Нам потребуется: небольшой блокнотик для заметок с отрывными (клеющимися) листками, фломастер с тонким стержнем, разнообразные крупы или злаки/семена, толстый картон или фанера (для основы), краска для окрашивания основы, любой клей (который становится прозрачным после высыхания), спички, лак (акриловый или мебельный) и несколько мелких магнитиков или кусочки магнитного листа (оторвать от рекламок).
Вырежьте из картона или фанеры основу под блокнот размером больше блокнота на 6-8 см по длине и по ширине. Основу покрасьте краской (не забыть торцевые поверхности). Очертите рамку вокруг блокнота, толщиной 2-3 см.
Отрежьте у спичек головки и наклейте спички в задуманном порядке на основе. Отрезанные головки также можно использовать вместе с крупой.
Ну, конечно, наиболее очевидный и простой способ - вырезать сердечко. Я думаю, при желании с этим вы все справитесь. Вопрос - как можно украсить валентику. Сначала края валентинки можно обрезать какими-нибудь фигурными ножницами (или простыми ножницами вырезать какой-нибудь орнамент).
Можно поэкспериментировать и попробовать часто попротыкать валентинку иголкой или булавкой. Будет немножко дырявой - но зато оригинальной!
Можно сделать, чтобы в валентике в серединке было сердечко, которое тоже можно было бы открыть как дверцу...
Можно сделать валентику-пазл, то есть, чтобы прочитать валентинку, вашей половинке нужно будет ее сначала сложить!
А можно сделать вот такую валентинку:
Следуя приведенным ниже инструкциям, вы сможете без особого напряжения создать такую валентинку собственными руками
И так, по порядку:
1. Распечатайте главную картинку:
2. Распечатайте сердечко (желательно на красной бумаге... или по желанию раскрасить):
3. Приглядываемся: на контуры мальчика, девочки и
Сделать самим красивые праздничные свечки несложно, но это требует аккуратности.
Нам понадобится:
- обычная хозяйственная свечка
- острый нож
- ножницы
На 5 - 10 минут положите свечку в таз с горячей водой. Она размягчится, но не расплавится.
Выньте свечку из воды и срежьте парафин с одного конца так, чтобы фитиль торчал примерно на 8 см.
Затем, крепко держа свечку одной рукой, делайте на ней косые надрезы, начав сверху.
Надрезанные чешуйки немного отгибайте наружу. Все это надо делать довольно быстро, пока парафин не застыл.
Внутри чешуек можно приклеить маленькие цветные горошины.
Чтобы свечка, остывая, не изогнулась, подвесьте ее за фитиль к веревке.
Почти каждый день на протяжении нескольких лет она проходила одной и той же дорогой – от порога дома к перекрестку. Там, от перекрестка, ее путь мог быть разным – она могла пойти направо или налево, вверх или вниз. Но до перекрестка надо было дойти.
Пятьсот тридцать девять задумчивых шагов или четыреста восемьдесят семь торопливых.
Каждый раз, направляясь к перекрестку, она была чуточку разной. Иногда она была грустна, и тогда ее глаза отражали мировую скорбь и налетавшие на город тучи. Иногда она злилась, и казалось, что воздух пронизывают миллионы крошечных молний. Однако гораздо чаще девушка улыбалась собственным мыслям, и солнце мягко светилось в ее рыжеватой гриве, а прохожие невольно улыбались ее невесомому полету где-то в полушаге над землей.
Каждый раз, подходя к перекрестку, девушка невольно замедляла шаги, вне зависимости от своего настроения. Потому что рядом с фонарем сидела большая серая кошка.
- Кис-кис, - звала девушка и растерянно встряхивала каштановой головой.
Никакой кошки не было – рядом с фонарем из земли торчал побитый временем старый пень.
Девушка пожимала плечами и шла дальше, вспоминая при этом, что уже не раз принимала запыленный пень за серую кошку, и думала о том, пора бы запомнить, что никаких кошек у перекрестка не бывает, зато есть остатки давным-давно спиленного дерева.
Дереву очень не повезло с самого рождения. Оно выросло слишком близко к дороге, и пролетавшие мимо автомашины часто задевали его ветви. Трава рядом выгорала очень быстро, едва успев проклюнуться по весне, а ближайшие деревья росли в отдалении, и оно могло лишь грустно махать им издали, напоминая о своем существовании.
Однажды к нему подошли люди, что-то обсудили, и потом пронзительно завизжала пила, лишая его ствола. Пропахшая гарью и пылью крона рухнула вниз, и ее увезли.
Дерево долго плакало вслед, понимая, что лишилось возможности даже поприветствовать своих притихших родичей. А потом оно стало учиться мечтать.
Дерево мечтало, что однажды проснется на рассвете, с наслаждением потянется, грациозно выгнув спинку, умоет ясноглазую усатую мордочку мягкой лапкой, и пойдет навстречу новому дню, гордо подняв пушистый хвост.
Хвост обернулся вокруг лапок.
Серая кошка склонила остроухую голову набок, рассматривая пасмурный осенний день.
Где-то под деревьями, которые росли неподалеку, шуршала в опавших листьях мышка. Подумав, что надо бы познакомиться с ней поближе, кошка ухмыльнулась и облизнулась розовым шершавым языком.
Среди множества запахов и звуков просыпающегося мира кошка уловила приближение кого-то знакомого.
Кошка настороженно всмотрелась в идущую к перекрестку девушку. Ей почему-то стало страшно, и захотелось стать невидимой и неброской, как старый пень.
Девушка подошла к перекрестку и, еще не успев повернуть голову, обронила:
- Кис-кис…
И замерла, во все глаза глядя на кошку.
- Ой.
Кошка почувствовала, как от девушки поплыла волна удивительного аромата – испуга, недоумения и восторга. Запах был настолько изумительным, что она невольно мурлыкнула.
- Киса, какая же ты красивая, - девушка
- Просыпайся… Ну просыпайся же…
Серебристая тень заметалась вокруг кроватки с новорожденной девочкой.
Малышка не слышала, она хрипло и часто дышала, жар затуманивал ее дорогу в жизнь.
Тень замерла, прислушиваясь к шуму из соседней комнаты. Там бурлил праздник – отмечали рождение дочери. Пьяные голоса доносились обрывисто, срываясь, и вдруг сквозь гам отчетливо прозвучали слова:
- А пусть просто будет счастлива… Пусть ее любят…
Тень вздрогнула. Вернулась к кроватке.
Она была не слишком опытным хранителем, совсем новичком.
Ее сил не хватало на то, чтобы разогнать гудящих гостей и заставить родителей броситься к ребенку и звонить, звонить в скорую, и дозвониться, и застать смену именно того врача, который мог бы спасти эту крохотную жизнь.
Она могла рассчитывать лишь на те небольшие навыки, которые получила, охраняя людей ранее. Она не была уверена в том, что хранила их хорошо, но кое-что из приобретенного опыта могло пригодиться.
- Они хотят, чтобы тебя любили…
Тень пристроилась на спинке кроватки, осторожно загородила спящего ребенка от сквозняка крылом и задумалась, перебирая воспоминания.
Судьба девочки была практически предопределена. Она должна была уйти в младенчестве, оставив за собой повод для еще одного собрания гостей. Одного из тысяч. Однако фраза, брошенная ее пьяной матерью, могла стоить очень дорого. Целую жизнь. И, быть может, жизни многих других.
Тень с сомнением посмотрела на девочку. Та не была красавицей, и вряд ли бы стала ею, даже если ее хранил бы не новичок, а один из архангелов. Правда, архангелы крайне редко соглашаются на миссию хранителей. Даже совета у них не спросишь…
Тень вздохнула, пошевелила крыльями. Если бы только она могла подарить этому крошечному существу любовь… Это спасло бы не только девочку. Это спасло бы ее собственное положение, потому что ангел-хранитель, который не умеет хранить своих подопечных – это ошибка природы.
Девочка захныкала во сне, но тень склонилась к ней, пошептала ласково, и ребенок затих.
Тень беззвучно спрыгнула с кроватки и подошла к окну. Ночной сад оглушительно звенел, и пахло спелыми яблоками.
Тень сладко потянулась. Больше всего на свете ей хотелось бросить скучную работу, которая не приносила ей радости и вернуться в те далекие дни, когда мир был совершенно другим, а ее шаги еще оставляли в песке легкие отпечатки…
Была Страстная Пятница. В церквях и на площади, как всегда, собралась целая толпа. Ну и вонь…
Золотоволосая красавица скривила брезгливую гримасску, заметила пристальный взгляд стоявшего неподалеку мужчины и торопливо отвернулась, принимая благостный вид и осеняя себя крестом.
Муж стоит рядом. Заметил ли он, что какой-то невежа пялится на нее, не отводя глаз? Будет скандал, если заметил. Или даже дуэль…
Девушка скосила хитрые черные глаза на замершего у колонны мужчину, который, похоже, забыл, зачем пришел в церковь святой Клары, и сразу пожалела об этом.
Незнакомец ждал ее взгляда и просто вцепился в нее своими страшными немигающими глазами, в которых плескалось что-то невиданное, необузданное…
Волшебник Юм-Юм собирал рубины и изумруды, старые свитки и книги в переплетах с пряжками, звездную росу и человеческие души.
Шептались, будто он знает истинные Имена всех тварей подлунных и созданий надлунных, может разговаривать с камнями и деревьями, выведывая их тайны, и обретать над всем живым и мертвым неограниченную власть.
Его боялись… и тянулись к нему.
Ибо где еще можно было получить решение любой, самой сложной и мучительной задачи, как не у Юм-Юма? Самые сильные прочные зелья, отнимающие и возвращающие разум, чувства и здоровье, самые верные благословения и проклятия, самые надежные амулеты, талисманы, обереги и заговоренные доспехи и оружие, самое правильное слово, разверзающее землю и смиряющее бурю, самые могущественные чародейства, способные из песка создать армию в мгновение ока и обратить в бегство даже ветеранские полки – все это можно было получить у волшебника.
Короли и князья буквально были готовы вцепиться друг другу в бороды, лишь бы заполучить Юм Юма к себе на службу. Хотя при этом все они понимали, что служит Юм-Юм только своим загадочным и непонятным даже монархам силам.
Юм-Юм частенько переезжал из одного королевства в другое. От уговоров покидаемых государей он презрительно отмахивался, объясняя лишь, что дела он наладил, а дальше государь должен работать без магической помощи. Остановить его было невозможно. Так и убить, впрочем. Когда-то, в самом начале его карьеры волшебника, наивные князья, которые рисковали спорить с Юм-Юмом, встречались, но после того, как их княжества оказались поглощены соседями, уже никто не смел перечить ему. Юм-Юм был совершенно свободен в выборе пейзажа за окном и языка своих заказчиков.
Неудивительно, что помимо сплетен о могуществе Юм-Юма болтали и о несметных сокровищах, которые он скопил за долгие годы. Возможно, порой и находились безумцы, пытавшиеся покуситься на богатства волшебника, но никогда никто не слышал о том, чтобы хотя бы одному воришке удалось бы пробраться к сундукам с золотом и вынести хотя бы монетку. Силы, подчинявшиеся Юм-Юму, охраняли не только его самого, но и его сокровища.
Впрочем, многие бы удивились, узнав, что Юм-Юм считает наибольшей своей драгоценностью. Золото и пресмыкательство государей волшебник полагал лишь справедливой платой за те знания, которые позволяли ему одним движением воли изменять ход истории. Истинной ценностью Юм-Юм полагал власть. Ту власть, которую он обретал над людьми.
Власть требовала преумножения так же, как требуют его деньги. И Юм-Юм стал набирать учеников.
Это было удивительно, потому что обычно волшебники крайне неохотно делились своими знаниями с другими, и в среде магов и чародеев на Юм-Юма косились с неодобрением.
Юм-Юм же не обращал на мнение коллег никакого внимания. Он тщательно отбирал учеников, и гонял их целыми днями, заставляя изучать фолианты, сражаться с помощью магической силы и с ее же помощью – изменять реальность.
Спустя несколько лет после того, как Юм-Юм начал набирать себе учеников, он заметил, что его силы возрастают пропорционально количеству учеников, словно вместе им удается конденсировать волшебство из окружающей вселенной. Это окончательно убедило его в правильности выбранного пути, и он продолжил работу с молодыми волшебниками.
Среди своих учеников Юм-Юм особенно выделял юношу по имени Аойлай. Сплетники то утверждали, что Аойлай был младшим братом Юм-Юма, то предполагали, что он приходился волшебнику сыном, то предполагали, что Юм-Юм приблизил к себе своего возлюбленного. Фантазии кумушек всегда ограничивались родственно-постельными связями. Представить, что Юм-Юм видит в юном ученике свое собственное отражение и силу, почти равную своей собственной, было слишком сложно. Да и кому интересно сплетничать о том, что связывает магов, если есть возможность перемыть им косточки точно так же, как их моют соседям и знакомым?
Первые девять лет своей жизни Янка была совершенно счастлива. Не безоблачно, а именно совершенно, потому что легкие облачка, иногда нарушавшие покой ее бытия, лишь придавали вкус пряностей ее крошечной биографии.
Иногда Янка сама придумывала себе приключения, иногда их подбрасывала судьба, видимо для того, чтобы побаловать ее или, напротив, попытаться объяснить некоторые законы жизни среди людей.
Первое, самое далекое воспоминание Янки было не слишком приятным, но именно благодаря нему, а точнее, вопреки, она научилась не бояться темноты.
Ей было около года или чуть меньше. Родители, укачав беспокойного ребенка, ушли в гости к друзьям.
Что разбудило ее, Янка, конечно уже, не помнила, но пробуждение в пустой, темной и гулкой квартире она помнила хорошо. Каким-то звериным чутьем она сразу поняла, что родителей нет рядом, и заревела. От ужаса. Ей не хотелось есть, не хотелось на руки к матери. Это она помнила четко. В тот жуткий момент ей хотелось просто ощутить, что в доме есть жизнь.
Родители пришли нескоро, и все это время Янка обиженно и сердито хныкала, пытаясь сообразить, что такого страшного она натворила за день, что ее бросили на произвол судьбы. Родители были не в восторге от завершения удачного вечера и высказали плачущей дочери все, что они о ней думали. Янка обиделась еще больше, плакать перестала и решила для себя, что лучше сидеть в темноте, чем слушать нотации.
Другие воспоминания были скорее забавными, чем грустными или страшными.
Например, когда Янке было около трех, ее попытались отдать в детский садик. В детском садике пахло чем-то неприятным, на обед был странного вида супчик с плававшей в жидком бульоне крупно порезанной морковью, а заправляла всем этим странным царством несимпатичная воспитательница. Янке в садике ужасно не нравилось, и она решила сбежать.
Бежать было далеко – садик был расположен в поселке, а дом – рядом с крошечным аэропортом, в паре километре от поселка. И Янка уговорила катавшихся на велосипедах мальчишек помочь ей добраться до дома.
Горячий ветер бил в лицо, когда она пыталась высунуть счастливую мордочку из-за спины мальчишки, который вез ее к аэропорту. Янка жмурилась от ослепительного солнца и предвкушала, как обрадуется мама, когда увидит ее, самостоятельно добравшуюся до дома.
Мама не обрадовалась. Скорее, она рассердилась. По-крайней мере, шлепала дочку от всей души. А утром отвела в садик.
Через неделю Янка заболела, и ее положили в больницу. В садик она не вернулась – родители приняли решение, что проще доплачивать соседке, сидевшей в декрете, за догляд за дочерью, чем еще раз переживать из-за того, что медсестра никак не может найти вену на ее руке, чтобы поставить капельницу.
Потом они переехали. После выжженной солнцем пустыни город казался Янке очень зеленым. На самом деле зелени почти не было. Зато были верблюды. Они гуляли по улицам небольшими семьями, и горбы величаво покачивались над желтоватыми пыльными обрывами, спускавшимися террасами к морю.
На море Янка могла смотреть часами. Зимой оно казалось чуть изогнутым, словно громадная линза, и над серой тяжестью волн порой пробегали белоснежные барашки. Ближе к пирсам сбивались в огромную галдящую стаю лебеди и настырно требовали положенную порцию хлебного мякиша. Янка любила кормить их. А однажды увидела, как умирала одна из них – уплыв далеко прочь от собратьев, лебедь прощался с миром, волной и ветром.
А однажды по весне Янка увидела совершенно небывалое. К белым крыльям лебедей она привыкла, чайки тоже были привычны, а вот огромных розовых птиц со странными изломанными клювами, видела впервые. Фламинго цепочкой вытянулись над сизо-синей кромкой воды и вскоре исчезли вдали.
Жил да был плюшевый кролик, и в начале он был просто отличный. Он был толстенький и мягкий, каким и должен быть настоящий кролик; шубка его была в коричневых и белых пятнышках, и у него были настоящие усы из ниток, а ушки на подкладке из розового атласа. Тем рождественским утром, когда он сидел в носке Мальчика и держал в лапках веточку остролиста, он был просто красавчик.
В носке были еще другие подарки – орехи, апельсины и игрушечный паровоз, а еще миндаль в шоколаде и заводная мышка, но Кролик все равно был самый лучший. Почти два часа Мальчик любил его, а потом в гости пришли тети и дяди, и началось восхитительное шуршание оберточной бумагой и распаковывание пакетов, и в предвкушении всех этих новых подарков Плюшевый Кролик был забыт.
Долгое время он жил в шкафу для игрушек или на полу в детской, и о нем никто и не помнил. Он был застенчив от природы, и другие, более дорогие игрушки, унижали его, потому что он был сшит всего-навсего из плюша. Заводные игрушки вели себя весьма высокомерно и смотрели на всех свысока; у них было полно новых идей, они притворялись настоящими. Модель лодки, пережившая два лета и потерявшая почти всю свою окраску, переняла их манеру и никогда не упускала случая поговорить о своем такелаже, используя технические термины. Кролик не мог назвать себя моделью чего бы то ни было, поскольку он не знал, что на свете есть настоящие кролики. Он думал, что они так же, как и он, набиты опилками, и понимал при этом, что опилки - это что-то совершенно старомодное, то, о чем ни в коем случае нельзя говорить в кругах, исповедующих передовые идеи. Даже Тимоти, деревянный лев на шарнирах, которого сделали солдаты-инвалиды, и который должен был бы иметь более свободные взгляды, задирал нос и притворялся, что имеет связи в Правительстве. Среди них всех маленький бедный Кролик поневоле чувствовал себя незначительным и совершенно обычным, и единственной игрушкой, которая была добра к нему, была Лошадка.
Лошадка жила в детской намного дольше остальных. Она была такой старой, что ее коричневая шкура местами облезла и вытерлась, так что видны были швы, и большая часть ее хвоста была повыдергана на бусы из бисера. Она была мудра, потому что видела, как многие поколения заводных игрушек появлялись в детской и хвастались, и важничали, а потом их часовые пружины ломались и они исчезали. Она знала, что они были всего-навсего игрушками, и что они никогда бы не превратились во что-нибудь другое. Ибо магия игрушек – это очень странная и чудесная магия, и только такие старые, мудрые, бывалые игрушки, как Лошадка, все в ней понимают.
«Что такое НАСТОЯЩИЙ?», спросил Кролик, когда они лежали рядышком у каминной решетки в детской, пока Няня не пришла убираться в комнате, – «Это что, когда у тебя внутри что-то жужжит и снаружи торчит ключик?»
«Настоящий не значит то, как ты сделан», – ответила Лошадка, – «Это то, что с тобой происходит. Когда ребенок любит тебя долго-долго, не просто играет с тобой, а ПО-НАСТОЯЩЕМУ тебя любит, тогда ты и становишься Настоящим».
«А это не больно?», спросил Кролик.
«Иногда», – ответила Лошадка, которая всегда говорила правду, – «Но когда ты Настоящий, это не важно».
«А это происходит сразу, как будто тебя завели, или постепенно?»
«Это не происходит сразу», – сказала Лошадка, – «Ты становишься. Это длится довольно долго. Вот почему это не происходит с теми, кто легко ломается, имеет острые края или требует бережного обращения. Обычно к тому времени, как ты становишься Настоящим, ты уже истискан так, что вылезает большая часть твоей шкуры, глаза выпадают, лапы отваливаются да и сам ты выглядишь весьма потрепанным. Но это не имеет совсем никакого значения, потому что, уж если ты Настоящий, то ты не можешь быть некрасивым, разве что для тех, кто ничего в этом не понимает».
«Ну ты-то настоящая?», спросил Кролик. И сразу же пожалел, что сказал это, потому что Лошадка
В некоторой подворотне, в некотором подвале жил да был Исчезающий Кот. Виду он был матерого, местами драного, а Тот Самый Чеширский Кот, чье исчезание Исчезающий Кот унаследовал, приходился ему двоюродным дедушкой. Это, а также здоровый цинизм и общая улыбчивость – неплохое наследство. Был Исчезающий Кот бездомный и частенько голодный, но зато свободный. Про свободу его во дворе ходили легенды, что, мол, и дядя Петя его колбасой приманивал, и Леночка со второго подъезда сметаной и «Вискасом», да только не дался, съест да и был таков – исчез, иногда постепенно, иногда сразу, оп – и нет его, одна улыбка в воздухе тает, ибо была его свобода ему всего важнее. От себя добавим, что, конечно, бездарно его приманивали – все коты продажны, и даже лучшие из них, просто их цена намного выше.
И не одна и не две, а целых двадцать две домашние и не очень кошки, жившие во дворе и его окрестностях, дарили Исчезающему Коту свою предсказуемую кошачью любовь. Потому что настоящий мужчина виден даже в коте. Нет. Именно в коте он и виден. (Впрочем, как и настоящая женщина). А потом, по весне и зарождающимся летом, десятки котят забывали в солнечной пыли то кусок хвоста, то край лапы. Потому что исчезание по всем правилам – это целое искусство, так просто в лапы не дается – вечно что-нибудь забудешь исчезнуть.
И вот как-то раз, в один стылый декабрьский вечер, когда так и не появившееся за день солнце окончательно прячется в ту муть, которую горожане зовут небом, Исчезающий Кот проснулся под трубой парового отопления. Он немного повалялся на спине, вытягивая поочередно все четыре грязно-серые лапы, все еще надеясь, что сладкий сон, в котором он нашел в мусорном баке куриные крылышки-гриль a la Mexicano вернется, но сон-пакостник, видимо, ушел к другому коту. Разыгравшийся аппетит сводил бока, и Исчезающий Кот решил проверить блюдечки у подъезда, пополняемые бабушками-кошатницами. Немного поурчав на своих соперников – тускло-шоколадного Сиамца и незнакомого рыжего, Исчезающий Кот завладел отличной головой селедки. Повздыхав на скупость старух, выбравших из селедки все мясо, а также на скудость их рациона, не позволявшего им разнообразить блюдечки, скажем, паштетом из гусиной печенки или икрой летучей рыбы на перепелиных яйцах… И промолчим о пармской ветчине!.. Исчезающий Кот приступил к селедке. И славно приступил.
Только поэтому он бездарно пропустил приближение главной опасности для любого кота – женщины! В его оправдание можно сказать, что Объект, Женщина, возраст 5 лет, уровень опасности максимальный, повел себя подло – схватил Исчезающего Кота в охапку, обездвижил и лишь после этого (о, невыносимое унижение!) издал упреждающий клич:
- Кисааааа!
Кот вздрогнул, едва не подавился костью, зашипел и приготовился сражаться за жизнь, честь, свободу и недоеденную, между прочим, селедку. Женщина же, с радостными криками:
- Мама, мама, киса мурлыкает!!! – сжала его так, что Исчезающий Кот едва не потерял сознание.
- Алиса! Брось немедленно этого мерзкого помоечного кота! Он же черти где шастает! Брось!
Женщина Алиса, однако, только сильнее сжала Кота (он захрипел) и начала целовать его драные уши, обреченно прижатые к голове.
- Нет! Котик красивый! Он серый! И полосатый! Ну маааам! Ну пожалуйстаааа!
Женщина Ну Мам была отчаянной надеждой Исчезающего Кота. Он даже был готов согласиться с тем, что посещает сомнительные места и вообще давно не умывался, но… Главной в этой стае была не она. Это точно. Надежда разбилась вдребезги о бетонный пол подъезда. Его отчаяние было бы безграничным, если бы верный нос не сообщил ему о том, что в пакете у той, второй, лежит не что иное, как парная свининка, сулившая негу, истому, любовь. Ладно, Богиня Баст с вами… Потерплю уж пару часов – решил Исчезающий Кот и сдался. Не судите его строго – ибо кто бы не продался за парную свинину?
Только из этой, высшей кошачьей любви к свинине,
Это был какой-то древний склочный еврей, прославившийся в
веках тем, что не позволил несчастному Иисусу из Назарета
присесть и отдохнуть у своего порога, — у Агасферова
порога, я имею в виду. За это бог, весьма щепетильный в
вопросах этики, проклял его проклятьем бессмертия, причем в
сочетании с проклятьем безостановочного бродяжничества.
«Встань и иди!»
А. и Б. Стругацкие. «Отягощенные злом»
«…Девушка, ах Чеширский кот, 16 лет, ищет парня, ах Алиса, от 18 лет, для флирта и дружеского общения.
Семейная пара, ах-ли Мастер и Маргарта, ищут девушку/парня ах Воланд. Ах Азазелло не предлагать.
Стройная брюнетка, ах Жюстина, с карими глазами и склонностью к BDSM ждет своего господина, ах Маркиз де Сад и Ловлас приветствуются…»
* * *
Спасибо папеньке и маменьке за чудную идею выбрать мне в ангелы-хранители из всех литературных героев Агасфера, aka Вечного Жида… У которого, может быть, и имеется большой жизненный опыт – это вам не кот Леопольд и не Дюймовочка – но абсолютно, абсолютно нет пары!
Гхммм… итак… Девушка, ах Агасфер, 28 лет…
Тут Агасфер гнусно захихикал:
- Солнце мое, я таки сильно извиняюсь, но где ты, серденько, видала в жизни девушек 28 лет?
- С тобой я так и останусь бабушкой. Вечной жидовской бабушкой. Изыди с глаз моих, нету мочи никакой видеть твою бороденку… Ууу, проклятущий…
- Вот, царевна, так Вы относитесь к бедному ребе Агасферу? Разве не я спас Вас, когда Вы болели в детстве корью? Разве не я отвел глаза своре хулиганов в том школьном дворе? Вот она, женская благодарность… Что ж, пинайте старика, пинайте…
О, Господи, ну за что мне все это? Тихонько взвыв, я именно что пинком под костлявый стариковский зад отправила хранителя вон из комнаты. В коридоре он тут же затих, постоял под дверью, услышал мое сдавленное от гнева – Вон!- и отправился на кухню булькать чайником и театрально вздыхать.
Я повернулась к монитору. Эммм… так на чем я?... ааа… Молодая красивая … тут Агасфер многозначительно покашлял из кухни… окей, привлекательная женщина 28 лет, ах Агасфер, ищет мужчину с большим количеством недостатков и таким же – достоинств, главным из которых является мозг. Обладателей маленького размера просьба не беспокоиться…
Агасфер поперхнулся на кухне чаем от хохота. Вот терпеть не могу, когда он смеется – у него мелко-мелко трясется все, сверху донизу – от бороденки и пейсов до объемистого пуза. Я добавила к анкете фотографию, придирчиво рассмотрела себя на ней – да врет он все, очень даже красивая! – и нажала на регистрацию. Сайт «Бабоньки» выдал сбой. Это еще что за…
«Пожалуйста, выберите себе дуала».
Вот же… подумала я, так если б он у меня был, этот дуал, разве стала б я обращаться к вам, вот осины стоеросовые… Повторные попытки результата не дали. Хотелось либо разбить монитор, либо разреветься. Я выбрала менее
В доме напротив, на третьем этаже и чуть наискосок от меня, в оранжевом тепле двух окошек живет Жизнь. Она живет так неспешно и доброжелательно, что для меня становится ритуалом наблюдать за ней сквозь вязь умиротворенной герани, чуть пыльных стекол и подсиненного тюля. В лиловых ознобистых сумерках осеннего утра хорошо вот так заглядывать в чужие окна и мечтать о своей мнимой бесприютности. На асфальте в тени у пока не облетевшего клена первые хрусталики льда, на балконе оставленная кем-то размокшая газета. Пахнет прелой листвой и дымом. Голые ветки берез качают промокших галок, они сонно вскаркивают и плотнее запахиваются крылами. Этот звук – самая уютная вещь из всего того, что я знаю. Я варю себе кофе, закуриваю и стерегу его одним глазом, наблюдая за ней. Жизнь кутается в махровый халат, она подходит к окну и хочет закрыть форточку, на которой сидит толстый полосатый кот, он с мырканьем спрыгивает, и мне кажется, что я слышу тяжесть его лап, мягкий топоток к миске. Она стоит у окна, смотрит на клен и пьет чай из большой кружки. Обхватив ее ладонями, она греет их, прижимается лбом к стеклу. Стекло запотевает. Кофе бежит, с фырканьем обиженной кошки запекаясь лавой на хромированном льду плиты.
В один из самых холодных дней года в ее двухоконном аквариуме появляется розовый младенец – такой же маленький и ладный, как она сама. Окна теперь загораются по ему одному ведомому расписанию, их свет сквозь морозно-апельсиновый январь все так же греет меня, как и прежде, но в привычную размеренность дней уже вплелась нотка диссонанса. Жизнь сидит у его кроватки, что-то тихо напевая, и нежные линии ее лица только чуть намечены мягким ночником. В один из последующих дней я заболеваю, кашляю, разрываясь едва ли не пополам, старательно пытаюсь потеть под верблюжьим одеялом, но болезнь, отступив, не уходит далеко и все медлит рядом, надоедая. Выпал снег, он завалил окна почти наполовину. Его надсадная белизна режет глаз, но я подхожу к окну. Жизнь, держа младенца на руках, показывает ему все чудеса света – первый снег, мягкость развеянных в воздухе невесомых перьев, круглые следочки кошек, черноту галок, чугунное кружево обледенелых веток. В счастливой распахнутости его глаз я вижу восторг первооткрытия, в них я вижу ее глаза, глаза Жизни. На долю секунды мы встречаемся с ней взглядами, она еще продолжает рассеянно-счастливо улыбаться, глядя на меня, осознанность… она слегка хмурится, переводит взгляд на младенца, еще миг, пожалуйста… нет, она отворачивается, задернув шторы. Оставшиеся дни до конца больничного я провожу на своем посту на кухонной табуретке. Шторы задернуты.
Сугробы обмякли и готовы просесть под тяжестью сырого теплого ветра, небо все прозрачнее, воздух пахнет чудом, готовым произойти со мной. Чудо все ближе, оно игручей кошкой притаилось за углом, и меня не покидает радостное предвкушение счастья. Каждый день приближает меня к нему учащенным перестуком сердца. Вот-вот… Вот-вот… Солнце обнажает островки земли над теплотрассой, над ними струится пар, прошлогодняя трава суха и пахнет полынью. Этот неожиданно крымский летний запах будто возвращает меня в детство. Она выходит из подъезда с коляской. Я бросаюсь к ней. Путаясь в словах, готовый захлебнуться в них, как ребенок – в рыданиях, я пытаюсь объяснить ей свое одиночество, свою тоску по ней, уже понимая, что проигрываю, решаюсь на последнее средство – как с обрыва предлагаю замуж, зря, не нужно, не оценит, видит насквозь эту мою попытку купить ее. Она улыбается и легонько проводит теплой сухой ладонью по моему лицу.
- У тебя есть своя Жизнь.
- Но я недоволен ею.
- А что ты сделал, чтобы быть ею довольным?
- Я стал хозяином своей Жизни.
- Значит, ты получил рабыню вместо возлюбленной.
Вспомни! Вспомни, разве не баловала она тебя? А какой вкус был у мороженого! А бабушкин таинственный сад, полный приключений и яблок, запутанных в траве? А радость от каждого прожитого дня, когда все воспринималось так полно и так осознанно, что каждый миг имел значение – это-то ты помнишь? Разве тебя, любимого ребенка Жизни, не одаривала она со всей щедростью влюбленной матери, разве не была готова дать тебе весь мир – пожелай ты этого? Ты перестал верить, ты захотел знать, захотел контроля над своей Жизнью – и растерял все в одночасье. Попробуй отпустить ее из рабства… А мне… Мне нечего дать тебе, прости, у меня есть свой любимый ребенок.
Посвящается А.
С нежностью и благодарностью.
Я всегда любила нашу старую дачу, полную запахов сырости и яблок, мягко падающих в высокую траву. Яблоко срывается с ветки, стряхивая с нее россыпь мельчайших капель, они летят, и радуга стоит в воздухе, и легкая горечь прелых листьев, и пар теплой земли.
Отец бережно подпирает тяжелые ветви дряхлых деревьев, после дождя лишайники на их темных от влаги стволах проступают белыми кольцами. Рассохшаяся старая беседка, третья ступенька совсем сгнила, вторая скрипит, а вместо первой два заботливо уложенных кирпича. Я спускаюсь в сад, отмахнув назойливого комара, прятавшегося со мной от дождя. Золотые шары поливают меня холодным душем, и лучшего повода войти, наконец, в дом и сесть к печке трудно даже представить. Я зябко кутаюсь в старую кофту. Осень. Но сад еще сопротивляется ей, он полон тепла и надежды.
Дом встречает меня запахами яблок, – воистину, они сейчас везде, – молодого вина и старого дерева. Он сидит у огня. Я вздрагиваю всем телом. Черт! Мое лицо – это доска объявлений. Куда б его деть?
Все началось с той встречи у друзей, куда нас с сестрой занесла в тот вечер нелегкая. Он был не один, меня в компании ждал очередной поклонник, но, как всякий тренированный хищник, с первой же секунды я почуяла его интерес. Он ждал меня, как ждут чуда, как ребенок ждет обещанный поход в цирк. Ему так хотелось наконец меня увидеть, так сказали мне друзья. Мне было не привыкать, впрочем… Нет, все началось гораздо раньше, когда в совершенном мире я и отец появилась столь ненужная третья – моя сестра. Как описать бешенство первородца, когда появляется его бледная тень, жалкое подобие, во всем ему подражающее, все время за ним следующее? Как описать то чувство оскорбления, которое охватывало меня всякий раз, когда я видела ее? Ибо она была моей карикатурой – во всем, и это меня выводило из себя, и наказание за наглость быть рядом со мной было скорым и безжалостным. У нее не хватало воли даже на то, чтобы достойно ответить мне, все, что она могла – это реветь. Реветь, когда я отбирала лучшую игрушку. Когда уводила первого мальчика. Когда рассказанная сердечная тайна становилась достоянием всех.
И всякий раз эта бледная немочь лезла ко мне со своими слюнявостями, «сестренками» и откровениями, всякий же раз обращенными против нее. Учило ли ее это хоть чему-либо? Нет, она была тупа, как пробка, и так же незамысловата. Чего было у нее не отнять – так это умения восхищаться. Она была неказистой, но преданной свитой серебряной принцессы. Отец пытался вмешиваться и напоминать, что принцесс-то, собственно, две. Но, кажется, кроме него этого никто не помнил. Видите ли… Принцессой недостаточно родиться, ею надо быть, вернее говоря, ею надо слыть, а при рыхлом теле и нечистой коже лезть в принцессы очень глупо. Поэтому все, от учителей до дальних родственников, привычно приносили дары своего обожания мне – первой и единственной. А самолюбию моему страстно хотелось, чтобы я действительно была единственным ребенком, любимым и желанным.
В гостях я начала привычную игру, тонкое плетение взглядов и потоков внимания, бездумно, на уровне рефлексов, есть ли шанс устоять? Ни единого, ибо я совершенство, ибо мой отец создал меня, любовно прилепив изящные мускулы на легкий костяк вершительницы судеб, ибо моя кожа ласкается к ним, ей приятно прикрывать их скрытую мощь, видели ли вы кожу рыжих, которая полна внутреннего света и того мягкого сияния, которого не встретишь у простых смертных? Я люблю свое послушное тренированное тело, я обожаю любоваться собой, часами, буквально часами, течением рыжего золота моих кудрей. Я бы с удовольствием занялась с собой любовью, так как кто еще может оценить меня, кроме меня самой? Мои движения струятся, мои губы улыбаются вам, истинно говорю вам – я прекрасна. Мои глаза обещают счастье, они изумрудно лучисты, они – глаза дракона, глаза, полные переменчивой светотени, опасные глаза. Будь я милосердной, я бы предупреждала не смотреть в них подолгу. Забавно, но находятся умники, это понимающие. Этот, похоже, из таких умников. Еще забавней.
Он улыбается в ответ, будто прочитав мои мысли. En
Все слова и буквы слились в какой-то абиссинский шрифт. Пальцы гладили клавиатуру уже часов пять. Без перерывов на кофе. Без прогулок по пустому офису. Без жалости. Загнанные лошади, верно, счастливы, когда их пристреливают – мелькнула мысль далеко на задворках... Все. Финал. Я пустил текст на печать, бросил листы на стол главреду, закурил и вышел вон.
Вон... Вон... Вон – стучали редкие капли по непокрытой голове. Брюсов переулок сжимал в воронку, захватывал в тиски, мял в узких неудобных объятьях, давил на уставшие глаза серыми дырами двориков…Я мрачно взглянул на прянично-розовую церковь, мимо которой проходил, и поморщился: «Возродили… ударились в религию…». Табличка сегодня читалась на удивление ясно: «Нечаянной Радости Храм на Успенском Вражке». Это было последним из того, что я запомнил.
Открыв глаза, я обнаружил, что лежу на сером полу. Почему-то не удивился. Было спокойно и хорошо. В воздухе пахло чем-то сладким и далеким. Совсем как в детстве. Я закрыл глаза и пожелал остаться здесь навсегда. Казалось, это сбудется легко и быстро – как сбывались все мои детские мечты.
Но чьи-то руки нарушили мой покой. Они приподняли меня и усадили, прислонив к гладкой стене. Я увидел, что нахожусь в церкви. И вольготно расположившиеся здесь свечные огоньки, и запах ладана, и даже серый затертый пол это подтверждали. Но как…
«У Вас сердце не выдержало. Приступ случился. Я перенес Вас в храм» - отозвался кто-то рядом, отвечая на мой невысказанный вопрос. Я повернул голову и увидел, что голос принадлежит пожилому мужчине в аккуратно заплатанной кожаной куртке. Он сидел рядом и курил. Не это меня удивило. А то, что сердце мое, здоровое как у младенца, чего-то могло не выдержать.
Мы сидели и смотрели. На свечи, на выступающие из полутьмы иконы, на неожиданно легкий алтарь. И молчали. Мы не виделись девять лет. Нам прекрасно жилось друг без друга. Теперь он выглядел по-другому, но голос его остался прежним – глубоким и спокойным. Как и манера обращения «на вы» к собеседнику.
Первый раз Вестник (так я звал его про себя) появился в ночь перед моей свадьбой. У отца все было расписано до мелочей. «Династический брак» двух самых богатых в городе семей приносил всем участникам предстоящей церемонии ощутимые плоды. Всем, кроме нас. Моя невеста была давно и безнадежно влюблена в моего лучшего друга, а я был увлечен своей шалой, только начавшейся взрослой жизнью – красивыми девчонками, старенькой машиной, купленной самостоятельно, авантюрами с друзьями.
Смысла предстоящей женитьбы я не понимал, но в голове упорно крутился обрывок чьей-то фразы «…и чтобы все как у людей». Я упорно прятал за этой, такой «взрослой» мыслью, свору кошек, которые вовсю скребли на душе…
В общем, я совсем не удивился, когда увидел в кресле, поверх отглаженного свадебного смокинга, Вестника. Он сидел и курил. Его молодые янтарные глаза внимательно смотрели мне в душу. Туда, где кошки устроили свой очередной и самый сильный шабаш.
- «Мечетесь?» – спросил он. «Голова – отдельно, душа – отдельно?»
- «Угу». Я не знал, что еще можно сказать. Подмечено было – вернее некуда.
- «Так уходите».
- «К-куда?» – ошалело спросил я. Такой вариант даже не приходил мне в голову. Но кошки остановились и прислушались.
- «Куда хотите…Сами. Мир - большой»… Вестник очертил широкую дугу рукой с зажженной сигаретой. Несколько искр упали на смокинг. «Главное – хотеть самому, а не принимать желания других за свои».
- Ты кто? - запоздало спросил я человека, подсказавшего мне такое простое и правильное решение. Но его уже не было. На кресле, поверх злополучного мятого смокинга валялась газета «…кий Вестник». Вот так у него появилось имя.
А я уехал в Венгрию. В ту же ночь. И стал сапером. Профессия не
Как правильно выстроить дружеские отношения, чтобы получить от дружбы удовольствие, а не головную боль? Ты думаешь об этом, уныло глядя на свою лучшую подругу, которая восторженно описывает тебе нового ухажера, а через два месяца будет рыдать у тебя на плече, оплакивая его уход, прося (и не принимая!) твоего совета о том, как ей жить дальше. Если бы существовала четкая и простая инструкция, позволяющая избежать подводных камней дружбы и плыть в ее водах, ориентируясь на свет маяков, ты бы ей непременно воспользовалась. И поделилась бы с подругой. И еще с одной. И еще.
Подруга и ты: 6 любопытных правил общения
- Не Стоит: критиковать ее. Даже если тебе очень этого хочется. Даже, если на то есть тысяча причин. Помни: она пришла к тебе не за критикой, ей этого в других метах хватает с избытком. Она пришла к тебе за одобрением. Вне зависимости от того, заслужила она его или нет.
Стоит: найти в ее действиях то, что ты можешь одобрить. Пусть это будет хотя бы ее восхитительно женственная манера носить юбки. А о том, что ей вообще не стоило соглашаться на это провальное свидание, говорить не нужно, потому что она и сама это знает. И твоего неодобрения уже вынесет. Финалом будет ссора, о которой вы обе будете жалеть.
Результат другой стратегии: как минимум, ее улыбка. И твоя – в ответ на то удовольствие, которое она начнет излучать. Возможно, тема разговора сменится на обсуждение модной длины юбок в нынешнем сезоне. И вы обе не только получите удовольствие, но и договоритесь о приятном походе в магазин одежды. - Не Стоит: демонстрировать свое превосходство, используя фразы "Я в такой ситуации обычно…" или "Я же тебе говорила…". Чужой опыт редко "ложится" на другую ситуацию, характер, темперамент и систему ценностей. А если вдруг он используется удачно, то…обесценивается. Потому что цену опыту приносят только свои синяки и шишки. Странно, но факт.
Стоит: дать ей понять, что в подобных ситуациях ты действовала не так хорошо. И спросить, что, по ее мнению, ты делала не так. Как минимум, это необычно. Кроме того, подруга почувствует ценность своего мнения для тебя и…для других. Почувствует вкус к поиску причин и следствий или выскажет другой взгляд на, казалось бы, затертую ситуацию.
Результат другой стратегии: Анализ своей ситуации, но со стороны, покажет твоей подруге пути выхода из нее. Она поймет, что способна делать это самостоятельно, не прибегая к твоей помощи так часто. И ей хорошо, и тебе легче. - Не Стоит: переставлять вещи в ее доме под предлогом помощи в наведении порядка. Каждая женщина ревниво оберегает свою территорию. Это свойство характера берет начало с того момента, когда коллективному людскому сообществу приходилось обитать на одной территории, и лишь самые могущественные и успешные мужчины могли обеспечить своей женщине эту обособленность. А борьба за таких мужчин велась постоянно.
Стоит: предложить свою помощь в особенно нелюбимых подругой делах – мытье посуды, нарезке овощей для салата и т.д. В гостях это обычно делается веселее, чем дома. Заодно, рассматривая чужую посуду и совершенно другие исходники для салата, ты "ловишь за хвост" пару идей на тему "купить, приготовить, придумать рецепт, удивить".
Результат другой стратегии: Ты не проникаешь на территорию другой женщины, не "ломаешь устои" и не покушаешься ни на ее мужчину, ни на ее привилегию, память о которой осталась в женских генах на века. Ты сотрудничаешь. И, возможно, приобретаешь новые знания и идеи. А совместная деятельность никогда не воспринимается враждебно и скрепляет отношения лучше любого цемента.
Любовь, по сути своей, бесстрастна. Не спеши называть это парадоксом. Лучше вспомни, как ты относишься к цветам. Ты наслаждаешься их запахом и видом, а твоя душа наполняется счастьем и умиротворением. Это любовь – чистая, безусловная. Но тут тебе приходит в голову, что неплохо было бы нарвать букет и поставить его в комнате. Ведь эта красота – ничья, так пусть же она принадлежит тебе. Хрупкие стебли ломаются под твоей рукой, лепестки мнутся, пока ты несешь их домой. И то чувство, что возникает у тебя в душе уже довольно далеко от любви. А если ты начнешь прикидывать, какие части цветов пригодятся для целебного отвара, какие для косметической маски, а каким из них можно поклоняться как божеству, то ты в полной мере познаешь чувства человека, находящегося в отношениях зависимости с партнером.
Такие отношения распознаются просто - у них есть собственная магическая формула: "Если я дорога тебе, то женись", "Если ты хвалишь меня, то я дарю тебе свою благосклонность" и, успевшее стать привычным, адамасовское: "Если любишь – подари!" Исподволь или прямо, основой для этих отношений становится условие, ставящее того, кому оно выставлено, в зависимость от того, кто его выставляет. Счастья ему это не приносит, как ты понимаешь. Но и выставляющий условие, отчего-то, тоже не очень похож на счастливого человека. Думаю, потому, что в душе он чувствует неестественность таких отношений. Это как с искусственными цветами – и выполнены они великолепно, и предназначены для того, чтобы радовать, а приносят только огорчение и отвращение.
Как же построить естественные и независимые отношения, которые не отнимают, а приносят энергию и радость? Отношения, которые не делают из партнеров "единое целое", в котором теряются две, независимые, по природе своей, личности, а образуется "единое энергоинформационное пространство", позволяющее партнерам обмениваться уникальными свойствами и чертами "себя", обогащаясь и расцветая?
Попробуй взять на вооружение 5 простых правил общения с независимым человеком. Даже, если ты и твой партнер давно живете по формуле "если…, то…", эти правила послужат вам ступеньками для того, чтобы выбраться наружу из ловушки зависимости.
Правило первое, творческое: "Чаще вспоминай о безусловность любви и не стремись рвать, мять и использовать тот цветок, который однажды заставил тебя остановиться, залюбоваться им и наполниться той самой настоящей любовью". Держи при себе хотя бы тень того ощущения. И вспоминай о нем так часто, как только сможешь – приезжая домой после трудного дня, уезжая утром на работу, вступая в очередной спор или ссору с партнером. Можешь даже написать несколько записочек для себя и оставить их на клавиатуре компьютера, на рабочем месте, на зеркале в ванной или на холодильнике. Стиль и текст их может быть любым, а посыл таким: "он – отдельная, не зависимая от меня личность, со своими решениями, желаниями, потребностями и идеями. Они не всегда совпадают с моими. (Ведь в природе нет двух цветов с идентичными ароматами.) Но, находясь рядом, два непохожих цветка могут составить прекрасный букет".
Правило второе, мистическое: "Откажись от желания получить что-то, замени его желанием дать". Как это? Очень просто: если ты требуешь от партнера нежности и внимания, прекрати требовать и направь свои запасы нежности и внимания на партнера. Каким-то внутренним чутьем он почувствует этот волшебный, исходящий от тебя поток и…ответит. Главное, чтобы поток этот шел от сердца.
Правило третье, лингвистическое: "Беги от "конструкций зависимости" как от чумы". Поймав себя на желании выставить условие: "если ты поменяешь лампочку в ванной, то я спущусь за твоими сигаретами", "если ты устроишь мне романтический вечер, то мы точно займемся страстным сексом", "если у нас будет ребенок, то все наладится" - переформулируй фразу, а заодно подумай, как бы ты чувствовала себя, услышав такую конструкцию (не всегда
Заблудившимся в HTML кодах посвящается
Принц
Ну почему рыжеволосая красавица ведьма облюбовала себе среднюю полосу России?
Потанцуем, сударыня? Танго?
Ведьма
Потому что холодно у Вас на севере.
Для танго мне не хватит трагического дара... Вот вальс или меренге - очень может быть. Согласна, принц. Ваше па…
Принц
А Вы видели полярное сияние, Ведьма?
Между прочим, полярные сияния лучше всего наблюдать в компании с прекрасной ведьмой. И чтобы обязательно глаза у нее были зеленые, словно небо, озаренное прихотливой игрой света.
Это очень красиво - черное зимнее небо (я настаиваю на определении "зимнее"; летом оно другое), по нему медленно течет река зеленого света. Небо оживает. Оно становится ближе, о щ у т и м е е. Прочие небесные тела будто угасают в такие мгновения. А река меняет свое течение, становится то ярче, то бледнее. Затем она исчезает. Не умирает, нет. Нельзя сказать, что свет умирает. Он растворяется среди звезд, а небо вновь становится недосягаемо высоким.
И тогда нет лучше момента, чтобы посмотреть в глаза спутнице и ощутить их колдовскую силу. Всего лишь миг нужно смотреть, иначе исчезнешь в них бесследно. И не целовать ее, а просто взять за руку и пойти побродить немножко.
Ведьма
Можно ли в ответ пригласить Вас в июльский сосновый лес?
Солнце в зените. Жарко так, что между соснами дрожит воздух. Лес залит светом, запахами янтаря, сухой сосновой коры и почему-то моря. Или это раскачивание корабельных сосен? Их скрип вызывает в памяти крики чаек. Но внизу ветра нет. Он там, наверху, если запрокинуть голову и посмотреть в темно-синее небо. Тут, среди папоротника и бересклета, начинается овраг, на самом дне которого течет ручей. Его вода кажется черной от устлавшей дно листвы. Деревья над ручьем почти смыкаются, ветки оплетены хмелем. По берегам, в самой тени, растет такая малина, за которую не жалко продать душу. В таком месте хорошо целоваться с кем-нибудь русоголовым... А потом сесть на горячую хвою под сосной, положить его голову на колени, и тихонько гладить, и смотреть в небо. И ни о чем не думать.
Принц
Ах, сударыня...
А если я скажу, что давно хочу побродить по такому лесу? И что даже согласен потерпеть жару, которая в других случаях доводит меня до глухого бешенства? Но иначе ведь терпкий запах смолы не ощутить. И корабельные сосны хочу увидеть…
И счастье, что есть ручей. Один его шелест освежает. А малина на берегу..! (И душа заворочалась, просыпаясь, ополоснулась водой из ручья, проворчала хмуро: "Сам в отпуск не поехал, а теперь меня травишь...", и свалила гулять по лесу с Ведьмой. И правда. Не все в вечную зиму прятаться. Так ведь ее, душу-то, и застудить можно.)
Ни о чем не думать. Пробовал уж не знаю сколько раз. У меня лично это отнимает столько сил, что проще, кажется, сдаться и подумать о чем-то. Хотя вот не думать, по крайней мере, о плохом в течение часа-другого после поцелуев страстной и нежной Ведьмы у меня бы получилось.
Ах, сударыня...
Ведьма
Не бойтесь за свою душу. Она в хороших руках, лежит среди папоротника и смотрит, как на фоне синего неба сплетаются ветки сосен... А вечером Ведьма разожжет костер, и искры будут лететь вверх и там превращаться в созвездия.
Вы знаете, а ведь это настоящее место. И там под ногами растет вереск. А сосны не обхватить руками. Я давно там не была, но обязательно еще спущусь к тому бревну через ручей, которое ночью удерживает луну и не дает ей свалиться в воду.
Принц
И душам их
Сегодня выходной.… К черту рейтинги, запахи, рецепты, взятки, проблему шеф-поваров, оригинальность дизайна, класс обслуживания и чистоту отхожих мест всех ресторанов в мире! Я - просто гость. Я просто жду тебя, курю и пью чай. Стамбульский, без дураков. Он пока еще настоящий, но нелепая война с Турцией скоро лишит меня и этого…
Я увидела тебя до того, как ты вошел. Почувствовала. Нет, не кожей. В мои годы можно уже не использовать иносказаний. Я почувствовала тебя тем местом, на котором держались наши отношения последние тринадцать месяцев. Тем, что болело неделю после каждого, растянутого в ночи, раза. Страх потерять эту соль на прокушенных до крови губах, эти мокрые от пота простыни, эту эйфорию, в дыму которой не страшна ни одна жизнь, мертво держал меня возле тебя…
Презрительный взгляд вокруг – еще бы.…На Востоке это место разорилось бы в первую неделю. Такой же взгляд на меня. Вернее, сквозь меня. Ты овладел этим искусством благодаря нашим бесконечным скандалам. Я овладела контрприемом – не реагировать. Наверное, овладела…
- «Salam. Halet, khoobee? Ч-и-ито тебе нужно-а? Зачем звала? Говори бистре-и…Госпожа…» Последнее слово ты выплюнул, да и остальные, намеренно исковерканные, звучали издевательством: по-русски ты говорил прекрасно. Знаю. Сама же тебя учила.
- «Я люблю тебя» – снова начала я. «Lotfan, м-м-м…пожалуйста…вернись ко мне…» Я все время сбивалась на фарси, которому научил меня ты – с официальным обучением языкам в Управлении дела обстояли плохо и пары «магиня-джинн» и «маг-джинниха» выкручивались, как умели.
- «Хватит. У меня нет времени. Ты больше не моя госпожа. Нашей пары официально не существует, да и тот блок…проектов, ради которой она создавалась, выполнен».
- «Да??» - похоже, меня несло, впрочем, как всегда в твоем присутствии – «А чем закончился этот «блок» ты помнишь также хорошо? Нет? Так я напомню тебе: меня развоплотили! И пусть война между Штатами и Ираном приторможена еще на сто с лишним лет, мне на это на-пле-вать! Я все равно не увижу финала той твоей комбинации! Что ты молчишь и таращишься? Русский опять слишком сложен? Могу на фарси: я теперь че-ло-век – хлипкая тварь с коротким веком и хилыми возможностями! А если я напомню, из-за чьей ошибки я стала тем, что я есть сейчас – ты сам захочешь развоплотиться. От стыда!» - я, в очередной раз, беспомощно зарыдала.
Официант даже не рискнул приблизиться к нашему столику, зато я явственно услышала клики фотоаппаратов. Завтра, моя перекошенная и опухшая от слез, физиономия появится в ведущей пятерке отраслевых и тройке светских изданий. Но это будет завтра, а сейчас я пыталась восстановить справедливость любой ценой.
Ультиматум подлеца и бабника Неджада «я ухожу», несмотря на все скандалы и предчувствия, оказался неожиданным. Разбитый в прах мобильник, на который вчера ночью пришла его трусливая смс-ка только подтверждал это…Его трусость и заставила меня пойти дальше в своих оскорблениях. Я припомнила все его небесные и земные, давние и свежие грехи.… И главным из них был даже не тот, что он никогда по-настоящему не любил меня. Главным была булгаковская трусость. «Nafrat mikonam… Ненавижу тебя…» Эта формула звучала одинаково на всех языках…
Я ждала удара, ответного крика, чего угодно, но мой бывший джинн молчал, глядя в стол. А когда он поднял глаза, мне стало стыдно. И страшно. Впервые за девять моих воплощений. Против ожидания, Неджад заговорил тихо-тихо. И грустно.
- «Я признал ту свою ошибку. И я благодарен тебе, как никому другому в этом мире. Ты спасла меня тогда и даже выгородила перед Советом. Ни одна госпожа не сделает такого для раба» – Неджад оставил без внимания мой протестующий жест.
«Я был твоим