Спят кружева
RhiSh
:
06-02-2009 06:27
Спят кружева золотого снега
В грёзах зимних лесов
Золото слёз. Золото неба.
Золото твоих снов.
Кто прикоснется губами к векам?
Чьих не порвать оков?
Шёлковый лёд. Бритвенность ветра.
Золото твоих снов...
Нет, не гляди - золото слепит
Память по сердцу - в кровь.
Золото лжи. Шёпот рассвета.
Темный огонь, любовь...
[показать]
фото jedzer
комментарии: 17
понравилось!
вверх^
к полной версии
В грёзах зимних лесов
Золото слёз. Золото неба.
Золото твоих снов.
Кто прикоснется губами к векам?
Чьих не порвать оков?
Шёлковый лёд. Бритвенность ветра.
Золото твоих снов...
Нет, не гляди - золото слепит
Память по сердцу - в кровь.
Золото лжи. Шёпот рассвета.
Темный огонь, любовь...
[показать]фото jedzer
смерть
RhiSh
:
05-02-2009 07:13
Я немножко умер. Нет, это ничего. Не страшно. Сейчас я соберусь... напишу всюду множество разных слов... связных и не очень... Дальше я устану. А сейчас я вообще под анестезией - от шока в организме наступает такая полезная штука, анестезия.
Потом я устану до того, что всё мне покажется не таким... не страшным? Нет. Страшным. Очень. Но я придумаю себе сказку. Я скажу себе: он просто куда-то уехал. Далеко. И не может написать. Нормальное дело. Я скажу себе: мы все - бессмертны. Я даже верю в это, вы знаете, правда верю.
А тот, о ком я пишу... кого я чувствую мечом в сердце... он не просто бессмертный - он очень бессмертный. Как и я, впрочем. Сперва он видел это, а потом перестал. И весь последний месяц... даже побольше месяца... я отчаянно пытался сделать так, чтобы меня снова увидели.
Нет, не для себя. Почему сразу «для себя». Просто мне хотелось, чтобы этот «кто-то» улыбался. И был тёплым и звенящим, мягким и пушистым. И снова писал мне стихи.
У меня не получилось. Не потому, что я не летаю, - нет, я летаю... но вы знаете, это не всем заметно. Возможно, меня заносит слишком высоко - за облака. А там меня не видно.
А может, просто я цвета неба. И чем ближе к небу - тем видно меньше.
Но не суть... вы знаете, что смешно? Я потерял человека, а жалею о том, что вовремя не успел утащить на винт сделанные им фотографии. Глупо...
Я оживу. Наверно, на оставшиеся деньги куплю завтра настойку на грецких орехах. Наверно, я буду теперь много писать - не только сюда... начал я с дайра, где написал - "сюда мне нравится потому, что здесь меня никто не знает, никто не читает. И хорошо".
Но наверно, если я пишу - я хочу, чтоб кто-то прочитал?
Наверно, я хочу, чтоб кто-то из прочитавших оставил комментарий. Даже глупый. Или детский. Или несерьезный.
Или вопрос.
Наверно, я оживу. Завалю письмами друзей, и они скажут: «Ужасно. Но ты держись. Мы с тобой». И я буду благодарен, что они понимают - да, ужасно. И я буду держаться... зубами за воздух. Потому что они и вправду - со мной. Я верю своим друзьям, которых никогда не встречал в реале... они прекрасные, милые люди. Они умные и талантливые. Они просто добрые.
Наверно, я оживу. Моя подруга и больше, чем сестра, и любимая завтра меня спасет - она придёт и вытащит меня из дому, и если повезет, мы с нею напьемся... нет, не до полного улета, а просто согреться... хотя я бы не отказался - до полного. Но потом-то что? Похмелье, вот и всё. И снова та же хрень... Нет уж, лучше я буду побольше писать - чтоб отвлечься. Любые фразы надо обдумывать. Включаются мозги - рассасываются эмоции... Вот вам, кстати, средство от смертельной боли - пишите побольше, помогает...
Наверно, время всё пригладит. Или мой чертов живучий организм сам вытолкнет меч из сердца, или я привыкну с ним жить - так привыкну, что замечать почти перестану. Почти.
Наверно.
Когда-то у меня так уже было. Много лет вместе, много отчаяния неразделенной любви и странной дружбы; иногда ссоры и «пойми, я тебя не люблю», а иногда часы вместе, и болтовня, и театры и кино, тротуары и ужины в маленькой комнатухе общаги, вино и жаркие ночи... всё это - много лет, а потом - конец. Тогда во время одного разговора я тоже понял, что умираю.
Сейчас умирать не легче. Если вы думаете, что второй раз проще, - нет.
Наверно, сейчас даже тяжелее. Тогда я был младше и устойчивее.
Но какая разница... это не очень интересно чужим, а если вы всё-таки «свои» - значит, это уже на на дайре, а там, куда я это потом скопировал... в надежде на этих «своих».
Они моих надежд не обманут. Они же друзья.
И тогда я оживу... наверно... с виду сперва. А потом - и по-настоящему... отчасти. Всё всегда относительно.
Мой сетевой вечер начался с чертовски плохой приметы - отмены хорошей, а отмена всегда хуже всего... А закончился смертью.
Ну скажите, что если я пишу - то живой. Если связно мыслю, то живой. Если могу чувствовать боль, живой, ведь трупам не больно.
Скажите, и я не разозлюсь, нет. Я же, наверное, хочу жить. Или точнее, пока я не хотел бы умирать. А ещё точнее - пока мне умирать нельзя. Хотя, если честно, хочется.
Не так давно - три недели назад - один человек мне сказал: «наверно, не очень любишь, если хочешь умереть из-за...» неважно. Это был очень важный для меня человек - самый важный, наверно, - и он был прав, свинство было бы умирать, когда этот важныйЧитать далее...
комментарии: 29
понравилось!
вверх^
к полной версии
Я немножко умер. Нет, это ничего. Не страшно. Сейчас я соберусь... напишу всюду множество разных слов... связных и не очень... Дальше я устану. А сейчас я вообще под анестезией - от шока в организме наступает такая полезная штука, анестезия.
Потом я устану до того, что всё мне покажется не таким... не страшным? Нет. Страшным. Очень. Но я придумаю себе сказку. Я скажу себе: он просто куда-то уехал. Далеко. И не может написать. Нормальное дело. Я скажу себе: мы все - бессмертны. Я даже верю в это, вы знаете, правда верю.
А тот, о ком я пишу... кого я чувствую мечом в сердце... он не просто бессмертный - он очень бессмертный. Как и я, впрочем. Сперва он видел это, а потом перестал. И весь последний месяц... даже побольше месяца... я отчаянно пытался сделать так, чтобы меня снова увидели.
Нет, не для себя. Почему сразу «для себя». Просто мне хотелось, чтобы этот «кто-то» улыбался. И был тёплым и звенящим, мягким и пушистым. И снова писал мне стихи.
У меня не получилось. Не потому, что я не летаю, - нет, я летаю... но вы знаете, это не всем заметно. Возможно, меня заносит слишком высоко - за облака. А там меня не видно.
А может, просто я цвета неба. И чем ближе к небу - тем видно меньше.
Но не суть... вы знаете, что смешно? Я потерял человека, а жалею о том, что вовремя не успел утащить на винт сделанные им фотографии. Глупо...
Я оживу. Наверно, на оставшиеся деньги куплю завтра настойку на грецких орехах. Наверно, я буду теперь много писать - не только сюда... начал я с дайра, где написал - "сюда мне нравится потому, что здесь меня никто не знает, никто не читает. И хорошо".
Но наверно, если я пишу - я хочу, чтоб кто-то прочитал?
Наверно, я хочу, чтоб кто-то из прочитавших оставил комментарий. Даже глупый. Или детский. Или несерьезный.
Или вопрос.
Наверно, я оживу. Завалю письмами друзей, и они скажут: «Ужасно. Но ты держись. Мы с тобой». И я буду благодарен, что они понимают - да, ужасно. И я буду держаться... зубами за воздух. Потому что они и вправду - со мной. Я верю своим друзьям, которых никогда не встречал в реале... они прекрасные, милые люди. Они умные и талантливые. Они просто добрые.
Наверно, я оживу. Моя подруга и больше, чем сестра, и любимая завтра меня спасет - она придёт и вытащит меня из дому, и если повезет, мы с нею напьемся... нет, не до полного улета, а просто согреться... хотя я бы не отказался - до полного. Но потом-то что? Похмелье, вот и всё. И снова та же хрень... Нет уж, лучше я буду побольше писать - чтоб отвлечься. Любые фразы надо обдумывать. Включаются мозги - рассасываются эмоции... Вот вам, кстати, средство от смертельной боли - пишите побольше, помогает...
Наверно, время всё пригладит. Или мой чертов живучий организм сам вытолкнет меч из сердца, или я привыкну с ним жить - так привыкну, что замечать почти перестану. Почти.
Наверно.
Когда-то у меня так уже было. Много лет вместе, много отчаяния неразделенной любви и странной дружбы; иногда ссоры и «пойми, я тебя не люблю», а иногда часы вместе, и болтовня, и театры и кино, тротуары и ужины в маленькой комнатухе общаги, вино и жаркие ночи... всё это - много лет, а потом - конец. Тогда во время одного разговора я тоже понял, что умираю.
Сейчас умирать не легче. Если вы думаете, что второй раз проще, - нет.
Наверно, сейчас даже тяжелее. Тогда я был младше и устойчивее.
Но какая разница... это не очень интересно чужим, а если вы всё-таки «свои» - значит, это уже на на дайре, а там, куда я это потом скопировал... в надежде на этих «своих».
Они моих надежд не обманут. Они же друзья.
И тогда я оживу... наверно... с виду сперва. А потом - и по-настоящему... отчасти. Всё всегда относительно.
Мой сетевой вечер начался с чертовски плохой приметы - отмены хорошей, а отмена всегда хуже всего... А закончился смертью.
Ну скажите, что если я пишу - то живой. Если связно мыслю, то живой. Если могу чувствовать боль, живой, ведь трупам не больно.
Скажите, и я не разозлюсь, нет. Я же, наверное, хочу жить. Или точнее, пока я не хотел бы умирать. А ещё точнее - пока мне умирать нельзя. Хотя, если честно, хочется.
Не так давно - три недели назад - один человек мне сказал: «наверно, не очень любишь, если хочешь умереть из-за...» неважно. Это был очень важный для меня человек - самый важный, наверно, - и он был прав, свинство было бы умирать, когда этот важный
Мой Лучший ПРАЗДНИК
RhiSh
:
31-01-2009 06:21
На самом деле Праздник мой начался сегодня в шесть утра и продлится чуть больше суток - а для меня закончится ночью первого февраля, никак не раньше. Своеобразный Новый Год - Дни Моих Любимых Водолеев.
Как-то неловко писать пост «Ура, с Днём Рожденья меня ненаглядного» - поэтому я и не писал. И вообще свой ДР не люблю - всегда ждёшь так много, а не получаешь почти ничего, а самое худшее - что от тебя тут ничего не зависит. Не заставишь ведь людей поздравлять тебя, если если им самим это в голову не приходит, и дарить тебе «именно те» подарки.
Другое дело - Дни Рождения моих друзей. Тут - всё в моих руках. К этим дням я готовлюсь заранее - вообще-то я начинаю к ним готовиться ровно за год. Я не могу поздравить их именно в этот день «во плоти» - но в сети мне хочется кое-что сказать о них… хотя один не прочитает, а другая редко сюда выбирается. Но я пишу это не для них - можно сказать, для себя. Некоторые слова, мысли и ощущения становятся ясными лишь тогда, когда их записываешь… а потом, мне хотелось бы донести до кого-то, кроме меня, своё чувство Праздника - чтобы кто-то ещё порадовался со мною.
Некоторые вещи становятся особенно целостны, когда их с кем-то разделишь. Радость - одна из таких вещей.
Если мне холодно, я пытаюсь согреть кого-то, чтобы мне стало теплее. А серые дни в конце января - всегда такие холодные… точнее, были бы такими - если бы в эти дни не родились двое самых дорогих мне человека.
[700x525]
читать дальше
комментарии: 25
понравилось!
вверх^
к полной версии
На самом деле Праздник мой начался сегодня в шесть утра и продлится чуть больше суток - а для меня закончится ночью первого февраля, никак не раньше. Своеобразный Новый Год - Дни Моих Любимых Водолеев.
Как-то неловко писать пост «Ура, с Днём Рожденья меня ненаглядного» - поэтому я и не писал. И вообще свой ДР не люблю - всегда ждёшь так много, а не получаешь почти ничего, а самое худшее - что от тебя тут ничего не зависит. Не заставишь ведь людей поздравлять тебя, если если им самим это в голову не приходит, и дарить тебе «именно те» подарки.
Другое дело - Дни Рождения моих друзей. Тут - всё в моих руках. К этим дням я готовлюсь заранее - вообще-то я начинаю к ним готовиться ровно за год. Я не могу поздравить их именно в этот день «во плоти» - но в сети мне хочется кое-что сказать о них… хотя один не прочитает, а другая редко сюда выбирается. Но я пишу это не для них - можно сказать, для себя. Некоторые слова, мысли и ощущения становятся ясными лишь тогда, когда их записываешь… а потом, мне хотелось бы донести до кого-то, кроме меня, своё чувство Праздника - чтобы кто-то ещё порадовался со мною.
Некоторые вещи становятся особенно целостны, когда их с кем-то разделишь. Радость - одна из таких вещей.
Если мне холодно, я пытаюсь согреть кого-то, чтобы мне стало теплее. А серые дни в конце января - всегда такие холодные… точнее, были бы такими - если бы в эти дни не родились двое самых дорогих мне человека.
[700x525]
Проклятье Звёздного Тигра - глава III
RhiSh
:
25-01-2009 04:03
Copyright: Марк Шейдон, 2009
В имени Лили ударение на первом слоге!
ДВОЕ В НАЧАЛЕ ПУТИ
«Доверие. Вот маме я доверял. И она ушла, бросив меня на съедение этому миру - прямо как в зубы семейке голодных биров. И зубы с тех пор трудятся без устали: старательно пережёвывают то, что от меня оставила её смерть. А есть ли там, что жевать? Камень, в который обратилось моё сердце? Бедные зубы, эдак суждено им сломаться, одному за другим, и всё без пользы: мёртвым камнем не наешься!
Доверие... Совсем надо спятить, чтоб Рыцарю доверять! А Рыцарь, который доверяет такому, как я? Вот кто действительно спятил! Думает, я покорно стану дожидаться расплаты за его «доброту»? Боги, кем он меня считает?! Или уверен, будто весь мир по их рыцарским законам живёт? Рыцари! Лгут, как и все люди. Только, похоже, сами себе. А я лгу другим. Интересно, это лучше или хуже?
Ах, мама, мама, как ты могла так поступить со мной?! Я любил тебя, мама, Лили... тебя одну! А ты, выходит, тоже мне лгала. Ни словечка о болезни своей не сказала. Я учил бы все слова твои наизусть, я задал бы тысячу вопросов... нет, я смотрел бы на тебя, мама. Не утомлял бы тебя глупой болтовнёй - только смотрел бы и слушал твой голос. Берёг бы каждый миг с тобой, как бесценное сокровище. А ты позволяла мне часами бродить одному, и даже в тот последний день... Ты лгала мне, мама, потому что я ребёнок, да? Мы отлично сыграли в твою игру - я ребёнок, а ты не умираешь!»
Даже от ручья, звенящего о камни, слышался голос минелы. Не смолкает с рассвета, а сейчас уже полдень. Как струны не ранят его пальцев? А может, он и причиняет себе боль? Энтис вздохнул. Нет, боль его не остановит, если уж решил играть. Какой странный, сложный, невероятно гордый характер!
Если бы Энтиса Крис-Талена спросили, почему определение «упрямый глупыш» вдруг заменилось многозначительным «гордый», он вряд ли сумел бы отыскать ответ.
Вил молчал. Третий день открывал рот лишь для того, чтобы напиться (ел он редко и очень мало), и ещё для пения. Да и то не настоящего: он тихонько мурлыкал что-то, склонясь над минелой, и если там и были слова, они совершенно тонули в музыке. Но голос Вила, даже такой призрачный, был приятным добавлением к игре. Энтис попробовал перенести свои повседневные хлопоты поближе к музыканту, надеясь разобрать слова песен, но успеха не достиг: то ли его манёвры были замечены, то ли Вил устал петь, но он замолчал; остались только звуки минелы. Энтис не усмотрел тут дерзости и не обиделся, но почему-то загрустил. Быть может, именно под эту грусть в обрамлении нежных мелодий, льющихся со струн Лили, и потекли по новому руслу его мысли о спасённом им человеческом существе?
Существо не было грубым, не казалось глупым или неотёсанным. Напротив. Странно, но весь облик бродяжки-менестреля прямо-таки дышал утончённостью. Но внешность обманчива - а что внутри?
Сам Энтис с детства знал, что красив, но не придавал этому особого значения. Заботиться стоит о сердце, характере и знаниях, гибкости и сноровке ума и тела. И в последнюю очередь - о том, какое лицо ты видишь в зеркале. Ну да, потом это пригодится: какой-то девушке будет приятно смотреть на него, целовать и заниматься с ним тем, от чего у мужчин появляются дети. Но девушки - они ж когда ещё будут! А чаще от красоты ни толку, ни радости. Да и может ли доставлять радость нечто, тобою не заслуженное и от тебя почти не зависящее? Зато неприятности - ещё как. В детстве золотые локоны и большие серые глаза стоили ему не одной ночи горьких слёз, надёжно упрятанных под подушку: ну где сказано, что если лицом кто-то здорово смахивает на хорошенькую куколку, то и весь он вроде куклы - робкое, беспомощное, изнеженное создание, прямо созданное для насмешек?! Ни беспомощным, ни робким он отродясь не был, и доказать ошибочность такого мнения ему удалось очень быстро. Но вот способ «переубеждения» его в восторг не приводил. А пришлось. Из-за окаянной кукольной мордашки. А он-то тут при чём?! Не сам же он заранее так подгадал - родиться сыном вполне симпатичного отца и потрясающей, редкостной красавицы-матери. Могло бы быть и совсем другое лицо. Запросто.
Куда сложней решалась задача под названием «Вил». Совсем не решалась! Чем дольше я смотрел на Вила - тем больше загадок. Весь Вил, целиком, вместе со своей ненаглядной минелой Лили, был одной большущей загадкой! А ведь на первый взгляд всё просто: кому и идти в менестрели, как не такому вот хрупкому ребёнку с тонкими пальцами, ни для какой работы, кроме дёрганья струн, не пригодными?
Он играет больше шести часов. Он сказал: я буду играть, пока не сотру пальцы до кости. Давиат! Я ничего не знаю о людях из-за Черты! Как мне проверить, чтобы не задеть его гордость? А еслиЧитать далее...
комментарии: 9
понравилось!
вверх^
к полной версии
Copyright: Марк Шейдон, 2009
В имени Лили ударение на первом слоге!
«Доверие. Вот маме я доверял. И она ушла, бросив меня на съедение этому миру - прямо как в зубы семейке голодных биров. И зубы с тех пор трудятся без устали: старательно пережёвывают то, что от меня оставила её смерть. А есть ли там, что жевать? Камень, в который обратилось моё сердце? Бедные зубы, эдак суждено им сломаться, одному за другим, и всё без пользы: мёртвым камнем не наешься!
Доверие... Совсем надо спятить, чтоб Рыцарю доверять! А Рыцарь, который доверяет такому, как я? Вот кто действительно спятил! Думает, я покорно стану дожидаться расплаты за его «доброту»? Боги, кем он меня считает?! Или уверен, будто весь мир по их рыцарским законам живёт? Рыцари! Лгут, как и все люди. Только, похоже, сами себе. А я лгу другим. Интересно, это лучше или хуже?
Ах, мама, мама, как ты могла так поступить со мной?! Я любил тебя, мама, Лили... тебя одну! А ты, выходит, тоже мне лгала. Ни словечка о болезни своей не сказала. Я учил бы все слова твои наизусть, я задал бы тысячу вопросов... нет, я смотрел бы на тебя, мама. Не утомлял бы тебя глупой болтовнёй - только смотрел бы и слушал твой голос. Берёг бы каждый миг с тобой, как бесценное сокровище. А ты позволяла мне часами бродить одному, и даже в тот последний день... Ты лгала мне, мама, потому что я ребёнок, да? Мы отлично сыграли в твою игру - я ребёнок, а ты не умираешь!»
Даже от ручья, звенящего о камни, слышался голос минелы. Не смолкает с рассвета, а сейчас уже полдень. Как струны не ранят его пальцев? А может, он и причиняет себе боль? Энтис вздохнул. Нет, боль его не остановит, если уж решил играть. Какой странный, сложный, невероятно гордый характер!
Если бы Энтиса Крис-Талена спросили, почему определение «упрямый глупыш» вдруг заменилось многозначительным «гордый», он вряд ли сумел бы отыскать ответ.
Вил молчал. Третий день открывал рот лишь для того, чтобы напиться (ел он редко и очень мало), и ещё для пения. Да и то не настоящего: он тихонько мурлыкал что-то, склонясь над минелой, и если там и были слова, они совершенно тонули в музыке. Но голос Вила, даже такой призрачный, был приятным добавлением к игре. Энтис попробовал перенести свои повседневные хлопоты поближе к музыканту, надеясь разобрать слова песен, но успеха не достиг: то ли его манёвры были замечены, то ли Вил устал петь, но он замолчал; остались только звуки минелы. Энтис не усмотрел тут дерзости и не обиделся, но почему-то загрустил. Быть может, именно под эту грусть в обрамлении нежных мелодий, льющихся со струн Лили, и потекли по новому руслу его мысли о спасённом им человеческом существе?
Существо не было грубым, не казалось глупым или неотёсанным. Напротив. Странно, но весь облик бродяжки-менестреля прямо-таки дышал утончённостью. Но внешность обманчива - а что внутри?
Сам Энтис с детства знал, что красив, но не придавал этому особого значения. Заботиться стоит о сердце, характере и знаниях, гибкости и сноровке ума и тела. И в последнюю очередь - о том, какое лицо ты видишь в зеркале. Ну да, потом это пригодится: какой-то девушке будет приятно смотреть на него, целовать и заниматься с ним тем, от чего у мужчин появляются дети. Но девушки - они ж когда ещё будут! А чаще от красоты ни толку, ни радости. Да и может ли доставлять радость нечто, тобою не заслуженное и от тебя почти не зависящее? Зато неприятности - ещё как. В детстве золотые локоны и большие серые глаза стоили ему не одной ночи горьких слёз, надёжно упрятанных под подушку: ну где сказано, что если лицом кто-то здорово смахивает на хорошенькую куколку, то и весь он вроде куклы - робкое, беспомощное, изнеженное создание, прямо созданное для насмешек?! Ни беспомощным, ни робким он отродясь не был, и доказать ошибочность такого мнения ему удалось очень быстро. Но вот способ «переубеждения» его в восторг не приводил. А пришлось. Из-за окаянной кукольной мордашки. А он-то тут при чём?! Не сам же он заранее так подгадал - родиться сыном вполне симпатичного отца и потрясающей, редкостной красавицы-матери. Могло бы быть и совсем другое лицо. Запросто.
Куда сложней решалась задача под названием «Вил». Совсем не решалась! Чем дольше я смотрел на Вила - тем больше загадок. Весь Вил, целиком, вместе со своей ненаглядной минелой Лили, был одной большущей загадкой! А ведь на первый взгляд всё просто: кому и идти в менестрели, как не такому вот хрупкому ребёнку с тонкими пальцами, ни для какой работы, кроме дёрганья струн, не пригодными?
Он играет больше шести часов. Он сказал: я буду играть, пока не сотру пальцы до кости. Давиат! Я ничего не знаю о людях из-за Черты! Как мне проверить, чтобы не задеть его гордость? А если
Проклятье Звёздного Тигра - глава II
RhiSh
:
23-01-2009 10:53
Copyright: Марк Шейдон, 2009
Свидетельство о публикации №2901140384
В имени Лили ударение на первом слоге!
РЫЦАРЬ И МЕНЕСТРЕЛЬ
Стоило от него отойти, как он порывался подняться. И его раны тут же открывались. Само собой, я хотел уладить всё мирно! Объяснял, что вставать ему рано, он и не сумеет, только напрасно причинит себе боль, а надо лежать спокойно и не мешать мне его лечить.
Я думал, это и без разговоров понятно. Будь я на его месте (Давиат, ну и мысли!) - мне не пришлось бы повторять дважды! Но он... То ли эллин так подействовал, то ли его голова и прежде была устроена не совсем правильно, но слова до него не доходили. Ни с первого раза, ни со второго, ни с третьего. Он смотрел странными пустыми глазами, а едва я отворачивался - пытался встать. Падал, терял сознание, иногда тихонько стонал. А мне (кипящему от гнева из-за его тупости) приходилось греть бесчисленные котелки воды, смывать кровь с застывшего под руками тела и часами возиться с целебными травами. А они, кстати, не спешили попадаться на глаза. Отыщи-ка нужную травку среди кучи других, если видел только засушенной или на картинке! А вдруг перепутаешь и вместо лечебной ядовитую сорвёшь? Тут не урок, насмешками не отделаешься! В общем, забот у меня было выше головы и без его капризов.
Увидев, что обращаться к его здравому смыслу бесполезно, я растерялся и полдня молча наблюдал. Готовил ему лекарства, стирая ладони в кровь жёсткими стебельками, и думал: мог бы и не стараться, бестолковое существо опять закопошится, испытывая ненужные страдания и не давая себя вылечить. Наконец терпение моё лопнуло, и я подошёл и ударил его по щеке. И внятно посоветовал не дёргаться, пока я не разрешу. А если он вздумает вновь приняться за старое, одной оплеухой не отделается.
Чувствовал я себя потом паршиво. Боли ему и без меня хватало, да и вообще... мерзко бить слабого ребёнка. Почему, ну почему он понимает только язык грубой силы?!
А он понял: больше не мучил нас обоих, пытаясь встать. Лежал, непроницаемый, как камень, и ни звука не издавал. Я думал, он спит почти всё время, но как-то поймал на себе его взгляд. Пристальный, ледяной - прямо мороз по коже! Глаза у него были удивительные: чёрные-чёрные, отливающие густой синевой; казалось, в них нет зрачков. Или они расширены, как от испуга, удивления или гнева. Сейчас, похоже, и вправду гнев... Несправедливо. Я ведь его не обижаю, а лечу! Изо всех сил о нём забочусь!
Шёл шестой день моего Пути. На ладонях у меня появились мозоли, кожа потемнела от загара. Ел я очень мало: убивать зверей было жалко, да и с готовкой возиться некогда, всё время уходило на травы. Чуть выдавалась свободная минутка, я танцевал с мечом, а потом купался в ручье и дремал под жгучим солнцем, веселясь от мысли, что я, всегда такой осторожный, так безрассудно лезу в бой с жестокими... нет, просто равнодушными, лишёнными жалости стихиями. А стихии отдавали должное моей дерзости: от холодной воды я не простудился, на солнце не обгорел, непривычная пища не доставляла желудку ни малейшего беспокойства. И отцовский меч не валился из ободранных рук, в лесу мы с ним ладили ничуть не хуже, чем дома. А потерю долгожданного Посвящения смягчал плащ Мейджиса - и назвал же он меня Лордом при прощании! А подобные выражения Мейджис на ветер не бросает.
Нет, жилось мне в Лойрене вовсе даже неплохо. Можно бы сказать - отлично...
Если б не Вил! Ледяной взор. Молчание. А как-то раз за свистом меча я услышал тихий плач. Почти беззвучные, сдавленные всхлипывания. Но едва подошёл поближе, звуки утихли, а проверять было бы невежливо, да и сложно: лицо он прятал в одежде, из которой я устроил ему постель. Когда же поднял голову, я не заметил следов слёз. Похоже, всё-таки ослышался... Но сомнение осталось. И тревога тоже. Этот взгляд... Он всерьёз обиделся на тот удар и не хочет меня простить, что бы я для него ни делал?
Я почистил и бросил в котелок трёх рыбок, развёл огонь под котелком и улёгся в тени раскидистого вяза. Сердится или нет, но сейчас он болен и нуждается в уходе. А потом? Уйти молча или попробовать помириться? Дева Давиат, как всё это сложно!
- Где моя минела?
Я вздрогнул. Его голос... в эллине он был полон такого отчаяния, что сжималось сердце. Здесь, в прошлый раз, - дрожащий, слабый, как писк котёнка; и мне было жаль его до слёз и хотелось защитить и согреть. А теперь - острый, как заточенная сталь. Об такой голос и до крови порезаться недолго!
Я встал, вынул минелу из развилки в ветвях и подошёл к нему. Он удивил меня: легко приподнялся на ладонях и сел, скрестив ноги; все движения плавные и грациозные - и не скажешь, что ему больно!Читать далее...
комментарии: 9
понравилось!
вверх^
к полной версии
Copyright: Марк Шейдон, 2009
Свидетельство о публикации №2901140384
В имени Лили ударение на первом слоге!
РЫЦАРЬ И МЕНЕСТРЕЛЬ
Стоило от него отойти, как он порывался подняться. И его раны тут же открывались. Само собой, я хотел уладить всё мирно! Объяснял, что вставать ему рано, он и не сумеет, только напрасно причинит себе боль, а надо лежать спокойно и не мешать мне его лечить.
Я думал, это и без разговоров понятно. Будь я на его месте (Давиат, ну и мысли!) - мне не пришлось бы повторять дважды! Но он... То ли эллин так подействовал, то ли его голова и прежде была устроена не совсем правильно, но слова до него не доходили. Ни с первого раза, ни со второго, ни с третьего. Он смотрел странными пустыми глазами, а едва я отворачивался - пытался встать. Падал, терял сознание, иногда тихонько стонал. А мне (кипящему от гнева из-за его тупости) приходилось греть бесчисленные котелки воды, смывать кровь с застывшего под руками тела и часами возиться с целебными травами. А они, кстати, не спешили попадаться на глаза. Отыщи-ка нужную травку среди кучи других, если видел только засушенной или на картинке! А вдруг перепутаешь и вместо лечебной ядовитую сорвёшь? Тут не урок, насмешками не отделаешься! В общем, забот у меня было выше головы и без его капризов.
Увидев, что обращаться к его здравому смыслу бесполезно, я растерялся и полдня молча наблюдал. Готовил ему лекарства, стирая ладони в кровь жёсткими стебельками, и думал: мог бы и не стараться, бестолковое существо опять закопошится, испытывая ненужные страдания и не давая себя вылечить. Наконец терпение моё лопнуло, и я подошёл и ударил его по щеке. И внятно посоветовал не дёргаться, пока я не разрешу. А если он вздумает вновь приняться за старое, одной оплеухой не отделается.
Чувствовал я себя потом паршиво. Боли ему и без меня хватало, да и вообще... мерзко бить слабого ребёнка. Почему, ну почему он понимает только язык грубой силы?!
А он понял: больше не мучил нас обоих, пытаясь встать. Лежал, непроницаемый, как камень, и ни звука не издавал. Я думал, он спит почти всё время, но как-то поймал на себе его взгляд. Пристальный, ледяной - прямо мороз по коже! Глаза у него были удивительные: чёрные-чёрные, отливающие густой синевой; казалось, в них нет зрачков. Или они расширены, как от испуга, удивления или гнева. Сейчас, похоже, и вправду гнев... Несправедливо. Я ведь его не обижаю, а лечу! Изо всех сил о нём забочусь!
Шёл шестой день моего Пути. На ладонях у меня появились мозоли, кожа потемнела от загара. Ел я очень мало: убивать зверей было жалко, да и с готовкой возиться некогда, всё время уходило на травы. Чуть выдавалась свободная минутка, я танцевал с мечом, а потом купался в ручье и дремал под жгучим солнцем, веселясь от мысли, что я, всегда такой осторожный, так безрассудно лезу в бой с жестокими... нет, просто равнодушными, лишёнными жалости стихиями. А стихии отдавали должное моей дерзости: от холодной воды я не простудился, на солнце не обгорел, непривычная пища не доставляла желудку ни малейшего беспокойства. И отцовский меч не валился из ободранных рук, в лесу мы с ним ладили ничуть не хуже, чем дома. А потерю долгожданного Посвящения смягчал плащ Мейджиса - и назвал же он меня Лордом при прощании! А подобные выражения Мейджис на ветер не бросает.
Нет, жилось мне в Лойрене вовсе даже неплохо. Можно бы сказать - отлично...
Если б не Вил! Ледяной взор. Молчание. А как-то раз за свистом меча я услышал тихий плач. Почти беззвучные, сдавленные всхлипывания. Но едва подошёл поближе, звуки утихли, а проверять было бы невежливо, да и сложно: лицо он прятал в одежде, из которой я устроил ему постель. Когда же поднял голову, я не заметил следов слёз. Похоже, всё-таки ослышался... Но сомнение осталось. И тревога тоже. Этот взгляд... Он всерьёз обиделся на тот удар и не хочет меня простить, что бы я для него ни делал?
Я почистил и бросил в котелок трёх рыбок, развёл огонь под котелком и улёгся в тени раскидистого вяза. Сердится или нет, но сейчас он болен и нуждается в уходе. А потом? Уйти молча или попробовать помириться? Дева Давиат, как всё это сложно!
- Где моя минела?
Я вздрогнул. Его голос... в эллине он был полон такого отчаяния, что сжималось сердце. Здесь, в прошлый раз, - дрожащий, слабый, как писк котёнка; и мне было жаль его до слёз и хотелось защитить и согреть. А теперь - острый, как заточенная сталь. Об такой голос и до крови порезаться недолго!
Я встал, вынул минелу из развилки в ветвях и подошёл к нему. Он удивил меня: легко приподнялся на ладонях и сел, скрестив ноги; все движения плавные и грациозные - и не скажешь, что ему больно!