Поездка в МЕТРО определённо удалась. Определённо. Тепреь дома лежит безумное количество литров сока, синего Швепса и пива.
Я определённо начинаю любить хлеб из больших магазинов типа Ашана или того же МЕТРО.

что-то давненько я ничего не выкладывал и ничего просто не рисовал. черкотня в тетрадках не имеет к этому отношения

Так что вот товарищи. Буквально несколько минут синей ручкой по зелёной бумаге)
Читать далее

Просыпаясь в холодном поту, понимаешь - это не плод больной фантазии. Это - воспоминания. Странные, пугающие, непонятные, но они есть. И если постараться, можно вспомнить и удивлённые глаза, и чужие волосы сквозь пальцы, улыбку и полевой аромат, смешанный с ельником в лесу. Это было. Не вчера, не позавчера, не год назад, а где-то, наверное, в другой жизни. И ощущение сдавленного крика в горле отдалось кашлем. Это был уже не сон, это было воспоминание. Но другое, не моё. Там не было брата. Там было кто-то другой, более старший.
И было так безумно тепло, что хотелось остаться там навсегда. И ведь сегодняшний день - логическое продолжение того воспоминания.
Хочется вернуться туда, к этому странному не то художнику, не то просто философу с доброй улыбкой и волосами цвета воронго крыла. И обрыв. Да-да, тот, другой обрыв с воздушной подушкой под ногами.
Это было слишком страшно. И слишком горячо.

но туда я вновь хочу вернуться.

Последние три дня были переполнены просто событиями. Начиная от сладостного ожидания билетов на ДДТ, которое длилось не один час, и не два, а полных часов шесть, и заканчивая последним занятием сегодня - полутора часами английского языка. Мой мозг перестал воспринимать физику, как явление, зато определённые интегралы просто обожает. Летающая стрекоза в салате - это хорошо, это мощно. Да и поездка-полёт в автомобиле по ночной Москве не ухже. Не высыпаюсь уже несколько дней кряду. Часов до десяти упорно хочется спать. Именно спать, а не дремать/лежать/пр. А выходных в ближайшее время не предвидется. Таких, что бы можно было спать часов до двенадцати и, встав, ничего не делать вплоть до трёх-четырёх часов.
А так хочется.
Надо найти силы на концерт, порадоваться в кои-то веки ему. Не так, что бы "да-да, я так ждал, спасибо", а что бы душа пела.
В последнее время меня вообще что-то ничего совершенно не заботит. И если физическое наслаждение есть, пускай только в ванной с горячей водой и душистой пеной, то психологического просто нету. И негде его брать. Нервы-нервы-нервы, крики, оры, интегралы и тригонометрия. А тут ещё и английский. О нет, я и так ничего не соображаю, что же дальше-то будет?...

А когда солнце три раза взойдёт над морем, нарушив все законы и раскидав зелёные лучи по небосводу. Когда слоны подружатся с мухами, а жирафы начнут понимать всё с полуслова. Когда Темза пересохнет, а в Москве, рядом с моим домом появится широкий простор. Именно в этот момент мы и встретимся. Не там, ни здесь, нигде. И это 'нигде' будет исключительно наше. Я не отдам его никому.

Зарисовка на тему господства, да и просто продиктованная похожими условиями.

Контакт.
I.
Человек оторвался от компьютера, сладко зевнул, потянулся и тряхнул головой. Я сидел, стараясь не шелохнуться. Получилось хорошо, но меня всё ранво заметили. И удивлённо приподняли брови.
- Здравствуйте… - с шипящим акцентом проговорил я, качнувшись вперёд и пошире расставив две передние лапки. Человек не шелохнулся. Только брови поползли ещё выше. – Вас что-то смущает? – Я старался быть вежливым, ведь не знаешь, как поведёт это существо. Человек моргнул, рывком отвернулся, что-то судорожно начал печатать. Я удивлённо следил за тем, как в такт его пальцам на горящем белым светом прямоугольнике появляются чёрные символы. Человек снова повернулся ко мне. На лице было написано выражение, которого я ни разу не видел. Губы растянулись в широкой улыбке, он аккуратно снял меня со своего плеча и посадил на белые квадратики, по которым не так давно ударял пальцами. Он света из прямоугольника мне стало не по себе. Я дёрнулся в сторону, туда, в более тёмную часть, но был пойман.
- Можно я вернусь в своё первичное положение? – вопросил я, удивлённо перебирая лапками. Голова качнулась раз, другой. Кажется, это значило ‘нет’. – Зачем вам это? – старался я сдерживать свои гневные нотки, но человек не слушал. Эта особь была лет шестнадцати, с чёрными прямыми волосами. Мой собрат, по ночам вылезая из человека, клялся мне, что до него нельзя достучаться. И даже приглашал меня внутрь, убедиться, что нервные клетки перестали существовать. Но из-за своих размеров, я не мог пролезть в его голову. Значит, надо было проверять лично. Пальцы сомкнулись на моём тельце, причинив безумную боль. Инстинктивно я сжал все восемь лапок и, дёрнвшись вперёд, укусил его. Чуть пониже вены на руке. Не собрался я оставлять всё, как есть.
Надо срочно принимать меры, - это я понял уже тогда, когда странный человек с маниакальной (я вспомнил, как называется это выражение лица!) улыбкой перетащил меня в стеклянную громадину. Стекло я не любил – скользкое и прозрачное, так что не сразу поймёшь, где ты. Закрыли крышкой. И я понял, что был не прав.

II.
Человек оторвался от монитора и счастливо улыбнулся. От его агрессивных движений, я едва не свалился с плеча. Удивлённо заметив меня на своём плече, человек остолбенел.
- Здра… - я не успел договорить, как был сметён на пол. Потом на меня несколько раз лёг тапок с мехом. На последний я имел сильную аллергию.

III.
Человек дёрнулся, разводя плечи в разные стороны и снимая прямоугольные стеклянные предметы с глаз. Я сидел, не шелохнувшись, но меня заметили. Протерев глаза, человек надел свой прибор на нос (об этой части тела ходили среди нашего народа легенды!) и внимательно посмотрел через стёклышки на меня.
- Так-так, интересно, интересно… - говор у него был немного чужой, но я его понимал. И то - хлеб. Аккуратно взяв меня, он, предварительно выключив свет, дал мне аккуратно сойти на большую белую кла-ви-шу. Да, кажется, именно так называется странный предмет, который сначала утопал, а потом возвращался на место. Оглядевшись, я понял, что эта самая кла-ви-ша стоит на месте. И поразился почему. Наверное, всё дело было в силе, действующей на неё. А я был настолько мал, что весил совсем немного – сородичи удивлялись моим размерам. – Итак, дорогой паук, ты пришёл поведать мне новость? – человек заговорил со мной. Я удивлённо смотрел в его глаза сквозь эти смешные прозрачные предметы.
- Здравствуйте, - мама всегда говорила, что если собираешься говорить что-то человеку, то сначала надо с ним поздороваться. Человек улыбался, но был заметно удивлён моему голосу. – Да, вы правы, я пришёл поведать вам Весть. Добрую для вас, и плохую для окружающих. Так мне сказали, когда отдавали заказ на выполнение Задания.
- Как интересно, – человек пригнулся, что бы его глаза смотрели с одинакового уровня на меня, и снял стекляшки, положив их с глухим стуком на стол. От этого стука маленечко подпрыгнул. – Я вас внимательно слушаю. Рассказывается, что у вас за Весть.
- ‘Контакт’. – Сказал я и, стушевавшись, замолчал. Поскольку эта фраза и была Вестью, из-за которой меня послали в это место. Человек внимательно смотрел на меня. – Всё. – Не выдержав его взгляда, я постарался как можно быстрее спрятаться в тёмный угол под светящимся квадратом.
- Хм… - человек, наверное, задумался. А я сидел и смотрел на него из-под чёрной полоски неизвестного мне материала. Он долго думал, за окном, через форточку которого я попал к человеку, смотрели звёзды. Я любил их, эти звёзды – такие же маленькие, как я, но с даже более длинными лапками. У них было даже больше, чем у меня. Когда я считал их количество, то сбивался на тридцати двух. Потому что дальше считать меня не учили.
- Спасибо, мой маленький друг, я искренне рад, что эту Весть передал именно ты. – Человек улыбнулся и положил передо мной палец. Съёжившись от страха, я перебрался на него и собрал свои лапки. Человек встал, подошёл к окну и посмотрел Читать далее...

Можно я поеду тебя провожать? Приеду, помогу распаковаться и тут же вернусь обратно. Через три года, через два лета.

С замиранием сердца следил как выводит красная ручка плюсики и минусы. надежды было решили порушиться... но, видимо, меня любят учителя. И, оказывается, хорошо учиться вполне себе можно. По некоторым предметам, по крайней мере.

Знаете, начинает бесить отношение ко мне родителей. И дело даже не в деньгах, а просто в том, что они в упор не видят то, что я стремлюсь сделать как можно лучше. Дело не в оценках, не в деньгах или прочем бедламе. дело в наплевательском отношении к моей натуре. Знаете, это похоже на то, как после гения принимают его друга. Везде и во всём видят только ошибки и склонённую голову. И окружающим ведь плевать, что он хорош в других областях. Сначало его ругают, потом же перестают обращать внимание. Обидно. но разве обида нужна для того, что бы горевать над ней? О нет, я по-другому скроен. И мне плевать, что у меня никогда не было денег на карманные расходы, что на меня орали или в упор не замечали. Я сумею выехать только на себе.
Или я перестану быть собой.

Появился-таки в моём доме последний плакат-афиша ДДТ. Что ж, с замиранием сердца ждём, когда нам принесут вести с фронта.

наткнулась на запись какой-то программы, где Б. Гребенщиков пел с Васильевым 'Песню о звёздах'. Безумно трогательная песня. И поют они - от чистой души, улыбаясь, играя голосом и ударяя по струнам. И поют то, что им действительно нравится, а не то, что от них хотят услышать тысячи поклонников.
Да и вообще, где бы вы видели у Васильева песню, которая не была бы его отражением? Или отражением мира, которое прошло сквозь него? Я таких песен не знаю. Послушайте - великолепное сочетание голосов.
Рекомендую. Очень и очень.

и ещё. Когда в названии песни Высоцкого ошибаются и пишут "на братских могилах" через "а" становится стыдно за свою страну. Да и вообще хочется убить тех, кто так пишет. Страна, которая вырастила таких поэтов как тот же Пушкин, Ахматова, Маяковский, Блок. Где родился Высоцкий, где правил Пётр I. Страна, которая сумела сделать то, что другим оказалось не под силу. И в таком месте ошибаются в простейших словах?! Стыдно за нацию, право. Очень стыдно.

Высоцкого не переплюнет никто. И никогда.

Не люблю я в принципе смотреть клипы. Потому что чаще всего не так представляю себе картину. Но тут - прорвало. Захотелось посмотреть Сплинов. И, знаете ли, мне безумно понравилось. Больше всего, конечно же, их Романс.
люблю я такую холодную, тихую и мечтательную атмосферу, которая показана в клипе. И песня великолепная.
Когда главным героем в клипе становится медиатор, мир начинает шататься.
А ведь клип по песне Новые Люди, именно такой - странный, с первого взгляда неправильный. Но ведь потом понимаешь что именно они хотели сказать своей песней. И проникаешься. Ещё глубже, ещё интереснее становится слушать их.

Сплины - другая философия, к которой мы не привыкли.

Либо меня не любит и даже не уважает удача, либо доля моя такая - вечно стремиться к чему-то. А когда доходишь, то видишь - нету ничего. Просто пустота.

Хотел я выиграть конкурс - пролетел, как фанера над Парижем.
Хотел я нормально что-то сделать - не получилось. Нечего было делать.
Хотел я что-то купить, так когда есть возможность, товара нет.

Если так будет и дальше продолжаться, я даже не знаю что буду делать. Наверное, всё же пробиваться через этот чёртов мир, проклятый сотню раз, будь он неладен.

Мысли - единственный багаж, который не досматривают на таможне, не сдают носильщику, не облагают акцизами и пошлинами. Мысли не расстаются с человеком никогда и нигде. Даже если он делится ими с другим - они всё равно остаются. Меняются города, люди, страны и континенты, языки и обычаи, а мысли только ещё сильнее копошатся в голове.
Многое понимаешь только издалека, видишь только на расстоянии.
Говорят, что через прошлое можно лучше понять настоящее. А через чужое - лучше понять своё.

[c] matex

есть мороженное, что пролежало в морозильнике больше двух недель, и вместе с тем сидеть под открытым окном - самоубийство. я это знаю. Но иногда так хочется замёрзнуть. Что бы потом пришёл кто-нибудь и отогрел. А не снова одеяло.

когда тебя воскрешают, эмоции хлещут через край.

Хочется танцевать. И эта мысль всё чаще не даёт покоя.
Хочется танцевать не так, как на каких-то "танцах" или в клубах. Хочется ломать спину и создавать что-то, в чём можно запросто потерять свою голову. Когда-то я умела многое. Слишком многое именно для меня. Но тогда... тогда я была маленьким и глупым ребёнком, который с каждым годом всё чаще понимал, что его там не ждут и никто не встанет на защиту. Кога я уходила из места, где провела семь лет, я не понимала, что спустя четыре года буду горько об этом сожалеть.

И это чувство появляется само собой. Тело уже не слушается так, как должно было бы слушаться. Придётся заново создавать свой собственный мир. И опять ломать спину, запрокидывая голову и чувствуя течение воздуха. Опять делать что-то, что не должно быть в моих силах. Что я не умею. Только для того, что бы опять упасть. А потом я опять встану на ноги, раскрою руки, прокручу пару поворотов. И снова упаду.

а нога-то болит, собака.

Снова здесь и снова там. Ты заботишься о моём друге, так дай позаботиться о тебе. Я же тебя понимаю - когда хочешь столько всего принести кому-то, отдавая себя без остатка. О тебе в этот момент некому позаботиться. А ты даже и не задумываешься - как это - о себе? А тот, другой, как он?
Поэтому дай тебя просто укутать в плед и сказать на ушко тихое "спасибо".

Потому что я радуюсь только тогда, когда все те, кто мне дороги, улыбаются и смеются.

Это надо слушать. Просто для общего развития и для того, что бы в полной мере осознать творчество всех людей. И то, к чему оно ведёт. Модернисты - великолепны, а он, Янис, в особенности. Потому что создавать из скрипов и 'воплей' (с) брат музыку не может никто.
Кроме него.
И за это я его люблю. За это слушаю часами его произведения, вздрагивая от малейшего шороха и стараясь согреться, завернувшись в плед. Или синюю кофту-толстовку, если надо что-то срочно делать.
И пальцы греются только в движении. Только в тот момент, когда я попадаю туда, в чужие миры, гордо вскидывая голову и преображаясь. Кода как, когда в кого. Но почему все те, кто повинуется одной моей мысле имеют всегда одну из разных мечт - то ли стремление к свободе, то ли безумное хотение обрести свои собственные крылья.

Я хочу пить ветер и стоять на перилах Москвы-реки, рискуя упасть в воду. И улыбаться, легко расправив свои тяжеленные крылья, на которых давно осела как пыль веков, так и тяжесть знаний, которая твердит постоянно - нельзя. Нельзя. Нельзя. Не получится. И никакая мечта не хочет тихонько шепнуть на ушко - 'попробуй'

А музыка терзает душу. И ты боишься, что сейчас откроется дверь... и более не будет ничего. Я боюсь смерти просто потому, что это не подвластно моему разуму - понять, что станет с тобой тогда, когда ты перестанешь мыслить и чувствовать. Когда упадёшь в небытие и останешься наедине с собой.

А демиурги знают, что будет после смерти?

Ты странный. Я странный. Мы оба - странные до невозможности. Днём - одна жизнь, ночью - другая. Ночью ты спишь, а я бодрствую. Днём ты не даёшь заснуть, в то время как моё тело измученно бессоницей. Днём я срываюсь на тебе, таскаю за шкирку и пытаюсь сделать хоть кому-то больно. Для самоутверждения. А ночью ты бесшумно приходишь и я начинаю чувствовать твою тяжесть на ногах. Ты ведь единственный, кто понимает - иногда нужна подушка для битья, что бы высказать всё, что накопилось, что бы не срываться на дорогих людях. И выполняешь свою роль. Только смотришь снизу вверх жёлтыми глазами. Словно спрашивая каждый ра - зачем? Я не знаю. И от твоего взгляда мне становится холодно. Кутаться в плед и пытаться согреться не получается. Никак. Пальцы всё так же холодны, а мысли отключаются. Сначала одна, которая является тем самым камнем, который надо тронуть, что бы лавина пришла в движение. А потом смывается всё. под чистую.
И тогда я не знаю что делать. Беру Гёте и пытаюсь вернуться в нормальный мир через трагедию всех веков и жизней.

Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана:
я показал на блюде студня
косые скулы океана.

На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы ноктюрн сыграть могли бы
На флейте водосточных труб?
В.В.Маяковский

Это.... это не музыка. Это дикое смешение мыслей. разговоров и чувств. Кто-то спрашивает, кто-то гневно взирает, а другой стоит аккуратно в уголке и смотрит. Ты не слушаешь музыкой, ты - сама музыка. Она как волны - то есть, то нет. Праов, когда она есть, становится и страшно. и радостно, и боязно. Последнего - даже больше всего.

Шорох мышей в углу, тонкий скрип половиц, напряжение струн. Кто-то идёт за тобой. Кто-то пытается открыть твою дверь. И кто-то заносит орудие над тобой. А ты не можешь даже пошевелиться - мысли текут и не выловить нужную из огромного потока. Они ускользают.
А когда слышится тяжёлый стук по полу, не можешь шелохнуться и поднять глаза.

Это, наверное, первый раз, когда музыка реальна.

Поход в Библио Глобус увенчался полным успехом. Мало того, что теперь в моих руках появился благодатнейший Файст Гёте, так и Фрай тоже к нему привязался. Вот так и ходим. ^^

Сейчас больше ценятся слова и информация, а не умение стрелять из фамильного пистолета.

В.П. ВИЗГИН
Чудо и чудовище XX века

Оборона – наша честь,
Дело всенародное.
Бомба атомная есть,
Есть и водородная!
Сергей Михалков.

На склоне своих лет Фредерик Содди как-то выразился
в том духе, что поиск нового, атомного, источника энергии породил главное чудо
и, вместе с ним, самый страшный кошмар
XX века – атомную бомбу. Трудно не согласиться
с Фредериком Содди,
но начиналось все это, при деятельном, кстати, участии того же Содди, не столь апокалиптически. Напротив, жизнерадостно начиналось, с энтузиазмом и верой в светлое будущее, присущей революционерам всех времен и народов.
Ибо XX век начался очередной революцией
в физике – на этот раз квантово- релятивистской.
1902 – 1903. Предтечи:
П. и М.Кюри, Ф.Содди,
Э. Резерфорд

Первые сигналы о том, что внутри атомов скрыты огромные запасы энергии, поступили как раз от того элемента, который впоследствии и подсказал способ ее извлечения. В самом конце XIX века Антуан Анри Беккерель, пытавшийся обнаружить рентгеновское излучение при флю оресценции солей урана, открыл яв ление радиоактивности – беккерелевы лучи.
Открытие Беккереля заинтересовало многих. Имена большинства история не сохранила, остались только те, кто добился заметных успехов: во Франции ими были, помимо самого Беккереля, Мария и Пьер Кюри, Поль Виллар, в Англии – Эрнест Резерфорд и Содди, в Германии и Австрии – Эгон Швейтлер, Стефен Майер, чуть позже – Отто Ган.
Но первыми до конца осознали, что попало им в руки, были все-таки Содди с Резерфордом. И произошло это не позже 1902-1903 годов, потому что уже в 1903 году Содди написал: "Атомная энергия, по всей вероятности, обладает несравненно большей мощностью, чем молекулярная энергия, <...> и сознание этого факта должно заставить нас рассматривать планету, на которой мы живем, как склад взрывчатых веществ, обладающих невероятной взрывной силой". (Спустя пять лет Содди писал что-то насчет возможности с помощью атомной энергии "превратить всю планету в цветущий сад", но это не имело никакого значения, главные слова уже были сказаны.)
1905. Релятивистокий аргумент Эйнштейна в пользу атомной энергии
К началу испытаний первой атомной бомбы в Соединенных Штатах был подготовлен к печати так называемый "Отчет Смита", который увидел свет в том же 1945 году, но уже после Хиросимы и Нагасаки и под названием "Официальный отчет о разработке атомной бомбы под наблюдением правительства США". Введение к этой книге начиналось с фразы о том, что эйнштейновское соотношение E=mc2 "выбрано в качестве руководящего принципа изложения" всего дальнейшего.
Да и сам Эйнштейн полагал, что это фундаментальное следствие теории относительности, разрабатываемой им в 1905 году, найдет экспериментальное подтверждение именно при изучении радиоактивных веществ. Как в воду глядел.

1911 – 1913. Резерфорд открывает атомное ядро и возникает ядерная физика
Гипотезу о ядерном строении атома выдвинул в 1904 году Хантаро Нагаока, один из основателей японской физики. В 1908 – 1909 годах работавшие в Манчестере у Резерфорда Ханс Гейгер и Эрнест Марсден установили, что при прохождении альфа-частиц сквозь тонкие пластинки из металлической фольги подавляющее большинство пролетает навылет, но единичные частицы отклоняются на углы больше 90о, или, попросту говоря, отражаются. Отсюда Резерфорд в 1911 году делает вывод о том, что такое возможно лишь в случае, если "атом содержит центральный заряд, распределенный в очень малом объеме". Масса этого заряда равняется половине атомного веса.
Голландец Антониус Ван Ден Брук на основе работ Резерфорда, Гейгера и Марсдена находит: заряд ядра элемента совпадает с его порядковым номером в Периодической системе.
В том же 1913 году Нильс Бор, работавший в Манчестере у Резерфорда, положил ядерную модель в основу своей квантовой теории атома, что объясняло ряд непонятных до этого спектральных закономерностей и вместе с тем устойчивость "ядерного атома". Так, можно сказать, ядерная структура атомов обрела статус научного факта (а развитие теории Бора в двадцатые годы привело к возникновению квантовой механики).

1919 – 1920. Резерфорд расщепляет ядро и предсказывает нейтрон
Резерфорд, переехав в Кембридж, делает несколько важных открытий. Во-первых, он видит, что при воздействии альфа-частиц на атомы легких газов происходят ядерные превращения, а значит, понимает он, их можно вызвать искусственно. Во вторых, при этом в ряде случаев испускаются положительно заряженные частицы, которые служат основными структурными элементами ядер (Резерфорд назвал их протонами). И наконец, логика подсказывает, что должен существовать еще один структурный элемент ядра, а точнее – нейтральная частица с массой, равной массе протона, и эта частица, как пророчески заметил Резерфорд, должна "свободно проникать в структуру атомов", а посему стать "новым эффективным инструментом ее исследования".

1 932. "Год чудес" в "Великое трехлетие" ядерной физики (1932-1934)
В 1932 году Джеймс Чэдвик Читать далее...