[В ожидании черного декабрьского дождя выходить на улицу и быть осыпанным белой моросящей крошкой, приятно хрустящей под ногами печеньем. Сделать себе на ходу трепанацию черепа, вскрыть голову как шкатулочку, чтобы туда насыпалось этого сорок первого по счету снега немеренно. Заморозить «я». В бессмертное оцепенение, медитацией на остром холоде, пусть покалывает иглами в центры удовольствия, бередя старые раны. Вот такое состояние, да, похоже описал тебя в минуты, когда отключается время и чего хочется, так это Кинг Конгом взобраться на самый высокий abandoned в окрестностях и заснуть в холодных волнах при падении? Когда все элементарно похуй. Сосущая тебя по кровиночке пустота. Холостой ход сердечных клапанов. Я мертвец уже который год. Всего лишь призрак, выстилающий свои будущие дни на несколько десятилетий вперед коврами инея. Мои помыслы поневоле чисты. Ясность ума, да… Сознание вынужденно было подвержено мощному эмоционально-метафизическому воздействию, и теперь душа и дух мой категорически спокойны. Ваш покорный слуга, принцесса, навроде ангела смерти, в каком-то смысле бездушного, но распространяющего свои любовь и прощение неестественно далеко, в сравнении с кем-либо из священных созданий. Не мертвец, возможно, но уж точно полу-. Странно слышать какие-то рекомендации, советы, просьбы, послания от подобного полупустого «я», но ты уж попытайся. Твой брат еще не на военном положении, бой только завтра. Он перед самой войной с эскимосами. В редком состоянии экстремума человеческой функции. За мгновение до цепной реакции. За секунду до взрыва. Кататоническое отчаяние вспышками вырождается в одеревенелое восприятие окружающего. В посыпание себя с головой, торжественно и молча, ледяным крошевом, оставляя только глаза, голодные до всего на свете, теплые и живые. Что тебе может сказать такой смурной и уже не совсем здешний тип, отказавшийся переночевать гость планеты Земля, готовый выйти вон, как только правильно на небесах расположатся звезды?:)]
что пишут старшие браться младшим сестрам, когда за окнами обычный такой декабрьский дождь
«Следы» / «Orme, Le» (1975) Луиджи Бадзони и Марио Фанелли
[320x172]Попытка расшифровать время, выпавшее из памяти. Прошлое как вселенная, постоянно меняющаяся, с бесконечным числом неизвестных, которые на миг становятся известными и тут же снова погружаются на глубину синими китами. Элис (Florinda Bolkan) просто необходимо восстановить в памяти прошлое, и она поначалу медленно и степенно ступает по металлическим ступенькам прибрежного маяка вниз, осторожно держась за перила гигантской лестницы, а потом уже отчаянно хватаясь за ускользающую реальность, летит кубарем в пустоту, в незнакомое до сих пор значение собственного «я». Это как если представить голову человеческую стеклянной сферой земного спутника, имитирующей поверхностью его ландшафт; и голова начинает трескаться,
[320x172]покрываясь миллионом трещинок, таким Борхесовским садом расходящихся петек откуда-то изнутри. И «я», пустившись в путь, пытаясь поймать в силки память об увиденном и услышанном, неизбежно заблудится в коридорах стеклянного лабиринта, страшного тем, что слишком ясно виден выход, который маячит слева впереди или справа сзади. Картины потерянного прошлого (cinematography by Vittorio Storaro) встают перед нашей ставшей вдруг маленькой Алисой – переливающейся мозаикой, сказочными витражами, фасадами отелей, декорациями американского фильма ужасов, модными платьями. «Давай, протяни руку, дотронься до меня, - смеется прошлое, мерцая на стенках памяти, разворачиваясь ковровой дорожкой в старинном доме-дворце к ее ногам, – Только ступи, и оно поведет за собой. Если не страшно».
[320x172]Но только бьешься о прозрачную слюду, о закаменевший воздух – витрину, где рассыпаны драгоценности. И лабиринты прошлого, они же бесконечны. Вы когда-нибудь пробовали навести порядок в воспоминаниях? Упаси Бог вам даже начинать подобную каталогизацию. Память о детстве и грезы молодости путаются друг в дружке. Редко давно минувшие дни мозаичными камешками уложены один-к-одному. Ленты воспоминаний монтируются не встык, чаще всего – внахлест. Кадр со сценой пару дней назад случившегося накладывается прозрачной фотографией на эпизод из детства. Возможно, кстати, придуманного. Ни начала, ни конца. Круговерть когда-то важных событий, ныне порезанных в крошево в монтажной, и склеенных сознанием в калейдоскопическое панно: такое теплое, доброе и печальное, какой только и может быть смутная догадка о том, что за картинка была свидетелем твоего первого поцелуя. Искра в истинное прошлое пробегает по экрану старенького телевизора с пугающими, но теперь уже полузабытыми фильмами.
[320x172]Заражая магическим реализмом ежесекундное скучное твое сегодняшнее бытие. Луна как раз в эти ночи близкая, грозная, кажется, что именно она бьется желтым молоточком в висках, заставляя память от короткого замыкания плавить свои электроды. Сигнал со спутника выбивает кислотные абсолютно образы, и она, память, бенгальским огнем начинает искрить то чужеродным прошлом, то слишком твоим, но нарочно забытым, то прошлым неведомым, приходящим ниоткуда – вот оно, твое прошлое, держи, чего же ты смущаешься и не узнаешь его, незнакомое это, вымышленное будто бы, существо, которое отчего-то ластится к тебе? Зачем же ты отшатнулась от него так испуганно, Алиса?