Еще один рассказ, услышанный в сквере у моего дома. Я договорилась с отцом, что он приедет в сквер и возьмет мою четырехлетнюю дочку Лену к себе. А я дома поработаю: был заказ на иллюстрации к детской книге. На улице март, в сквере лужи, грязновато, но воздух такой свежий, не холодный, солнце пригревает, голуби кружат, дочка бегает вокруг облупленного бассейна, и я хожу за ней следом кругами. Да и устала я от вечной гонки: дочка не в садике, работа на пол ставки «для стажа» на другом конце города, куда нужно добираться с пересадками дважды в неделю, очереди за продуктами, пробежки на базар, домашняя работа над заказами из сибирского издательства. Ну, и еще обеды, уборки, стирки и тд. Словом, решила я расслабиться. Думаю, погуляю немного, потом поработаю. И вот, теперь мы с отцом не спеша бредем вокруг бездействющего фонтана -корыта с трубками. Летом из трубок потечет вода, корыто наполниться, и все это превратится в фонтан, в который лезут в жару дети, по утрам плавают собаки, а под вечер бомжи совершают скромные гигиенические обряды.
Отец шел неровной походкой: сказывались две тяжелые военные контузии. Позже нарушение координации движений усиливалось, и соседки сплетничали, что он пьяный.
Он рассказывал про войну. Он часто о ней рассказывал. Наверное, для тех, кто прошел войну, это было самое памятное, самое важное, самое трагическое, что пережил человек. Была зима 41-42 года. Блокада Ленинграда. Отец служил на Ленинградском фронте топографом дивизии. Ему было тогда 23 года. В каком-то бетонном отсеке разбомбленного предприятия находился склад карт. Нужно было наносить на карты обозначения расположений наших частей и частей противника. Отцу дали в помощники младшего по званию мужичка. Не знаю, какое у этого человека было звание, а отец тогда был в звании лейтенанта. Оставлять склад без охраны нельзя. Поэтому в столовую (если можно так назвать походную кухню, расположенную в каких-то развалинах за километр от склада) ходили по очереди. Холод, голод, бомбежки, обстрелы. Мечта о миске горячей похлебки с кусочком хлеба. Мечта о возможности помыться горячей водой. Об этом мечтал каждый, кто воевал. Молодой парень, вечно голодный и замерзший. Но самое страшное — неизвестность о судьбе родных, оставшихся на Украине. Инвалид отец, получивший ранение в живот еще на Первой мировой войне, мать, старшая сестра, болевшая ревматизмом, младший брат, которого по возрасту должны были мобилизовать. Что их ждет в оккупированном Красном Луче, можно было только догадываться. Вся эта обстановка зверем навалилась на душу и на тело молодого парня.
Однажды, когда напарник пошел по каким-то делам, в склад наведался товарищ из органов. Как там раньше назывались эти самые органы? НКВД? Холод и голод обычно написан на лице человека, но на физиономии этого сотрудника не было следов голода. И тулуп на нем был добротный, на меху. Это не шенелька серого сукна.
И стал он отца склонять, чтобы тот прислушивался к разговорам сослуживцев и сообщал, если что услышит враждебное. Аргументы железные: война, вокруг враги, бдительность и тд. Отец отговаривался, как мог: склад- место малопосещаемое, никто на склад не ходит, отец выходит только по необходимости: для уточнения карты на местности, на совещания, поесть — и больше никуда. Такие отговорки сотрудника органов не устраивали, и он становился все настойчивее. Когда все аргументы против стукачества были исчерпаны, отец нагрубил этому товарищу. Тот встал и пригрозил: дескать, ты об этом очень пожалеешь.
Жизнь продолжалась, но только напарник отца стал подолгу задерживаться, уходя на обед. И когда он, наконец, появлялся на складе, отец бегом бежал, чтобы что-то поесть, но зачастую прибегал к холодному или пустому котлу. Догадаться, почему задерживался напарник, было нетрудно. Поэтому сослуживцу было высказано все и обещано набить морду.
После этого ситуация изменилась, и очередность посещения пункта питания была подкорректирована.
Не скажу, что военная карьера отца сложилась удачно. Его подолгу не повышали в звании, не баловали наградами. Возможно, это были последствия его отказа о сотрудничестве.
Рита Самойловна- еще одна моя собеседница, с которой познакомилась в сквере. Вот ее рассказ.
«Мой отец погиб под колесами поезда, когда мне было 9 лет. Кроме меня у мамы была моя сестра Поля. Жить было очень трудно. Мамины сестры прислали ей пишущую машинку, и она устроилась работать машинисткой в институт на Юмовской. Позже улицу переименовали, и она стала называться Гуданова. Мы снимали на этой же улице комнату в двухкомнатной квартире. Хозяина квартиры арестовали, жена, оставшись одна, сдала нам комнату. Тогда был такой закон: если жильцы живут в съемной квартире длительный срок, то их прописывают на этой жилплощади.
У моего деда в Тульчине был большой дом и большая семья, но после революции дом отобрали, а моему отцу и его брату Давиду пришлось искать работу в другом городе. Так они оказались в Харькове. Еще один дальний родственник обитал в Харькове. Он посоветовал мне идти учиться в техникум связи. Я окончила этот техникум перед самой войной, в 41 году. Мне было тогда 19 лет. Меня направили на работу в Дрогобыч, в отделение связи телефонисткой.
В Дрогобыч повидаться со мной приехали из Ровно мои тетки- сестры мамы. До 39 года Ровно находилось в составе Польши, а потом было передано Украине. Одна из теток была замужем, ребенку лет 7. Звали его Моисей, но я называла его Мусенькой. Тетки помогли мне найти жилье, привезли отрезы на платье. У меня из одежды почти ничего не было. Надо мной взяла шефство жена начальника почты. Она повела меня к кравчине
(портнихе), та пошила мне платье и юбку. Дом, в котором я жила, находился напротив костела. Я часто встречала ксендза и здоровалась с ним. Но обстановка была какая-то тревожная. А я очень скучала по дому, по маме, по сестре.
Однажды мне приснился сон: будто из костела выходит ксендз, машет на меня руками и кричит: «Уходите! Уходите!». Я стала просить своего начальника отпустить меня. И его жена уговаривала своего мужа: «Отпусти ты этого ребенка!». Наконец, начальник согласился на мой отпуск. Тетки опять приехали повидаться со мной. Привезли подарки для мамы и Поли. Я принялась уговаривать мальчика: «Мусенька, поехали со мной, посмотришь Харьков». Но мальчик не хотел никуда уезжать от мамы.
Вот я приехала в Харьков, к родным.
Да, я не рассказала, что в Харькове, еще до моего отъезда в Дрогобыч, у меня появился жених. Борис был маминым земляком. Какая-то дальняя родня. Он приехал в Харьков учиться в институте на химика. Приходил к нам иногда в гости, мама его угощала тем, что у нас было. Однажды он поймал меня в коридоре, взял за руку и говорит: «Ты что, думаешь, я к вам хожу чай пить? Я ведь к тебе хожу!» Когда он на фронт уходил, хотел меня поцеловать. Но я сказала: «После войны».
Когда война началась, его сразу на фронт призвали. Мы все думали: уезжать из Харькова или не уезжать? Папин брат Давид говорил: «Да куда вы поедете? Лию (так мою маму звали) и Полю немцы не тронут, а Рита уйдет с войсками». Что он думал? Мы ведь даже не понимали всего, что немцы творят. С какими войсками и куда я уйду? Давида вскоре тоже призвали на фронт.
Но тот дальний родственник, который жил и работал в Харькове, сказал, что непременно нам поможет. Он работал в управлении железных дорог, и последним поездом отправил нас из Харькова. Мама пошила нам с Полей мешочки на шею, поделила те деньги, что были, на троих, положила понемногу каждой в мешочек. Ехали мы хорошо. И состав не разбомбили, и вода в поезде была. Приехали в Среднюю Азию, на станцию Арысь. Я пошла в ближайший поселок на почту, и меня сразу взяли на работу, и комнату дали в общежитии. Там раньше казарма была. И потом иногда военных ненадолго селили, которых на фронт везли. Их немного подучивали. За мной пытались ухаживать какие-то офицеры, но я все вежливо уворачивалась от ухажеров. Соседка по общежитию как-то сказала : «Что ты всех толкаешь?» Но я
В начале 80-х мы поселились в доме, который в 1953 году построил один из харьковских заводов. Квартиры в нем получало заводское начальство. Нам удалось поменять однокомнатную кооперативную квартиру в новом районе на двухкомнатную в этом доме. Двор при доме был унылый, с гаражами и вытоптанной землей. Зато через дорогу на площади раскинулся большой сквер с бассейном и памятником герою Гражданской войны. Сквер украшало красивое здание в неоклассическом стиле, спроектированное архитектором Бекетовым, который построил в Харькове множество красивых зданий. Сейчас в этом здании располагается областной суд. Летом бассейн наполняли водой, из 25 трубочек по периметру цементного корыта лилась вода. 25 – столько лет прожил герой Гражданской войны. Нынче памятник уничтожили бравые ребята, руководствуясь законом о борьбе с коммунистическим прошлым. В бассейне днем плескались дети, а вечером и рано утром в нем плавали собаки под присмотром хозяев. Случалось, бомжи стирали в уголке бассейна носки.
Бассейн в последние годы реконструировали, он работает по определенной программе: струи поднимаются, опускаются. Вокруг гуляет множество горожан, в бассейне плавают утки.
Вместе с маленькой дочкой я проводила в этом сквере много времени. Лена бегала вокруг бассейна, скакала, возила коляску с куклой, выгуливала на травке хомячка, а я сидела на скамейке, отслеживая дочкины передвижения. Здесь гуляли соседки, старожилы из окрестных домов, мамы и бабушки с детьми. Скоро я перезнакомилась со всеми завсегдатаями сквера. Меня угнетало вынужденное безделье, и поэтому я брала с собой вязание и вязала длинные шарфы и шапки для дочки.
Соседки и знакомые женщины садились рядом на скамейку, пересказывали последние новости и сплетни, делились рецептами и рассказывали о своей жизни. Это поколение, рожденное в начале 20 века, уже почти исчезло, ушло из жизни. Но их рассказы не оставили меня равнодушной, а я была благодарным слушателем. Хотелось вспомнить эти истории, услышанные в сквере, записать эти скверные рассказы.
Софья Александровна.
С Софьей Александровной меня познакомила соседка Марья Давыдовна— преподаватель немецкого языка в Харьковском университете. Я искала для дочки преподавателя английского. Важным условием было проживание учителя поблизости.
— Во! — воскликнула Марья Давыдовна, которую все звали Мурой, — Соня! Она живет напротив, с другой стороны сквера.
Софья Александровна до выхода на пенсию преподавала английский в вузе. Специфика преподавания детям была ей незнакома. Лена в возрасте ученицы начальной школы учила английский по Бонку и по газете «MoscowNews».
Дом, в котором жила преподавательница, — старый, дореволюционный, с высоченными потолками, без лифта. Мы с Леной заползли на последний этаж. Софья Александровна жила в общей квартире. В комнате не было ничего лишнего: тахта, стол, трюмо, шкаф, стулья. Правда, было вольтеровское кресло. Пока я водила на уроки маленькую дочку, Софья Александровна настаивала, чтобы я училась тоже. Но стоило мне усесться в кресло, как через 10 минут я засыпала.
Сосед— одинокий старик, который, как выяснилось позже, был ее дальним родственником. В последние годы Софья Александровна ссорилась с соседом. Она была смешливая женщина, но под веселым нравом скрывался характер железной дамы.
После нашего первого визита, Софья Александровна позвонила Муре: «Твоя протеже мне понравилась». Мура поспешила нас обрадовать. Явившись к учительнице во второй раз, Лена тут же спросила: «А я вам понравилась потому, что я красивая?». Софья Александровна нашлась: «Потому, что ты умная». Ответ дочку удовлетворил.
Иллюстрации к учебным изданиям
Иллюстрации к украинской народной сказке "Рукавичка"
Иллюстрации к сказке В. Нестайко
Нажмите на ссылку и картинка оживёт!
https://www.jacquielawson.com/sendcard/preview?con...&path=83551&pmode=init
28 января в 14-00 в библиотеке Харьковского Политехнического Института откроется фотовыставка бывшего выпускника ХПИ Александра Шмуглякова
Выставка будет работать месяц