запоминая все, о чем не говорят, мы, призраки таких отчаянных ребят, что видят в смертной тьме подобие удачи, прокладываем путь для жизни вопреки, сквозь слёзы хохоча, сжимая кулаки, не знающие, как выигрывать иначе.

мы лезем на рожон и бьемся об заклад — что делать, если тот, кто в этом виноват, сидит, давно седой, на облаке из ваты, прилежно дважды в год звонит в колокола, а на земле давно не сыщешь ни кола, ни ладного двора, ни самой крайней хаты.

мы действуем на глаз, ведомые чутьем, идём туда, где свет, и сквозь него идём — из рухнувших систем выстраивать порядок. мы выросли на корм, и век наш — волкодав, но если время есть, и друг-кинолог прав, то даже этот век покорно ляжет рядом.




(с) Кот Басё
[650x655]

Не стесняйся своего сердца. Все мы со шрамами...
[593x700]

кочевники сидят на берегу. смеркается. на том и этом свете горит костёр. качает лодку ветер. ночь, примеряя лунную серьгу, исследует размеры пустоты, сверяет факты, изучает формы. пытается предстать в пределах нормы. а ты смеешься, потому что ты — плывущий лотос, ловчие комет, калмыки, статуэтка бодхисаттвы, окрашенная в цвет осенней жатвы. великие создатели примет придумывают новые — к добру. по-барски щедро делится дарами окраина, богатая дворами. пожалуй, только смерть не ко двору.

кочевники поют своё нигде усталой птице, облаку, дороге. ненужные отечествам пророки есть братья не по крови — по воде.
в границах улиц, города среди сквозь каменную пыльную рогожу, сквозь серую асфальтовую кожу просвечивают древние пути. там каждый первый назван, но незван. здесь только лес, поляны, ежевика. попробуй для начала поживи-ка в какой-нибудь из нашенских нирван.

туман крадет у взгляда берега. вселенная — большая кладовая. издалека течёт, не уставая, спокойная буддистская река стеной горизонтального дождя.
минуя тень фонарного скелета, кочевники шагают дальше, в лето. и коллективно машут, уходя.

(с) Резная Свирель
[700x393]

[528x700]

на затерянной станции Малые Тьмутаракани, вдалеке от дедлайнов, стартапов и прочих обуз, к существующим правилам нет никаких нареканий. по субботам вальсируют, в августе режут арбуз, на досуге сидят, вспоминают рецепт маринада. всё исполнено, сани готовы, дела на мази́.
поезд едет в закат, потому что действительно надо, потому что экспресс, и попробуй ему возрази.

кареглазый пастух погоняет козу хворостиной. домовой разговляется. леший стоит на посту. живописец Онфим, восхищаясь родной палестиной, в результате терзаний душой предпочёл бересту. в оглушëнной глуши распевается новый Шаляпин. помидоры закатаны древней старухой Губой.
едет поезд. зелëный товарищ в потрепанной шляпе уверяет попутчика: каждый вагон — голубой.

королевствуют ведьмы. царит красота и отрада. звёздочет выбирает себе марсианский надел. дядя Шарик, умеющий вычислить площадь квадрата (чья-то девочка плачет, что шарик её улетел), не читает газет ни за ужином, ни за обедом (ах, оставьте надежду — надежде уже не помочь).
едет поезд вперёд. подозрительно пахнет щербетом, потому что восточный экспресс и арабская ночь.

обретя вожделенный покой напряжённых извилин, поклонись домовому, скрипучее кресло уважь. станционный смотритель Самсон по фамилии Вырин — беззаботен, бездетен и просто другой персонаж — продолжает смотреть, отгоняя настырную муху, достаёт самоварное счастье, смеётся до слëз.
поезд едет в рассвет, и приятна усталому уху повсеместная удаль его говорливых колëс. так убийственна звонкая ложка в гранëном стакане. так причастна фрамуга к тому, что в вагоне свежо. пассажирский состав едет в Малые Тьмутаракани, потому что везде ему плохо, а там хорошо.

(с) Резная Свирель
[700x527]

О прибрежные скалы ударится море,
Разлетится на мелкие части,
Людям проще иметь веский повод для горя,
Чем простую причину для счастья.

По утрам все спешат растолковывать сны,
Чашка кофе и та для гаданья,
Может быть, их и нет в том особой вины,
Люди просто привыкли к страданьям...

Черный кот и забытые дома ключи,
Да еще и захлопнулись двери,
Трижды плюнет, присядет, пять раз постучит,
Каждый, кто в эти глупости верит

У соседки ремонт был лишь прошлой зимой,
А подруга стройнее и выше,
Ничего, что соседка осталась вдовой,
А подруга и замуж не вышла…

Возвращаясь домой, люди варят обед,
И при этом грешат на «систему»,
Забывают сказать своим близким «привет»,
Не найдя с ними общую тему...

А для счастья вокруг столько радостных тем:
Дети, небо, улыбки и море,
Только заняты люди снова не тем,
Они ищут причину для горя…





(с) Юлия Олефир
[350x700]

О прожитом
не принято писать,
Но память
словно тени за спиной.
— Не торопись уйти,
на стул присядь
И на одной волне
побудь со мной.

Как жизнь моя?
Что толку говорить.
Едва начнешь
разматывать клубок,
Как тут же
потеряешь смысла нить,
Потом упрешься
взглядом
в потолок.

Гораздо проще,
кажется,
смолчать,
Есть в тишине
свое звучанье слов,
Где прошлое — души
всего лишь часть,
хранящая внутри
твою
любовь.

Не позабыть,
не выбросить старье,
И потому
незримо
день за днем
Передо мною
прошлое мое
Сидит напротив
молча
за столом.

© Людмила Королева
[393x700]

Не могу уйти из прошлого,
Разорвать живую нить…
Всё, что было там хорошего,
Мне б хотелось повторить:

Возвратить отца бы с матерью,
Вместе с молодостью их,
В дом,
Где стол с крахмальной скатертью
Собирал друзей моих.

И вернуть бы из трагедии
Сына в радостные дни,
Где мы с ним футболом бредили,
Жгли бенгальские огни.

Где дожди сменяли радуги
И года сквозь нас неслись.
Где на счастье звёзды падали…
Да приметы не сбылись.





(с) Андрей Дементьев
[393x700]