[150x304]Разве человеческим одеянием не интересовались другие художники? Например, Леонардо да Винчи. Будучи далек от какого-либо желания сравнить себя с ним, я думаю, что такая вещь, как ежедневный костюм человека, не должен быть безразличен для тех, кто действительно любит искусство. Архитектура, преимущественно в Германии, в своем стремлении внести нечто новое в свое искусство призывает на помощь скульптуру и живопись, чтобы создать ансамбль стиля и полученного от него впечатления.История византийского флота – это путь от славы и могущества к упадку и гибели. Наследница Римской империи, усвоившая ее стремление к господству над миром, Византия долгое время обладала и властью над морем – талассократией, а ее военно-морской флот представлял собой самую грозную силу в Черном и Средиземном морях.
Основным военным кораблем византийцев был дромон, впервые появившийся примерно в V-VI вв. н. э. Прообразом его послужила римская бирема – гребное судно с двумя рядами весел. У дромона также было два ряда гребцов, размещенных один над другим. В каждом ряду насчитывалось не менее 25 банок – скамей для гребцов. Каждым веслом управлял один человек. Следовательно, на дромоне была как минимум сотня гребцов. Кроме них, экипаж корабля включал капитана, двух его помощников, рулевых, матросов и воинов. Во время сражения солдаты обстреливали противника из луков со специальных башен, размещенных на носу и корме судна. Таким образом, общее число членов команды могло доходить до трехсот. Хотя основной движущей силой были гребцы, корабль мог идти и под парусами: на дромоне имелись две мачты с латинскими – косыми – парусами.
Дромон был вооружен тараном и катапультами. Таран располагался точно по ватерлинии и, кроме нанесения ударов по корпусу вражеского судна, мог служить абордажным мостиком. Катапульты, скорее всего, были небольшими, но имеются сведения, что самые мощные из них могли метать груз в 500 кг на расстояние до 1000 м. Кроме того, дромоны были оснащены, пожалуй, самым устрашающим оружием средневековья – «греческим огнем». Эта адская смесь состояла из селитры, толченой серы, смолы, нефти и растительного (оливкового) масла. Впрочем, точный рецепт его приготовления не известен, потому что, во-первых, со времен своего возникновения в VII в. его состав не оставался неизменным, а, во-вторых, потому что византийцы оберегали секрет его составления как строжайшую государственную тайну. По словам летописцев, «греческий огонь» испепелял железо и камни, горел на воде и уничтожал все живое. Погасить его было возможно только вином, уксусом или песком. Этой смесью начинялись глиняные шарики, которые метали из специальных медных труб. Эти трубы встраивались в пасти драконов, львов и прочих чудовищ, украшавших носы греческих кораблей. Такие огнеметы назывались сифонофорами. Глиняные шарики лопались при ударе о твердую поверхность или, при неудачном выстреле, в воздухе. Между прочим, именно «греческим огнем» византийцы уничтожили в 941 г. огромный русский флот, прибывший к стенам Константинополя под предводительством князя Игоря. По преданию, в походе участвовало около 10 тыс. ладей, большая часть которых была сожжена.
[показать]3 января 1405 г. Венецианский Сенат отправил в Геную Франческо Бевазано с особой миссией: потребовать объяснений по поводу нескольких актов пиратства, совершенных генуэзцами против венецианцев. Власти Генуи должны были положить конец бесчинствам корсаров и возместить стоимость захваченных товаров. Инструкции, врученные Бевазано особенно упирали на то, чтобы он не слушал уверений генуэзцев, будто бы они к пиратству никакого отношения не имеют: тот или иной морской разбойник действовал по собственной инициативе, республика за совершенные им грабежи ответственности не несет.
Особенно серьезны были грабежи, совершенные Никколо де Монильей, патроном большой кокки, которую он вооружил на каперство. Как явствует из документов Венецианского Сената, пострадала «наша [венецианская] кокка, патроном которой был Базилио Тирапелла, наш гражданин, возвращавшийся из области Таны и Романии, и бывшая в добром согласии с генуэзской коккой, патроном которой был Дармато де Кампион из Савоны, взаимно поклявшиеся в верности… в водах Майны встретилась им другая генуэзская кокка, патрон которой – вышеназванный Никколо де Монилья, который регулярно обследовал ранее упомянутые корабли…» (Не очень красиво, но я решила оставить буквальный перевод текста). Монилья приказал Дармато де Кампиону уйти, и генузский капитан «нарушил верность, ушел и указанную нашу кокку оставил…». Затем «Никколо де Монилья, не обращая внимания на согласие, вновь употребительное между генуэзцами и нами враждебно напал на указанную нашу кокку и взял… со всем добром, на ней находящимся, похитив некоторых граждан наших, которые были тогда на вышеуказанной кокке, взяв в плен». «После этого другое наше судно, патроном которого был Джорджо Монгаваро, подобным же образом [Никколо де Монилья] взял, вышеуказанного Джорджо задержав в плену, и притом подобным же образом подстерег нашу гриппарию, которая шла из Чериго… в Кандию, на которой был наш нобиль по имени Франко Венерио».
А вот того, добились ли все-таки венецианцы возмещения ущерба, я думаю, мы никогда не узнаем.
Находившиеся на эгейском побережье монастыри часто подвергались нападениям турецких морских разбойников. Близость монастырей Афона к морю делала их очень уязвимыми для подобных атак. То корсары и в самом деле концентрировали свое внимание на богатых монастырях, то ли о подобных грабежах просто лучше известно благодаря хорошей сохранности монастырских актов.
Впервые турки заявились на Афон в 1312 г., о разграблении окрестностей упоминают акты монастырей Ватопедского и Веррийца.
В 1325 г. нападение турок вынудило многих монахов, в том числе известных церковных деятелей Исидора Вухейру, Григория Синаита и Григория Паламу – покинуть Святую Гору. Внезапно «безбожныи варварскыи языкъ агаренскы воздвигся… и попленяе яже в святыи горе», – сообщает по этому поводу Житие Григория Синаита.
Примерно с 1330 г. подобные атаки стали частыми и временами достигали крупных вторжений. Так, Афон вновь подвергся нападению в 1335 г. Житие Афанасия Метеорита сообщает, что турки постоянно приходили с моря, захватывали на Святой Горе пленников, и рассказывает о пленении и последующем чудесном избавлении монаха по имени Моисей.
[200x269]Ты зашёл слишком далеко, Юсуф; ты перешёл всякие границы. Ты всего лишь слуга Нуреддина, но теперь ты хочешь захватить власть для себя одного? Но не строй себе иллюзий, ибо мы, поднявшие тебя из небытия, сумеем вернуть тебя обратно!
Несколькими годами позже это предостережение, присланное Саладину знатными людьми Алеппо, показалось бы абсурдным. Но в 1174 году, когда правитель Каира начинал становиться главной фигурой арабского Востока, его достоинства были очевидны ещё не всем. В окружении Нуреддина как при его жизни, так и после его смерти, имя Юсуф не произносили. Чтобы обозначить его, использовали слова "выскочка", "неблагодарный", "изменник", или чаще всего "наглец".
Сам Саладин вообще то быть наглым не стремился, но его фортуна была таковой несомненно. Именно это и бесило его противников. Ведь этот тридцатилетний курдский военачальник никогда не был амбициозным человеком, и те, кто видел, как он начинал, знали, что он бы легко удовольствовался обычным званием эмира, одного из многих себе подобных, если бы судьба против воли не выдвинула его на авансцену.
Читать дальше
Летом 1294 г. византийский император Андроник II отправил к королю Кипра и в Киликийскую Армению посольство во главе с патриархом Афанасием Александрийским. Вблизи г. Фокея корабль патриарха был ограблен пиратами, а сами участники посольства только чудом избежали плена. Пираты заметили на горизонте еще одно судно, которое, казалось, также сулило им богатую добычу. Они отвели корабль патриарха в укромную гавань, решив, что посольство не способно к «бесславному бегству», и пустились вдогонку за другим кораблем. За двумя зайцами погонишься… Воспользовавшись этим обстоятельством, патриарх и его спутники сошли на берег и пешком добрались до ближайшей имперской крепости.
В XIV в. в Эгейском море в любой момент можно было ожидать встречи с пиратами. А византийцы, которые уже не могли как следует защищать свою дряхлеющую империю, вообще в каждом встречном корабле готовы были видеть пиратский.
В 1315 г., например, с византийского корабля, идущего из Фессалоники в Константинополь, было замечено подозрительное судно. Неизвестно, кто первым крикнул: «Пираты!», но греки всполошились и схватились за оружие. Однако вскоре выяснилось, что приближается совершенно мирное судно.
[222x361]
[222x361]
Мой дядя Ширкух повернулся ко мне и сказал: “Юсуф, оставь все дела и отправляйся туда!” Этот приказ прозвучал для меня как удар кинжала в сердце, и я ответил: “Клянусь Аллахом, даже если бы мне отдали всё египетское царство, я бы не поехал туда!”
Человек, сказавший эти слова, был никто иной как Саладин, повествующий о своих первых и самых неуверенных шагах в будущее, в котором он стал одним из наиболее прославленных в истории монархов. Ввиду удивительной искренности, характерной для всех его высказываний, Юсуф был далёк от того, чтобы ставить египетскую эпопею себе в заслугу. «Я начал с того, что сопровождал моего дядю, – добавляет он. – Он завоевал Египет и потом умер. И тогда Аллах дал мне в руки власть, которую я совсем не ожидал». Действительно, хотя Саладин получил огромную выгоду от египетской экспедиции, он сам не сыграл в ней главной роли. Не больше преуспел в этом и Нуреддин, несмотря на то, что страна на берегах Нила была завоёвана от его имени.
Эта кампания, длившаяся с 1163 по 1169 год, имела в качестве главных действующих лиц трёх удивительных людей: египетского визиря Шаура, демонические интриги которого повергли этот регион в кровавый хаос, франкского короля Амори, столь одержимого идеей завоевания Египта, что он вторгался в эту страну пять раз за шесть лет, и курдского генерала Ширкуха, «Льва», который проявил себя в качестве одного из военных гениев того времени.
Читать дальше
В период пребывания Ордена на о. Родос (1310-1522) госпитальеры создали мощный военно-морской флот, переняв лучшие достижения искусных в кораблевождении и кораблестроительстве местных греков. Иоанниты начали строить корабли еще на Кипре, где они оставались в течение нескольких лет после падения Акры (1291). В 1300 г. в архивах Ордена впервые упоминается его военный флот, а спустя год в документах уже фигурирует должность адмирала, которую обычно занимал опытный мореход из числа рыцарей-итальянцев. По другим данным, адмирал впервые упомянут в 1299 г. Орденский статут, принятый при великом магистре Гийоме де Вилларе (1296-1305) гласит, что «адмирал будет командовать кораблями войны за веру и что он может нанимать галионы, галиоты и воинов, на которых казна будет выделять ему жалованье, и что морские солдаты, как на земле, так и на море будут под его властью, но если армией командует маршал, то адмирал и все прочие получают приказы от него. Морскими солдатами, которые сошли на землю, будет командовать тот, кому маршал даст поручение… они получают приказы адмирала, если маршал не находится здесь». Но если на суше власть адмирала была ограничена, то на море «все братья и миряне, которые составляют морскую армию – под властью адмирала, если только магистр или его лейтенант не командуют ими лично». Полномочия адмирала были уточнены при Дьедонне де Гозоне (1346-1353): «Когда вера будет вооружать галеры или другие корабли, адмирал будет командовать морскими солдатами и рабами. Он же или тот, кому он доверит, будет получать их жалованье из казны для уплаты им».
Основу флота Ордена госпитальеров составляли маневренные и независящие от ветра галеры. На типичной галере этого периода капитаном был рыцарь Ордена, которому, однако, помогал профессиональный родосский знаток морского дела, который надзирал за моряками, также родосцами, занимавшимися реями и парусами и выполнявшими всю корабельную работу. Экипаж галеры включал примерно две сотни гребцов, от пятидесяти до двухсот солдат и до пятидесяти матросов. В число последних входили также корабельные плотники, повара, цирюльник (он же хирург) и его помощники, лоцман и рулевой. Кроме того, на борту галеры находился еще один рыцарь – старший помощник капитана, и несколько новичков, проходивших годичный испытательный срок.
Гребцами обычно были рабы-пленники рыцарей, вероятно, большей частью – турки. Между прочим, примерно в конце XV - начале XVI в. Арудж, в будущем – знаменитый средиземноморский корсар, известный под прозвищем Барбаросса, провел около двух лет прикованным к скамье гребцов на галере родосских рыцарей.
Именно от работы гребцов зависела скорость галеры. Число ударов веслами равнялось 22 в минуту, иногда хорошо натренированная команда могла сделать 26 ударов. Таким образом, максимальная скорость хода могла достигать 7-8 узлов. Однако таких результатов галера могла добиваться только на совсем короткой дистанции, например, во время атаки. Средняя скорость при спокойном море составляла 4,5 узлов в первый час, а затем падала до 2-1,5 узлов.
Когда орденских галер было несколько, их тактика напоминала действия кавалерии: галеры выстраивались в ряд и атаковали противника. Довольно часто, однако, галеры выходили в море по две. Если выяснялось, что какое-либо торговое судно находится в отдельном проливе, самая быстрая галера устремлялась за ним и гнала его к тому месту, где, укрывшись за подходящим мысом, жертву поджидала вторая. И когда торговцу уже казалось, что он вот-вот оторвется от преследования, его курс внезапно преграждала выскользнувшая из укрытия вторая галера.
В то время, когда в стане Зенги царило смятение, лишь один человек оставался невозмутимым. Ему было двадцать девять лет; с короткой стрижкой, с лицом смуглым и выбритым кроме подбородка, он имел широкий лоб и добрый ясный взгляд. Он приблизился к ещё тёплому телу атабега. С душевным трепетом взял его руку, снял с неё перстень с печаткой, символ власти, и надел себе на палец. Его звали Нуреддин. Он был вторым сыном Зенги.
«Я читал жизнеописания правителей прошлого, но не нашёл ни одного за исключением первых калифов, кто был бы так добродетелен и справедлив, как Нуреддин». Ибн аль-Асир имел полное право преклоняться перед этим князем. Хотя сын Зенги и унаследовал качества своего отца – строгость, смелость и государственный ум – в нём не было и следа тех пороков, которые делали атабега столь неприятным некоторым его современникам.
Если Зенги ужасал своей свирепостью и полным отсутствием щепетильности, Нуреддину с момента своего появления на политической сцене удалось предстать в образе человека набожного, воздержанного, справедливого, уважающего обещания и полностью преданного джихаду против врагов ислама.
Читать дальше