Мальчик прилёг к телу отца, к старой его рубашке, от которой пахло родным живым потом, потому что рубашку надели для гроба – отец утонул в другой. Мальчик пощупал руки, от них несло рыбной сыростью, на одном пальце было надето оловянное обручальное кольцо, в честь забытой матери. Ребёнок повернул голову к людям, испугался чужих и жалобно заплакал, ухватив рубашку отца в складки, как свою защиту; его горе было безмолвным, лишённым сознания остальной жизни и поэтому неутешимым; он так грустил по мёртвому отцу, что мёртвый мог бы быть счастливым. И все люди у гроба тоже заплакали от жалости к мальчику и от того преждевременного сочувствия самим себе, что каждому придётся умереть и так же быть оплаканным.

(с) Андрей Платонов. Чевенгур

Что если где-то в моем теле есть некое место, назовем его, скажем, задворками моей памяти, и важные воспоминания там свалены в кучу и превратились в невесомую пыль?

Харуки Мураками - Норвежский лес

Шериф покачал головой. Сказал:
А все наркотики.
Они самые.
Они продают это дерьмо школьникам.
Хуже другое.
Что же?
Что школьники его покупают.

(с) Кормак Маккарти. «Старикам тут не место» 

 Она смеется при мысли о том, что когда-то могла радоваться шелковым чулкам.
— Я обратила внимание на то, что вы тоже неравнодушны к одежде. С годами это проходит. Последние 30 лет я носила только белое. Если ограничить земное, можно спокойно обратиться мыслями к духовному.
Я ничего не отвечаю, но это замечание заношу себе в память. Чтобы вспомнить его, когда я в следующий раз буду шить брюки у портного Твиллинга на Хайнесгаде. Он собирает такого рода перлы.
 

(с) Питер Хег  "Смилла и ее чувство снега"

Созерцая озеро годами, рыбак думал всё об одном и том же – об интересе смерти. Захар Павлович его отговаривал: «Нет там ничего особого: так что-нибудь тесное». Через год рыбак не вытерпел и бросился с лодки в озеро, связав себе ноги верёвкой, чтобы нечаянно не поплыть. Втайне он вообще не верил в смерть, главное же, он хотел посмотреть – что там есть: может быть, гораздо интересней, чем жить в селе или на берегу озера; он видел смерть как другую губернию, которая расположена под небом, будто на дне прохладной воды, и она его влекла. Некоторые мужики, которым рыбак говорил о своём намерении пожить в смерти и вернуться, отговаривали его, а другие соглашались с ним: «Что ж, испыток не убыток, Митрий Иваныч. Пробуй, потом нам расскажешь». Дмитрий Иваныч попробовал: его вытащили из озера через трое суток и похоронили у ограды на сельском погосте.

(c) Андрей Платонов. Чевенгур

 Корова на льду. От дома до школы, отлично.

Субботу мне.

 

В последнее время редко встречаю замечательных людей. Но ты, исключение. И все бы хорошо, если б ты был не так далеко. Правда, Лёш, ты удивительный.) И глаза у тебя, в сто раз красивее моих.) Знаешь, имею тупую привычку слишком быстро привыкать к людям. Каждый раз это оборачивается чем то плохим... Страшно потерять такого друга как ты. Господи, что за чушь? Ты меня почти не знаешь, я тебя тоже, но бляяять, ты, черт возьми, какой то особенный! Складывается ощущение, что знаю тебя уже очень давно. Рада, что мы познакомились.) 

Когда ж ты в аську то уже зайдешь, а >_<

 

Духовым ружьем я стараюсь пользоваться поменьше, слишком уж у него точный бой. Рогатка - вещь более Внутренняя, с ней нужно слиться. Если неважно себя чувствуешь, обязательно промажешь, и если чувствуешь,что делаешь что-нибудь не то, - тоже промажешь. А вот с ружьем - если стреляешь не от бедра, - это все Внешнее: навел, выстрелил, и все дела, если, конечно, прицел не сбился или ветер не слишком сильный. Стоит взвести курок, и энергия тут как тут, ждет не дождется, чтобы ты спустил собачку. Рогатка же с тобой до последнего мига; она вторит твоим движениям, дышит с тобой одним дыханием, напряжена в твоих руках, готова забиться, готова запеть, содрогнуться и замереть, оставив тебя в этой драматической позе, с раскинутыми руками, пока ты ждешь завершения пораболы, поражения цели, восхитительно глухого стука.

Иэн Бэнкс - Осиная фабрика

"...Интернет постепенно становится чем-то культовым... назвать его просто сетью, как ничего не значащее переплетение кабелей в банке или учреждении, означало бы отнять у Интернета мистическое очарование чего-то, что объединяет вне зависимости от любых разделений..."
(с) Януш Вишневский "Одиночество в сети"

Любовь - это аскеза, нежность и жертва. Всё прочее любовью не является и лишь пакуется с ней в один пакетик для опошления торговой марки.
©Дмитрий Емец - "Мефодий Буслаев"

Проще разговаривать с дюжиной глухих, чем с одной внешне нормальной девушкой.
© Дмитрий Емец - "Мефодий Буслаев"

"...Интернет, он такой. Немножко напоминает исповедальню, а разговоры – нечто наподобие групповой исповеди. Иногда ты оказываешься исповедником, иногда – исповедующимся. Это результат расстояния и уверенности, что всегда можно вытащить штекер из гнезда.
Здесь ничего не отвлекает внимание. Ни запах, ни внешность, ни слишком маленькая грудь. В Сети свой образ создаешь словами. Собственными словами. Никогда не известно, сколько времени штекер будет в гнезде, и потому сразу переходишь к главному и задаешь по-настоящему существенные вопросы. Но даже задавая их, кажется, не ждешь полной искренности..."
(c) Януш Вишневский "Одиночество в сети"

Сенека приветствует Луцилия!

Так и поступай, мой Луцилий! Отвоюй себя для себя самого, береги и
копи время, которое прежде у тебя отнимали или крали, которое зря проходило.
Сам убедись в том, что я пишу правду: часть времени у нас отбирают силой,
часть похищают, часть утекает впустую. Но позорнее всех потеря по нашей
собственной небрежности. Вглядись-ка пристальней: ведь наибольшую часть
жизни тратим мы на дурные дела, немалую - на безделье, и всю жизнь - не на
те дела, что нужно. Укажешь ли ты мне такого, кто ценил бы время, кто
знал бы, чего стоит день, кто понимал бы, что умирает с каждым часом? В
том-то и беда наша, что смерть мы видим впереди; а большая часть ее у нас за
плечами, - ведь сколько лет жизни минуло, все принадлежат смерти. Поступай
же так, мой Луцилий, как ты мне пишешь: не упускай ни часу.

(с) Сенека. Нравственные письма к Луцилию.

В голове постоянно вертятся одни и те же строчки, который день уже... Вот и сейчас...  "Мама просит меня возвращаться домой до двух, я возвращаюсь после седьмого виски..."

Не пошла в школу. Встала, глаза опухшие, голова болит... Не пошла. Утром звонила Наташка, трубку я не взяла. Не хочу ни с кем разговаривать. Все время думаю о любимом коте. Плохо без него... Интересно, как он там?

Наверняка Л.А. будет думать что я специально пропустила занятия из за её английского. Ага, ща бля. 

Бля, сегодня же суббота... Вечером нужно куда нибудь сходить, проветриться... Хотя с кем? С Анжелкой мы поругались. А Петрова меня по-любому кинет.) Я ж всегда не права, куда там. А Маринка вообще никуда не собирается. Вот дерьмо. Хотя нет, пойду. Хоть с Борисом повидаюсь... На пальто его новое посмотрю. Ахаха, теперь он будет собираться не две с половиной минуты, а все десять.)   

А еще, сердце болит. 

Мне неприятно слышать, как о Петербурге говорят люди, не живущие в нем. Не важно, хвалят его или ругают, мне все равно кажется, что все плоско, убого, что его не понимают, недостаточно ценят, неправильно любят. Какая-то детская досада, бессилие, невозможность объяснить всю неповторимую пронзительность собственного чувства к нему. Я понимаю, что в этом и состоит главная банальность русской культуры: банальность любви к Петербургу.

(с) Дуня Смирнова. «С мороза (Мой Петербург)» 

Я пела в церковном хоре в Кваанааке. Волхвов я представляла себе в снегоступах, едущими на собачьей упряжке по льду. С устремленным к звезде взором. Я знала, что они чувствуют внутри себя. Им было понятно абсолютное пространство. Они знали, что находятся на правильном пути. К энергетическому феномену. Вот чем был для меня младенец Иисус, когда я стояла, делая вид, что читаю ноты, которые на самом деле никогда не понимала, а просто все учила со слуха.
Так и сейчас, в «Белом Сечении», когда прожито больше половины жизни. И наплевать, что самой так и не довелось родить ребенка. Я получаю наслаждение от моря и льда, не чувствуя себя постоянно обманутой Творцом. Новорожденный — это то, за чем следует идти, то, что следует искать — северное сияние, столб энергии во вселенной. А умерший ребенок — это жестокость.
 

(с) Питер Хег "Смилла и ее чувство снега"