами аль-Мутанабби перед дорогой был бейт:
"Мои дороги, будьте такими, какими вы будете:
— страданием ли, спасением или гибелью".
23 сентября 965 г. по пути домой был убит неким Фатихом аль-Асади за сатиру в адрес его сестры.

"Ныне паству свою не уважил Аллах,
Вверг в несчастье, лишив нас мастера слова,
Второго не видит народ Мутанабби,
А если увидит другого, то кто ж он?
Величием души своей он знаменит,
Великолепием похож он на царя,
В речах своих он был пророк, но только
Объявлялись чудеса его в их смысле".
(Абу-л-Касим ал-Музаффар на смерть аль-Мутанабби)


Пусть враги стенают, ибо от Багдада до Магриба
Петь душе Абу-т-Тайиба, препоясанной мечом.