Осень снова схватила меня, в темном проулке сырого города, меж мусорными баками и кирпичными кладками. Глухим ударом по голове отправила меня в нокаут.
Я очнулся в подвале, втягивая ноздрями запахи плесени, пыли и безысходности. Было почти что темно, свет пробивался сквозь узкое грязное окошко под потолком. Было тихо, только вода шелестела по трубам, да где-то в стенах подвывал ветер. Мои руки и ноги не были связанны, но я точно знал что дверь наружу крепко заперта. Губы потрескались и закровоточили с горьким смешком на моём лице. Я облизнул клыки. Как я не пытался.., местная унылая Осень снова меня нашла и снова пленила. Я нашарил по осыпающимся стенам трубы с горячей водой и присел возле них, обхватив колени руками.
Я пытаюсь привыкнуть к темноте, вспомнить очертания этой подвальной комнаты. Я пытаюсь зайти подальше от берегов действительности, чтобы скоротать время в грёзах. Время до очередной миски, просунутой в заслонку снизу запертой двери. А в этой миске будет немного солнца. Но уж совсем немного.
И Осень снова захочет меня к себе приручить.
Мне нужно написать это. Выговориться, так сказать. Произнести это мысленно "вслух". Иначе чёрные мысли сожрут меня изнутри.
Я влюбился в тебя. Я резко упал в пропасть. Буквально, за пару дней, что мы все провели под одной крышей. И я мог бы истекать солнцем, но я кровоточу, ибо я провалился в пропасть того, кто принадлежит другому. Я рухнул с обрыва в человека, который не может принадлежать мне. И если я попытаюсь заполучить желанное - я стану не зверем, но омерзительным животным, гнилью. Я чувствую, как сжимается капкан на моей ноге. Я не могу мысленно уйти от тебя. Я не могу мысленно оторваться от твоих веснушек, родинок, мимических морщинок, несовершенств, крошечных шрамов, тугих тёмных локонов, от твоих пальцев. Я задыхаюсь внутри себя, когда вижу твою улыбку, слышу голос, смотрю эти фотографии, где мы стоим рядом, и в окружении еще шестерых, но мне тогда было разрешено поправить прядь волос у твоего лица, и ты так невинно улыбаешься в тот миг... так нежно, по-детски, и твои болезненно красноватые глаза в тот первый вечер... Я правда стараюсь. Стараюся лишь мысленно касаться твоей красоты. Не поддаваться чёрным мыслям, размышлениям о том, как ты в исступлении закусываешь губу, как сладок обжигающей горечью твой рот, как тепло...Я стараюсь, правда, клянусь тебе своими костями. Но я только что вышел из ванной комнаты, где разбил себе руки, стоя под горячей водой, и заставляя себя не думать о тебе там, где явно не стоит и воображать твоего имени. Я грязный, гнилой, я ужасный, отвратительный, я слабый... Я так просто позволил себе отравиться тобою, так наивно продал себя за твою непосредственность и доброту, нежность, неожиданную красоту, я опьянел за эти два дня, и все последующие, что мы пересекались.
Я задыхаюсь, соприкоснувшись с тобою взглядами. Но если же за твоим взглядом таится нечто ангелоподобное, то лучше уж никому не знать, что за моим. И я стараюсь держать себя в руках, этих самых руках, которые уже стягивает сукровицей. Мне нужно привести себя перед сном в чувства. Пойду, засуну руки под кипяток, а мысли опущу в воды забвения, хотя бы уж до рассвета. А завтра снова позволю себе увидеть тебя... Вас. Вместе.
Есть такая штука, как эмоциональное выгорание.
А я испытываю эмоциональное сгорание. Немой плачь над самим собой, над тем, каким был, и какого больше нет. Оскудевший словарный запас. Выцветшая фотокарточка в пыли, много лед назад затерявшаяся за шкафом.
Я вспоминаю себя. Вспоминаю себя с Тобою. И более живым, как тогда, я никогда больше не был, кажется.
Дети ночи, мы так наслаждались огнями улиц и звёздными маяками Космоса. Мы бороздили ночные притоны и города, как китобойные суда бороздят жестокие воды Атлантики. Мы умели дышать полной грудью и знали на вкус все алкогольные напитки, медикаменты и чужие безвольные рты. Мы знали себя, чувствовали себя, знали вкус собственной крови и собственной плоти. Мы чувствовали, и могли чувствовать Мир и его радости и печали, эйфорию и боль. Мы чувствовали Жизнь и Умирание, весь этот декаданс, всё угасание и гниение человечества, и, при этом, любили его... Внимали. И мы не терялись, никогда не терялись, всегда нам горел во тьме старый Маяк Чувств.
И вот теперь так пусто и опостыло внутри себя самого, будто покинутый город, стираемый временем каждый день с лица земли, зарастающий плющом и тишиною. Сорняками обыденности. Город, где солнце стирает краски с построек, выцветают витрины, все лампы покрылись пылью, патиной и мхом. И даже птицы перестали селиться тут... Эмоциональное сгорание и меланхолия. И я всё еще тут, не покидаю этого места, отшельник, кочевник, утративший смыслы.
И ты. Воспоминания, как опустевшая квартира, где мебель, некогда антикварная и дорогая - обращается трухой, пожираемая термитами времени и, словно пылью, съедаемая тысячами лиц после. Я еще поднимаюсь в тот дом, порою, поднимаюсь по ненадёжной лестнице, где ступени грозят рухнуть во тьму, и утянуть меня за собою. Я захожу в покосившуюся дверь, но мало что узнаю уже. Больше слепая память тех ощущений. Привкус железа и горечи на языке.
Я эмоционально сгораю, и нет никакой лампочки, которую можно было бы заменить. Предохранители никакие уже не подходят, а провода лишились обмотки и пожираются коррозиями. Я тлею из самого нутра. Тлею, еще вспыхивая порывами ветра. Но я сгораю. Как медленная смерть, которую я так долго приручал всеми этими химическими соединениями. Мне все ещё снится жизнь. Вкус ночного воздуха, сигареты, поцелуя, виски, проданного за веселье сна... Запах моря под утро, запах солнца на твоей коже, запах яблок, дорожной пыли, кровь на зубах, ощущение плоти под самыми когтями. Металл и кожа, мёд и плети. Эхо меня самого. Возможности, варианты, вероятности счастья, жизнь и звёзды ночного неба, россыпью в отражении диких глаз...
Мир кажется столь объёмным, когда ты не одинок
[700x466]