Ну вот, собственно. Мы затопили соседей, кошка нассала на швабру, я окончательно испортила форму бровей, сделав их тонкими и не симметричными, у меня еще вообще ничего не готово и даже не начало готовиться, кран на кухне не работает и мы моем посуду в ванной, платье я себе не купила и буду встречать НГ в домашнем халате...
Праздник к нам почти пришел, да.

С Новым Годом.

Я, кстати, отмечать его не буду. Серьезно. Надоело. Праздничное настроение осталось где-то, растерялось в пяти предыдущих неудачных праздниках. Это не чернь, это просто настроение другое. В следующий раз я, возможно, буду вместе со всеми играть в снежки и жечь бенгальские огни. И просто жечь. А в этот раз я буду пить глинтвейн, смотреть в окно и слушать музыку "Мелодии океана". И мне будет, несомненно, очень хорошо.)

Тотем основной. Сложно описать ту бурю чувств, которая охватывает меня при виде этого существа.

Читать далее...

Пришло время написать об этом... Вот так пафосно я начну.
Василий К. и его "Из этого города" заставляют мою душу рваться из тела вдоль по железной дороге, а слезные железы вырабатывать тоску.

Я думала, что меня никто не проводит, я тревожилась о том, что когда я приеду - мне никуда будет податься. Меня никто не встречал, у меня был лишь адрес и человек, у которого будут ключи от квартиры. И это состояние - полного долбоебизма, когда ты толком не знаешь, куда ты едешь и зачем, - это дорогого стоит. У меня был плеер, был рюкзак, чай и солнце во все небо. У меня был билет в Киев, а Киев меня не оставит в беде - я понимала.

Иду вдоль вокзала, отпускаю щемящее чувство вины, отдаю его Питеру, Питер снова вешает мне его на шею, как ожерелье из обязательств, людей, которых я не увижу. Питер скулит, трется о ноги, бьет башкой в колено, как преданный пес, Питер не собирается уступать. Это просто нужно переждать - этот момент, когда тысячи прозрачных нитей рвутся с той секундой, как поезд трогается от перрона. Это больно, сердце твое подпрыгнет к горлу, замрет на мгновение и распустит крылья во всю грудную клетку. И ты почувствуешь такую свободу, которую даже принять человеку нелегко.
Я уже стою в вагоне, когда к нему подбегает задыхающаяся Женька, улыбается, тяжело дышит, упирается руками в колени. Когда туда приходит Рыжик, желающий по традиции посмотреть, как я в очередной раз отчаливаю из этого города, из этой страны. Она работает недалеко от Вокзала, ей доставляет непонятное мне удовольствие каждый раз провожать меня. Это наталкивает на определенные мысли - говорю я ей обычно.
Я сажусь на свое место, я обнимаю рюкзак и смотрю в окно. Дома, вокзалы, деревья, дороги, люди пробегают мимо все быстрее. Закрываю глаза. И пошло все к черту. Питер не хотел отпускать, держал изо всех сил, поезд задержал отправление на двадцать минут... И вот я больше не принадлежу никакому месту жительству.

"....Мы ни живы, ни мертвы - мы в пути" (с)

В поезде почти жарко, в поезде пахнет жженной резиной, но у меня есть вкусный чай и я изо всех сил пытаюсь отталкивающе действовать на молодого общительного проводника, на любопытного дедушку и всех, желающих угостить меня пивом. У меня Киев скоро, понимаете? У меня вообще на данный момент нет ничего важнее, потому что я думаю о Киеве. И я намереваюсь все эти двадцать часов пути смотреть в окно, пить чай, слушать музыку и думать о Киеве. Это не сложно совсем дается. Я вообще человек довольно необщительный, я погружена в себя большую часть времени своей жизни, у меня несколько больших городов внутри и я там обитаю и влом мне выходить оттуда, а общение о погоде и природе меня больше утомляют, чем развлекают. Мне не скучно и всем окружающим почему-то никак в это не поверить...

Я не отрываюсь от окна на протяжении всего дня. Я сижу, приникнув к нему лбом и на какое-то время засыпаю. Резко открываю глаза, делаю себе чай и снова смотрю в окно. Я ложусь спать, меня баюкает неизвестный хриплый голос своими шаманскими напевами из Sacred Spirit, мне в лицо падают звезды, на меня летит встречный путь, поезда, небольшие деревни и я...
Самое неприятное - это граница, но и ее можно и нужно пережить. Желательно, не просыпаясь окончательно.
Мы стоим в каком-то Украинском городе, я выхожу, пошатываясь - сонная, кутаюсь в кофту, накинутую на плечи. Я вижу хуторки, их белые стены, их пирамидообразные крыши. Я вижу сады фруктовых деревьев и собираюсь плакать. Малороссия. Родная. Колдовская. Языческая. Украина. Между двумя деревьями прибита доска, я сажусь на нее, покачиваю ногами, подбираю перышко, лежащее на земле, прячу в карман.

Для меня вся поездка в Киев - это в основном музыка Marcheeba и Василия К. Первые помогают смотреть в окно и раскачиваться в такт ритму колес, а второй помогает думать. И я думаю о тех, кто остался в Питере. Я большую часть своей жизни думаю о любимых людях вообще. В это не верят многие, но это правда. Я мысленно разговариваю с кем-нибудь из них, когда вспоминаю интересные истории из жизни и мне некому о них рассказать, я спорю с ними, я договариваю то, что не могла в жизни. Вика написала мне небольшое стихотворение о Киеве и я повторяю его, пишу его на салфеточке. Я постоянно теряю связь с реальностью. Жарко, жарко, очень жарко...

Я прокараулила Киев. Я что-то чиркала в блокноте, завтракала, допивала очередную кружку чая. Я подняла глаза и в окне увидела проплывающие мимо гигантские дома, холмы и дороги. Днепр вдалеке, мосты, купола, утопающие в зелени... Я, наверное, в тот момент подавилась своими эмоциями - я плохо их помню.
Самое страшное было, когда поезд остановился на пятнадцать минут - пропустить встречный, а меня трясло. Я думала, что если он сейчас не поедет - я спрыгну и пойду пешком. Не важно, где я. Не важно то, что у меня нет ни гривны - я хочу поставить ноги на эту землю. Эти минуты длились вечно, правда.

А потом поезд выпустил меня из себя на шумный, пестрый вокзал. Светило яркое солнце, люди в большом своем числе проходили мимо, я Читать далее...

Вспомнился мне случай, о котором я даже написать хотела отдельно... забыла потом. А вспомнился, потому что только что дольку яблочную в чай уронила.

Случай, собственно. Сижу я в Славянской пиццерии, почти год назад, дожидаюсь Ку, которая опаздывает, как всегда, под влиянием самых разных обстоятельств. Сижу за столиком и пугаю местных жителей, поочередно, то своим отнюдь не девичьим аппетитом и ноутбуком, из которого торчат наушники, воткнутые мне в обе ухи. Люди оглядываются на меня, на ноутбук и недоумевают - зачем я таскаю с собой компьютер. Для тех, кто не врубает в смысл, поясняю - Славянские работники индустрии питания уверены, что вай-фай - это сорт чая, а на мой вопрос "у вас есть розетки", кажется, намереваются обыскать меня на случай наличия электробритвы или фена...
Хотя, я вообще не об этом.
Просто, когда я дождалась таки Ку и заказала себе вторую пиццу, вопрос встал о выборе напитка и меня, пропитанную уже кофе насквозь, заинтересовал чудный напиток "зеленый чай с курагой". Ну, то есть я, конечно, вечный посетитель чайно-кофейного магазинчика, пробовала самые разные виды зеленого чая - и с молочной отдушкой, и с корицей, и с бергамотом и с чем я его только не пробовала. Но вот с курагой... Сделав для себя вывод, что мне, скорее всего, принесут напиток из смеси заварки и кусочков сушеных абрикосов, я эксперимента ради решила попробовать сей продукт.... Нет, я не угадала. Собственно, я вообще гурман и ценитель тонкого вкуса. Оригинальность я тоже уважаю, но композиция на подносе меня умилила и привела в состояние экзальтационного смятения. Я впервые в жизни не знала, КАК МНЕ ПОШУТИТЬ на данную тему, потому... Потому что мне принесли пакетик зеленого чая, кружку с водой и одинокую сморщенную курагу на блюдечке (Кураговину? Курагушку?).
Где-то у меня была даже фотография этой несчастной кураги на блюдечке. Между прочем, не дешевый напиток был. Эксклюзив, апофеоз фантазии местного бармена.

Кстати, в эту нишу на краю мира я еду совсем скоро, чтобы обнять Ку и поздравить ее с тем, что она стала совсем большой девочкой. Чай с курагой, жди меня.

Что я за существо такое? Три дня я крутила тяжеленный обруч, качала пресс и бока, каждое утро измеряла свою талию и... не обнаружила никаких результатов. Расстроилась и с горя еще три дня жрала шоколад плитками и нихрена не делала.
Чтобы сегодня случайно выяснить, что похудела в талии на два сантиметра о_О Гребаные долгожданные два сантиметра.. о_О

*Выплюнула кусочек шоколада и затаилась*

Однажды тебе намекнут, что ты здесь всего лишь гость,
Ты резво отчалишь в свой светлый небесный город,
А я вдруг проснусь с осознанием: всё закончилось.
Не верится, что так скоро.

Я буду на радостях пить и плясать шесть дней,
Работать, как кроткий и очень способный пони.
Ты, в общем, порядком достал приходить во сне
И врать, что простил и понял.

Когда ты уйдёшь, я в момент задушу всех выдуманных
Чудовищ, сменяющихся с частотой в два герца,
И липкая благодать переполнит выбоины
И полости в сердце.

Я буду слюнявый дебил, брат напольных ваз,
Нелепейший и счастливейший Бобби Браун,
Довольненький, как молоденькая вдова,
И независимый, как лиса с виноградом....

Осталось ещё отучиться с тобой беседовать,
Когда никого нет рядом.

Смотрю передачу про больших кошек в дикой природе и слышу с экрана:
"Майк подходит ко льву с голыми руками, у него нет с собой никакого оружия, только рулон туалетной бумаги...."

Дальше диктор продолжил, что исследователь должен будет в случае опасности бросить рулон льву в морду и тем самым сбить его с толку, но я уже дальше не слушала... %)

А вообще, конечно, сумасшедшие эти исследователи, потому что я бы рулон туалетной бумаги точно использовала по назначению, если бы ко мне вот так близко, безоружной, подошли бы два льва.

Тигров показывают *___*

Её боготворили, но ей, как правило, было на это плевать. Она никогда не возвращалась туда, откуда уходила (и это в конечном итоге не очень хорошо сказалась лично на моей нервной системе), она всегда говорила "давай смотреть на мир веселее", она умела быть сильной и тщательно это скрывать, она много говорила о смерти, но очевидно было - смерть за ней не угналась бы, она умела шутить так, что случайный собеседник становился преданным ее поклонником на веки вечные, она была абсолютно несчастным человеком и относилась к этому насмешливо-снисходительно. В ней жил Бог и в ней жил Дьявол, по вечерам пятницы они пили текилу, Тулуз Салтрек спускался к ним, приводил своих шлюх, призывал своих муз и демонов, Сальвадор Дали просился в компанию, но не был допущен по причине недостаточности крутизны. Она даже Феликса могла уделать одной - двумя репликами. Я пыталась рисовать так же круто, как она, но у меня не получалось. Я пыталась писать так же, как она, но если в ее руках брутальный черный юмор послушно складывался в замысловатые узлы и завораживающие композиции, то из моих рук все просыпалось между пальцев. И я никогда не умела смотреть так, чтобы все начинали смеяться, через пару секунд смотреть так, что всем становилось холодно и дико, смотреть так, что люди чувствовали себя любимыми. Так вообще невозможно - уметь быть так, как была она. Она умела любить жизнь так, как умеет человек, отлично знакомый со смертью. Познавший смерть, покоривший смерть, влюбивший в себя смерть. Вокруг нее хороводили черти, но не было мудрее и священней ее слов. И она умела быть утонченно, изящно, грациозно жестокой. С теми, кто назвался ее врагом, с теми, кто хотел получить ее внимание, с теми, кто ее любил.

А вот теперь я, королева своего мира, горделивый кот, собираю по крупицам все, что может так или иначе касаться ее, все, что было связано с ней, все, что имеет ее запах, память, след. Жадная до любой мелочи, до пары слов, до зарисовок на полях газеты. До воспоминаний... Так говорят об умерших детях - с такой отчаянной и ничего не требующей любовью, так вспоминают ушедших на фронт и погибших там. Так любят, как я думала - любить вообще невозможно гордым и эгоцентричным. Так любить намного легче таких, как она. Боевой товарищ, учитель, преданный воин, ангел хранитель, личный демон, незаживающая рана в моей памяти.

Я помню, на третий день нашего знакомства Киев залило водой по колено и мы сидели на маленькой кухне, пили яблочный чай и смотрели в окно. Ветки абрикосового дерева бились в стекло, судорожно и испуганно. Потоки воды стекали по стеклу не ручейками, а целой тяжелой массой. Мы думали, что конец света близок, но у нас есть рулет и несколько коробок фруктового чая. Интересно, о чем мы могли тогда говорить? Да вообще-то мне было плевать, о чем она говорит, потому что она могла и вовсе молчать. Не было важно. Важно было лишь смотреть на нее.
Женщины любят ушами, писатели любят красноречивых и внимательных, кошки любят игру.
Когда она говорила - музы включали диктофоны. Я перечитывала ее письма в острой нехватке вдохновения, могла пересказывать ее миниатюры, рассказы, зарисовки. Это был редкий дар - сплетать слова таким образом, чтобы из них рождалось чудо. Вот так бросать, невзначай фразы, которые становились эпиграфами, ходили по устам, вспоминались и пересказывались. Она умела быть культовой личностью и ей даже на это было плевать. Когда она оставляла своих поклонников - те умоляли ее вернуться. У нее не было самолюбия, поэтому несчастным не за что было ухватиться. Она просто всегда делала то, что считала нужным. Поэтому уходила всегда вовремя, так, чтобы остаться легендой, суметь. Редкий дар, ничего не скажешь.

Я бы с радостью втиснулась туда - в этот дождливый день, пила бы чай с яблоком, смотрела бы на мокрые ветки абрикосового дерева, села бы на тот стул, влилась бы так, чтобы ровно по краям, чтобы никто не заметил, что меня там быть не должно. И запустила бы все по второму кругу. И я бы включилась, я бы пропускала через себя все мгновения, которые прозевала, я бы слушала, внимала, смотрела, запоминала, пропитывала бы себя атмосферой, чтобы усвоить и никогда больше не забывать, чтобы не было такого, что я не могу вспомнить - о чем мы тогда говорили на третий день нашего знакомства. Я бы объяснила, что, кто ты для меня была. И, наверное, не смогла бы снять с тебя своей вины, не стерла бы всю причиненную мною боль. Но мы бы говорили и, клянусь, этого мне хватило бы. Мне вообще всегда нужно было от тебя, по сути, только одно - чтобы ты была так или иначе сопричастна с моей жизнью и говорила. Я дышала твоими словами, я пила их, я собирала всё электричество, вложенное тобою в них. Я была твоим творчествопотребителем, твоим литературозависимым, искусствофилом, бережливым хранителем твоих картин, комиксов и песен. Если бы я могла - я бы работала в твоем музее вредной и ворчливой женщиной - цербером, я бы била указкой по рукам любого, кто посягнул бы на святыню, стирала бы пыль с твоих рисунков, дисков, книг. А вообще Читать далее...

Что еще сменяется с каждым временем года? Пыль. Летом песчаная пыль покрывает асфальт и придает ему некоторый теплый бежевый оттенок и сладковато-густой запах. Осенью пыль взлетает вместе с ветром к самому небу, чтобы быть прибитой к земле дождем и смешаться с грязной водой. Зимой пыль особенная - домашняя. По причине обыденной человеческой лени она появляется в основном на столах и полках, а еще под кроватью. Весной пыли нет вовсе. Весной есть жизнь, свежесть и надежда.
Человек, который одну за другой уничтожал за эту ночь крепкие сигареты, мог позволить себе думать о пыли, так как известно - долгий монолог с самим собою обычно приводит вот к таким абстрактно-философским рассуждениям. Душевное самокопание быстро превращается во внутреннее самоедство. Есть же приходится то, что накопал...
Человек считал себя редкостным занудой. Окружающие считали его личностью с выдающейся формой ответственности. Диагноз был неизлечим и не поддавался ни крепкому темному пиву, ни горькому вкусу сигарет.
"...Жизнь, свежесть и надежда" - Подумал он. Поднялся с каменной пристани, на которой просидел весь вечер и половину этой ночи, в который раз потянулся, расправил плечи. - "Никакой жизни, никакой надежды. И свежесть сомнительная - пахнет мертвой рыбой и цветущей водой".
Эта весна выдалась на редкость отчаянной. Отчаянье копилось, складывалось в какую-то темную, специально отведенную под него нишу в глубине души, прессовалось, а затем, в результате какой-то легкой химической реакции, взорвалось. Буря была в его стиле - скромной и сдержанной. Он произнес торжественную речь, собрал небольшой ворох вещей и пришел на пристань. Курить и размышлять.
- Не воин, нет, не воин. Из выдающегося - только форма ответственности.
Человек - темнеющая фигура на фоне реки, вытащил из кармана еще одну пачку сигарет, распечатал и прикусил зубами спасительный бумажный сверток с табачной пылью. В таких моментах была своя великая ценность одиночества. Ее можно осознать, только, когда любишь кого-то так сильно, что в конце концов перестаешь разделять. "Мы", "мы", "мы". И когда кто-то пытается образумить, вырвать из этого сплетенного и горячего "мы" самоцельного человека - человек сопротивляется и хватается за это "мы" с безумием потерявшегося в ночном лесу грибника. С таким отчаяньем можно держать лишь то, что очевидно - ускользает. И вот, вырванный из уютного местоимения и теплой постели в сырость ночного воздуха, человек становится отдельным существом, закрывает огонек зажигалки от ветра, выдыхает сизый дым. Ветер колышет его отросшую челку, пряди ее сплетаются, путаются, падают на глаза и загибаются к виску, щекочут кожу. Силуэт кажется светло-серым пятном на фоне чернильной реки, в которой отражается свет фонарей соседнего берега. Кажется, будто кто-то взял обычную акварель и смешал все имеющиеся темные краски, чтобы воссоздать эту ночь.
Он делает глоток теплого пива, запрокинув голову назад, прикрывает глаза и объявляет свое невозвращение. Он человек ответственный и вообще-то достаточно жестокий, чтобы сдержать свое слово.

Город приоткрывает свой солнечный глаз, красный спросонья, закрывает лунный. Оглядывается и замечает фигуру над водой. Качает верхушками декорированных деревьев, антеннами на крышах домов. Еще одна совершенно незначительная история одного человека. Их около шести миллионов здесь и у каждого что-нибудь происходит. Ах, если бы они задумывались об этом, то, наверное, им могло бы стать легче. А то жалуются на свое одиночество все, как один, кричат над водой, как заклинание, о своей боли. Пьют... Оставляют после пустые бутылки и сморщенные бычки на его дорогах. "Тоже мне, герой мировой трагедии... Еще одна жертва сурового мира". - Подумал город, посмеиваясь. Он-то знал, как кардинально время, как оно стирает отжившее, как рисует на этом месте новое. Как на месте пепелища возводятся дома, как вырубают старые деревья, но затем засаживают целые площади молодыми побегами. Да, наверное стоит пожалеть то, что уходит. Но, обладая вечностью, начинаешь терять интерес к изменениям. Даже к ним. А этот еще один дурак не хочет ценить свою человеческую способность реагировать на перемены.

За одну ночь человек превратился из "мы" в "он", смирился с осознанием этой метаморфозы, прочувствовал ее и запил соответствующим количеством алкоголя. Выудил последнюю сигарету из пачки и вдруг увидел, как медленно растекается клюквенный сок над крышами домов - полосками, штрихами. Просачивается между облаков и роняет оранжево-золотые лучи на дороги, на утренние машины, на воду реки, мосты и здания. Заливает все, что видит, контрастами, бесстыдным освещением, живостью, выдыхает птиц и самолеты...
- Черт. - С чувством произносит человек и впервые за эти сутки улыбается.

Если бы я писала песни, они были бы о:

1. Жизненной философии неполучения желаемого и досады. (Жалобные и возмущенные)

2. Вселенской силе, древности и духе. (Искренние и полные воодушевления)

3. Мужчинах, которых я любила. (Истеричные)

4. Женщинах, которых я любила. (Истеричные)