Дорогие женщины, поздравляю вас с праздником весны - счастья вам, любви, здоровья и удачи!

Ну и такой намёк на музыку...

Весенний дождик, не стесняйся, лей,
Смывай весь мусор с полотна дороги.
Blue devils – голос хлопковых полей,
Смывай с души печали и тревоги.
Отточены за полтораста лет
По капле, проникающей под кожу,
Соцветья нот, несущие ответ
На все вопросы, что задать ты можешь.

И вот, когда подкручены колки,
Когда возводишь саксофон на царство,
Когда отпустит ночь все узелки,
Поймёшь, что блюз – тяжёлое лекарство.
Но, очарован голосом твоим,
Колдунья, поцелованная музой,
Приму секрет, доступный лишь двоим:
Мария Дэйнс, раскрой мне сущность блюза.

А вот и та, которая границ
Не признаёт, как вымершего класса.
Она – полёт неприручённых птиц.
Её гитара – сам Джо Бонамасса.
И Альберт Холл, и Балуаз Сесьон –
Любая сцена – вовсе не обуза.
Секрет неявен, где-то затаён…
Бесс Харт для нас откроет сущность блюза.

Различаю на старом стекле
В сигаретном дыму отраженье.
Ткач теней, вижу, навеселе,
Да ещё и планеты круженье…

Над витринами тлеет неон.
Память тихо листает страницы.
Это быль, это жизнь, а не сон,
И не хочется с нею проститься.

Первый снег, первый лист, первый взгляд.
Перегоны, погоны, вагоны.
Журавли всё летят и летят,
А вдали – колокольные звоны.

Вот из прошлого, как остриё –
Ты идёшь по росе, необута.
Всё что было, всё это – моё,
Каждый год, каждый день и минута.

Вот и снова февраль, и кончается лето.
Озираю простор, как всегда, свысока.
Никогда никому не дарю я привета,
Никогда не моргают глаза ледника.

Леопард не дошёл и лежит у вершины.
Быть всегда одному – неминуемый крест.
А когда-то надежды питал я большие…
Я от центра Земли дальше, чем Эверест.

Не увижу я здесь ни грозы, ни пожара,
Наводненье меня никогда не зальёт.
Моё имя вы знаете – Килиманджаро.
Моё сердце – веками не тающий лёд.

Ты могла бы любовной согреть ворожбою,
Аннапурна, но мне до тебя не дойти.
Лишь мечтать остаётся о встрече с тобою.
Навсегда перекрыты пути…

Мой инстаграм заблокировали, когда началась война. Благодаря сотням жалоб на мои сториз с видео событий. От моих дорогих подписчиков.
А ещё каждый день мне сотнями приходили пожелания сдохнуть под бомбами. Думала боты. Открывала переписку. И понимала, что нет. Это люди, с которыми я общалась годами.

Штож, к чертям инсту и её выдуманный идеальный мир и форточки.

Сейчас я только в телеге.

Вершина, в сумерках укрыв нас тенью,
Так далека.
Здесь сад камней и са́куры цветенье.
И облака

Ласкают нас, как будто бы играя,
Мол, не забудь.
Нет цели – знаешь ты – у самурая,
Есть только путь.

Надежда поманила и не сбы́лась.
Остывший чай
Отдал свой жар. Быть может, это милость?
Прости. Прощай.

Пусть и грязный, но всё-таки белый,
Альбинос, а порода – секрет,
Даже контур не видишь у цели,
Расплывается в сумраке лет.

Может, волк на заброшенных тропах,
Чтоб никто не мешал быть собой,
Прятать в чаще, в заросших окопах,
Белых мыслей своих разнобой.

Ну а может, средь белых торосов
Заблудившийся белый медведь.
Одиночество вместо вопросов
Силу даст, наконец, очерстветь.

А ещё вариант – в океане
Белый кит, как исчадье глубин,
На секретном меридиане
Ждёшь Ахава, извечно один.

Совершенно неважно обличье,
Безразличен и возраст, и пол.
Плеск волны, шум листвы, крики птичьи…
Помнишь всех, кто пришёл и ушёл.

На зелёной траве у дороги,
Нет, не волк, не медведь и не кит –
Белый пёс на последнем пороге
Утомился и попросту спит.

Опять сквозь туман пробивается утро.
Заботы несёт неродившийся день.
Омоет их вечер, придуманный мудро,
Укроет их ночь в милосердную тень.

Весной распускаются листья-подарки,
Лето босое пройдёт бережком.
Грозди созревшие осени яркой
Укроет зима милосердным снежком.

От юности звонкой до старости ломкой
Судьба протекает неспешной рекой,
И где-то конец этой ниточки тонкой
Уходит навек в милосердный покой…

Очнулся от грёз. Бьётся разум усердный,
Расклады прикинул – а вот и рассвет.
Пройти сквозь огонь немилосердный.
А что, если нет? Тогда уж и нет…

Так зыбко всё. Она не та же,
Любовь, рождённая вчера.
Сменились лики и пейзажи,
Сменились дни и вечера.

Пускай. Как ту золу печную,
Желанья ветер унесёт.
Мы солнце закатить вручную
Пытаемся который год.

Звенит утерянное время,
С ним в такт скользят полутона.
Упавшим в небо – больше премий!
И больше терпкого вина.

Устал и спит клинок булатный.
Застыли чаши у весов.
Подобно смерти безвозвратной
Молчанье сломанных часов.

Нет больше карт козырной масти.
Слышны безвременья шаги.
Довлеет общее несчастье –
Невозвращённые долги.

Довлеет дневи злоба его.
Будущего точка нет.
Гончую желания моего
пущу на призрачный след.

Пущу за ним, за завтрашним днём,
гончую надежды моей.
Там, за стылым узорным окном,
рассветы всех декабрей.

Пришли ниоткуда, ушли никуда,
молча, а с ними и дни,
а с ними закаты, а с ними беда,
а с ними ночные огни.

Тихо ветвятся, ветвятся миры,
судьба не прячет лицо.
Садятся участники этой игры
на золотое крыльцо.

Дублей не будет, скажете вы,
стоп, сериал готов.
Плач синевы, шелест листвы,
запах увядших цветов.

Как радужно встаёт заря
На свежих тропах феминизма,
И никакого пессимизма
Не предвещает нам. А зря!
Где та рыбалка, рюмка водки,
Послеобеденный диван?
Потрогать хочешь тонкий стан?
Узнаешь тяжесть сковородки.

Итак, сломался весь уклад.
Без драки и почти без мата
Настал конец патриархата,
Но где-то я немного рад –
Не надо мне простую шкварку
С яйцом горелым по утрам,
Освоил быстро мультиварку,
Кормлю жену… того же вам.

Всё шире река. Скоро уйдёт в море.
Чем шире она, тем спокойней её воды.
Ну что, не спешишь растаять в морском просторе?
Давай, уноси прочь и мои невзгоды.
Стоять не умеешь прямо и даже криво,
течь и впадать – такая твоя работа.
Весною играть, пугая людей разливом,
летом мелеть, пуская на брод кого-то.
Такая простая работа, без блеска, без фальши,
без вечной войны страстей в мире жестоком.

Уйдёшь в океан, свои берега потерявши.
После дождём вернёшься – опять к истокам…
Там, в океане, задумаешься однажды,
как разделить навек темноту и душу,
как утолить в водной пустыне жажду,
как, не меняя лик, вернуться на сушу.

А вот и ледок. Шорохи еле-еле
его пробивают. Летний твой цикл отмерен.
Всё остальное узнаешь теперь в апреле.
Как было – не будет уже никогда. Уверен.

Я ещё не дожил до возраста, когда становятся поэтами;
любое вино, согласитесь, должно настояться.
Значит, всё, что я сочиняю – не стих, поэтому
так и принимайте, как мысли наспех и вкратце.

Совсем другая у меня сложилась карьера,
весьма далёкая от правильной трассы поэта.
Да и нет у меня ни атрибутов, ни нужного экстерьера.
Вы уж простите, ну не соответствую где-то…

Прихватил авансом время и бремя, видимо, чьё-то чужое житьё –
это мелочи, правда, на фоне пролетающих столетий –
и пытаюсь из слов и рифм смастерить шитьё,
чуть более связное, чем рыхлый узор междометий.

Начиналось легко и просто – жёлтым на синем;
нет, не прожекторными лучами в ночном небе, а так, между делом,
солнышком в морской синеве с отблеском на парусине;
а заканчивается, как положено, красным на белом.

Но не стоит метаться между журавлём и синицей,
между тем, что за морем, и тем, что с тобою рядом.
Важно всё, что сбывается, и всё, что нам только снится,
чашка горького кофе и твой профиль, чуть подсвеченный звездопадом.

Что ж, сменяю труды на dolce far niente,
избавлюсь от дрязг и противоречий,
пусть ждут бокалы коктейлей, шезлонги и тенты,
мир вычурных фраз, глаголов, наречий…

Пустые мечты. Я по жизни читал Эпикура,
да, природу он знал неплохо, остальное не здесь, а где-то.
Молния не промахнётся, да и пуля – не дура.
Осталось дожить до возраста поэта.

Пролетев через годы и страны,
подлечивши душевные раны,
принимаю сигнал этот странный –
где-то корни пустить навсегда,
мол, пока не случилась беда.

Но не хочется сердцу смириться,
хоть бы в глушь, а хотя б и в столицу
влипнуть намертво мухой в меду…
Пропаду я, друзья, пропаду!

Пропаду без гудков пароходных,
тёплых волн и торосов холодных,
без вокзалов, без аэродромов…
Я ж Весы – не могу без изломов

на пути и судьбе. Я неправ?
Станет ясно из будущих глав…

Вспомнил я о родном языке.
Для молчанья он годен отныне.
Запуржило. Маяк вдалеке.
Заметелило в снежной пустыне.

Почему так болит голова?
Вот летят синеватые льдинки –
Всё слова, и слова, и слова…
Как по нашим беседам поминки.

А в печурке тихонько цветёт
Пламя – жёлтая роза разлуки,
Старых слов прерывая полёт.
Только капли упали на руки.

Капли – память про дни и года,
От неё никуда мне не деться,
Но чуть тёплая эта вода
Размягчает промёрзшее сердце.

Смотреть вокруг, причём внимательно,
Мне с каждым днём всё неохотней –
Без наклонений сослагательных
Остался только мир животных.

В слова, быть может, погрузиться бы,
И сделать это делом смерти.
Играть любовью, страстью, лицами –
Или создать их: вот вам, верьте!

Пегаса укротив без стремени,
Со ста гусей сточивши перья,
Барахтаясь в глубинах времени,
Понять, что я – лишь подмастерье,

И осознать, что всё уж сказано,
До дна исчерпаны колодцы.
Чужую мысль своими фразами
Двоить коряво мне придётся.

А может, это повторение –
Как элемент в круженьи вальса?
Примите же стихотворение.
Вот мой залог, что я не сдался.