может быть, когда я стану старой и почти потеряю память, может быть тогда в опустевающей психике непротиворечиво сложится ряд обстоятельств - особый свет, уходящая вниз к реке улица, пустой фонтан разрушенного камня, большие деревья, бег солнечных зайцев, оживающие слова песенки, повторяющийся скрип качелей - разрозненные образы бывшего и снившегося, объединённые единственным сходством, чувством нездешнего, с той стороны, с изнанки оставленного дома. может быть тогда я, нетвёрдо помня себя, в силу старческой медленности окончательно выпав из ритма города, тихонько выйду за дверь и отправлюсь далше, за только мне ведомыми знаками - жёлтая собака на углу, облака за домами, длинная тень, послеобеденный дым. говорящие камни мостовых, солнце под одеждой, маленькие необитаемые места - завалиться в карман среди песчинок и щепочек, может ещё монетка и каштан. путешествие, из которого не нужно будет возвращаться.
в груди многоэтажного скелета, в обнятом высотками дворе маленький мальчик прыгает через костёр.
два маленьких затихших муравья на белом листе.
темно и холодно внутри снеговика.
снилась какая-то чертовщина: огромный замок, полые статуи из живого стекла (археоптерикс, щупальце осьминога, львы); всё совпадает и начинается такой сурьёзный раз-в-сто-лет-возможный ритуал, на котором присутствует множество людей, в том числе и стивен кинг. ему вдруг приходит в голову сюжет для нового романа, он вскакивает и бежит за блокнотиком, срывая весь ритуал нафиг)
снился кругленький бледный мальчик с подведёнными чёрным глазами и губами, я с удивлением рассматривал его в зеркале.
чувствую себя как в анекдоте про "я привык видеть, чем дышу" - дышу сизым, влажным, тяжёлым воздухом; туман окутывает всё мягкой глухой пеленой, тихо и безветренно, постоянно сочится дождь. суровая ростовская зима похожа скорее на какой-нибудь английский октябрь. особенно чётко я прочувствовала это, пешком возвращаясь с работы, одетая в шляпу и бутылку виски, что лежала в сумке, оттягивая мне плечо, - пешком через близорукие туманом хмурые тропинки и лужайки с пробивающейся сквозь коричневые палые листья свежей, неправдоподобно зелёной травой. для полноты образа не хватало только тёплой дымящейся трубки в руках)
по дороге я встретила грибочек
такой блестящий, что хочется лизнуть
снились гигантские боевые роботы и добрые собаки.
давным-давно так хреново не спал.
играл в преферанс до поздней ночи. смотрел в микроскоп кровь, карри, семена кактуса.
сегодня первый концерт ростовской группы, которая за десять лет своего существовани ни разу не удосужилась сыграть в родном городе.
за окном у маленьких домиков из труб валит дым, там топят печки и верят в дедамороза; и даже небо присутствует натуральным голубым цветом.
и насколько бы верной не казалась реальность собственных аффектов, она слишком зыбка, чтобы ею руководствоваться, пусть я и делал это всю жизнь.
на картинке розовеньковый кухонный портал, а под катом плесень в стократном увеличении и глаз, смотрящий в микроскоп.
забрал приехавшую поездом улитку, всю дорогу нёс её под курткой, боялся. что она замёрзнет. хорошая такая улитка, белая, бодрая)
витрины - такие сказочные окошки. вот два суровых охранника в форменной одежде тщательно крепят к стеклу новогоднюю мишуру и бережные стеклянные шарики; а вот худая восточная женщина в традиционном чёрном от волос до пят ставит поднос с гамбургерами перед своей дочкой, одетой по моде, и тепло улыбается.
прохладный воздух выщипывает румянец на щеках.
перелезть через забор мне проще, чем возвращаться обратно искать ключ от внезапно запертых ворот %)
в столярной мастерской чудесная уборная -
солнце, оцветшее на вытянувшихся вдоль улицы проводах - краткий миг, когда переходишь улицу и между двумя шагами успеваешь заметить, как единым расслабленным провисшим нотным станом вспыхивают провода до самого горизонта. и чувство такое - пустое, тёплое, гулкое - когда уже всё позади и можно просто дремать в автобусе среди большого глубокого дня, как на донышке чашки.
в пятнадцать есть масса душевных сил и большое желание их расходовать, есть гибкость, податливость и жажда нового; почти нет панцыря собственной личности и психологических мозолей.
в двадцать пять с этим уже сложнее, и, по идее, дальше только хуже. очень не хочется дожить когда-нибудь до момента, когда бросить всё и начать заново будет казаться невозможным.
очень важно уметь переставать быть. и чувствовать, что всё чертовски конечно, времени нет, и если не сейчас, то, возможно, никогда больше.