Далеко-таки не первый раз я обращала внимание в магазинах на заманчивую обложку (о горе мне, именно на обложку!), а если быть точной, то на приглянувшуюся мне иллюстрацию Владимира Эклериса, романа Дэниела Киза «Цветы для Элджернона». Последним аргументом в пользу книги было сравнение с «Собачьим сердцем» Михаила Афанасьевича Булгакова в аннотации.
Умственно отсталый Чарли Гордон, примечательный не столько из-за низкого КИ, сколько из-за отчаянного желания учиться и удивительной детской доброты становится участником эксперимента, который должен помочь ему стать умным.
Что касается личных впечатлений, то первая треть книги, где герой ещё не блещет умом, делится забытыми детскими воспоминаниями, осознаёт, что мир совсем не такой, каким казался ему раньше, написана сильно и... душещипательно, как бы ужасно не звучало это слово. Тем не менее, мне кажется, что автор не пытался давить на особо чувствительных читателей.
Но в одном духе выдержан роман не был, и чем дальше, тем менее впечатляюще. История приобрела какой-то грубовато бытовой характер. Например, мне показалось, что подробный рассказ о проблемах сексуального характера, испытываемых героем, несколько опошляет роман. И постельная сцена, в которой секс Чарли и его учительницы был описан языком дамских романов не самой высокой пробы, действительно опечалила и показалась совсем лишней.
Самая выдержанная и трогательная линия - это не любовные отношения Чарли и не семейные, которые тоже показались мне не совсем удовлетворительными, а дружба Гордона с Элджерноном; от отожествления с последним герой упорно открещивался в течение всей книги, но его, как ни крути, не избежать. Ведь, что не заявлял бы милый Гордон, замысел описавшего историю Киза ему не изменить.
Плохие, на мой субъективный взгляд, книги я обычно ставлю на самую нижнюю полку, чтобы они не мозолили глаза, но роман "Цветы для Элджернона" Дэниела Киза туда точно не попадёт. Эта книга, если и не великолепная, то, по меньшей мере, неплохая - точно.
"Так во всем. Сорви одуванчик,и и гибелью его проделаешь маленькую, бесконечно крохотную дыру в материи, сотканной из всеобщих излучений, дыру, которая почти сразу затянется, - но в тот миг ответная пустота откроется в самом сердце солнца, спящий в Ливийской пустыне лев приоткроет глаза, посмотрит на своего Отца-Солнце и вновь уснет; ничего страшного. Но взмах крыльев бабочки, садящейся на цветок в стране Антиподов, породит лучи, которые после пересечения с лучами, произведенными другими вещами, преломятся и повстречаются с третьими лучами, пока, умножаясь, последствия этих столкновений не приведут к урагану в Фуле".
Джон Краули "Дэмономания".
" Трое в лодке, не считая собаки (англ. Three Men in a Boat (To Say Nothing of the Dog), 1889) юмористическая повесть Джерома К. Джерома. Представляет собой отчет о лодочной поездке по реке Темзе между Кингстоном и Оксфордом.
Прототипами троих являются сам Джером (рассказчик Джей) и его два действительно существовавших друга, с которыми он часто катался на лодке: Джордж Уингрейв (ставший позднее главным менеджером в банке Barclays) и Карл Хентшель (основавший в Лондоне печатное дело и в книге названный Гаррисом). Пес Монморанси — персонаж вымышленный. («Монморанси я извлек из глубин собственного сознания», — признавался Джером; но даже Монморанси позже «материализовался» — собака, как говорят, была подарена Джерому через много лет после выхода книги, в России в Санкт-Петербурге.)
Первоначально планировалось, что книга будет путеводителем, освещающим местную историю по мере следования маршрута. Сначала Джером собирался назвать книгу «Повесть о Темзе». «Я даже не собирался сначала писать смешной книги», — признавался он в мемуарах. Книга должна была сосредоточиться на Темзе и её «декорациях», ландшафтных и исторических, и только с небольшими смешными историями «для разрядки». «Но почему-то оно так не пошло. Оказалось так, что оно всё стало „смешным для разрядки“. С угрюмой решительностью я продолжал… Написал с дюжину исторических кусков и втиснул их по одной на главу». Первый издатель, Ф. У. Робинсон, сразу выкинул почти все такие куски и заставил Джерома придумать другой заголовок. «Я написал половину, когда мне в голову пришло это название — „Трое в лодке“. Лучше ничего не было». " (с)
" Трое в Лодке "- отличная книга, что тут еще скажешь. Даже несмотря на из рук вон плохие переводы- у нас тонкий английский юмор повадились переводить на манер Донцовой, с каким- то абсурдным прихихикиваньем, да и нежизнеспособных, невыносимо нелепых конструкций в русском тексте хватало- да не то что хватало, на некоторые главы смотреть больно. Многие обороты и понятия, явно относящиеся к тому времени, к лексикону XIX века были переведены грубо и пословно- переводчик даже не потрудился уточнить их актуально значение двухсотлетней давности, а перевод книги 1889 года- это не перевод Джефри Чосера, справки навести можно.
В любом случае, " Трое в Лодке "- это был прорыв. Британская литература того периоды была экзотической- привет колониям, героической, пафосной, выспренной. Появление всего одного человека с прекрасным чувством юмора и двух его неуклюжих друзей перевернуло ее с ног на голову: Лондон был в восторге. Джером писал о своих современниках, о джентльменах, не совсем джентльменах и вовсе не джентльменах, которых можно было встретить, просто выйдя на улицу, о лодках на Темзе, пикниках, землевладельцах, барышнях в нарядных платьях, перемежая эти обаятельно рассказанные, житейские- житейские- они могли бы легко случиться здесь и сейчас- истории с историческими зарисовками и нравоучительными вставками философского характера.
Что могло бы быть проще и зауряднее путешествия по Темзе ? Но легче припомнить языки, на которые история этого путешествия переведена не была, чем перечислить все переводы " Троих ".
Одиннадцать из десяти классику английской литературы Джерому К. Джерому и любимым с детства " Трое в лодке, не считая собаки ".
Джим Джармуш
Режиссер, 57 лет
- Его отец работал на шинном заводе Гудиер. Мать до замужества работала журналистом в местном журнале «Маяк», она освещала последние новости шоу-бизнеса и кино.
- Полное имя — Джеймс Р. Джармуш.
Я всегда хотел снять японский фильм, но очевидные обстоятельства препятствуют этому.
Представьте себе будущее, когда люди с Востока приедут, чтобы взглянуть на нашу культуру после заката американской империи — который не за горами. Они пойдут в дома рок-звезд и кинозвезд. Это все, что в конечном счете представляет наша культура.
В детстве мать привозила меня в кинотеатр, где показывали «Слизь», «Атаку гигантского краба-монстра» и «Тварь из Черной лагуны». Мне эти фильмы очень нравились. В 17 лет я уехал из Огайо, оказался в Нью-Йорке и обнаружил, что не во всех фильмах присутствуют гигантские крабы-монстры. Это стало для меня настоящим откровением.
Люди слишком много думают о том, что модно. Для меня это не имеет никакого значения. Все, что становится модным, в любом случае принадлежит прошлому.
Из Жан-Клода Ван Дамма, Стивена Сигала и Дольфа Лундгрена я предпочитаю Дольфа. Он похож на робота и не делает вид, будто его герои стоят перед моральными дилеммами.
Мне кажется, терроризм больше не эффективен в Америке или Европе, потому что его так легко обратить в оружие государства против всякой критической деятельности.
Понятие независимости — относительное. Вас нельзя назвать независимым, если вы не снимаете кино за свой собственный счет, чего в здравом уме никто не делает.
Мы испортили нашу планету из жадности. В известном смысле что-то делать на этой планете настолько поздно, что мне важнейшими кажутся самые простые вещи, такие как беседа, или прогулка с кем-нибудь, или манера определенного облака проплывать мимо.
В кино паузы важнее слов, минутная тишина — важнее диалога. Потому что так в жизни.
Зрители должны понимать, что к ним относятся пренебрежительно, кормят говном на лопате. Сколько молодежных фильмов о потере девственности надо посмотреть, пока до вас не дойдет: «Черт! Кажется, здесь есть какая-то формула».
Мне нравится, как Тарантино структурирует свои истории. Но его саундтреки ужасны. Это началось до него: давайте, мол, купим попсовую песню во дворе и засунем ее в фильм.
Я люблю женщин. В исключительно мужском обществе я чувствую себя односторонне.
Однажды я пошел с Роберто (Бениньи. — Esquire) в рабочую столовую в Риме. Там стояли длинные столы, где все сидели вместе. Мы обедали с этими людьми в голубых комбинезонах. Роберто говорил с ними о Данте, Ариосто и итальянских поэтах XV века. Теперь поезжайте в долбаный Вайоминг, отправляйтесь в бар и произнесите слово «поэзия» — вам тут же засунут в задницу пушку.
Учеба — это 95% выброшенного времени и 5% чего-то по-настоящему важного.
Меня не интересует разделение на страны, национальности, временные отрезки. Сначала были битники, потом хиппи, панки и так далее — это всего лишь волны. Если посмотреть на них сверху, вы даже не сможете их сосчитать, они часть одного океана, они постоянно прибывают, пересекаются и влияют друг на друга.
Я искренне ненавижу кино,
- Что вино – кровь Господня, это мне ясно. Но, что хлебцы – тело Его? Тут такие у меня сомнения… Ладно, коли перст Господен мне в просвире попадется али ланиты, али пуп. Ну, а если срам Господен? Срам в уста брать разве не грех?
Отец Логгин выпучил глаза.
- Срам Господен?!
- Есть же у Него уды межножные? Он ведь человеком рожден от обычной матери? А у человека всегда жила подпупная есть, – затараторила Феодосия. – Но, коли, рожден по образу Божьему, то и у Боженьки жила становая есть? Али нет? Вот ведь загвоздка для меня… Ежели нет у Господа срама, то, как он до двенадцати лет, пока с матерью жил, мочу сцал? Али была елда у отрока, а у мужа отпала вместе с муде? Где тогда мощи его, срамные, хранятся? Вот бы приложиться! Али с собой на небеса унес? А, ежели, я на причастие срам Господен вкушу, будет ли в том грех? Или у Господа уды безгреховные?..
Последние словеса очень выручили несчастного отца Логгина, который в ужасе подбирал нужные аргументы.
- Тело Господа суть бестелесное, – строго произнес отец Логгин. – И срам его бестелесный. И семя его беспорочное. И кушать его не есть скверно. Просвира – сиречь только образ тела. Гм… Аллегория!..
- А почему же, когда только мыслишь в уме уды мужские, то уже грешишь? Ведь, елда в голове – ненастоящая, а только образ?
сайт запретил копирование рецепта
Перед тем как взяться за серию "Семь братьев", я решила почитать отзывы других читателей, поскольку аннотации не доверилась, и правильно сделала. Аннотация не особо отражает суть книги, а русские обложки вообще не из той степи, за такие аннотации и обложки убивать надо. Вот родные обложки реально подходят, их сюжеты отражают события книг. Так вот отзывов было немного, и большинство были положительными, хотя встречались и отрицательные, и я решила прочитать.
Что выделило серию среди многих мною прочитанных, выделило её то, что впервые я читала такое как бы сказать, "азиатское" фэнтези, в смысле антуража. Читая, я постоянно проводила параллели с древним Китаем, кочевыми племенами Гуннов Центральной Азии (общее название всех кочевых племен, так меня учили на древней истории), Средней Азией, такой караванно-пустынной. Я конечно не знаток мифологии этих стран и территорий, хотя подозреваю знатока в писателе, прочувствовала их дух, и прониклась магией и верованиями. Не могу не отметить, что мне понравилось развитие героя, происходившее плавно и правдоподобно, конечно в рамках концепции мира. И вообще серия целостная, ни чего к ней прибавлять, или убавлять не надо.
А вот что не понравилось так это отвратительный перевод, особенно второй книги, три разных приводчика словно решили на этой серии отдохнуть, авось никто не прочитает. Особенно запомнилось, как в первой книге копье вдруг стало, мечем. По моему мнению, во второй целые куски можно отправлять для правки, человеком, а то я сомневалась, что разумное прикасалось к ним. А в третьей книге стало раздражать постоянные авторские напоминания деталей повествования, так и хотелось воскликнуть, я помню как чаша появилась у ГГ, не надо напоминать об этом третий раз за книгу провалами в памяти я не страдаю. Все это, портит общее впечатление от несомненно хорошей серии, но я не жалею что прочитала, было интересно погрузится в столь необычный для фэнтези мир.
Гордый народ фибов, веками пребывающий в рабстве у жестоких кочевников-гарнов… Седьмой сын древней царской династии фибов Льешо — юноша, которого считают непревзойденным ловцом жемчуга. Такой раб не имел бы цены… но ему часто являются опасные видения о его истинном происхождении и завещанном долге возмездия! Об этом становится известно слишком многим — и жизнь Льешо висит на волоске. Только чудом удается ему бежать — и начать долгий, трудный путь к Поднебесной Империи Шан. Там его ждут ответы на многие вопросы… Там ему предстоит стать мужчиной, воином и мстителем!..
Diane Kruger, фотографы Mert Alas и Marcus Piggott
для Interview (сентябрь, 2009)
