я неисправим:
мне до сих пор хочется
взять в руки автомат или бомбу
и уничтожить мир взрослых —
мир ответственности и принуждения
мир многолетнего приготовления
к смерти
но, как только в мои руки
попадает оружие,
жалость во мне побеждает
агрессию:
ведь я-то знаю
одну маленькую тайну
НА САМОМ ДЕЛЕ ДЕТИ —
ЭТО ОНИ
Зверь времени линяет секундами.
Сколько дворников!
Сколько собирателей пуха!
Пересекаем коралловый песок в неясном свете.
Сколько ловцов ставит сети!
Звук перебирается, прижимаясь к стенам.
Из уха в ухо -- от бесконечных лун на интегралы скрипок.
Что сталкивается в небесах:
пустые звёзды или значение судеб?
Тени кругом -- все в мантиях судей.
Мы возвращаемся в дом.
Возвращаемся в дом.
Выйди, сынок, встань на порог.
Это день возвращенья, ибо кости к суставам стремятся.
Сколько мы ни уходим -- круглое время.
Магеллан, Магеллан -- ты седеешь,
но покинуть орбиту не смеешь,
так как время -- почти что арбуз.
Совершенно кругло и лысо:
на планете король и крыса --
можно миловать, можно казнить --
всё равно неразрывна нить
между futurum и plusquamperfectum.
Может свет невесомый гнить
между звёздами, словно солома --
просто слишком время огромно
при гниении света звёзд.
Мы возвращаемся в дом.
Возвращаемся в дом.
Только дело не в том, что мы постарели
и серый наждак беспробудной щетины
залёг среди хрупких морщинок.
Дело совсем не в том.
Даже когда мы моложе были
и звуки музыки плыли
беспрерывным святым полотном,
выходя из дома -- мы направлялись в дом.
Я возвращаюсь в сиянье и блеске --
сгнивший остаток былого начала.
Встреть, как встречала!
В расцвете, упадке или гниенье --
всё на пути возвращенья.
Тени сгущались в чернила,
ими писались кляузы
на улиц ярких лентах
тёмными подворотнями.
Плакали глупые ивы
в зелёные воды страха,
падали спелые слёзы —
универсальное рвотное.
В зелёные воды страха
гляделось такси одноглазое,
скользило по ним, ведомое,
как лодка на перевозе.
В зелёную воду с грохотом
сыпался щебень смелости —
былые колонны храбрости,
разрушенные морозом.
Скручивались и спутывались
прозрачные волосы вечности,
как водоросли подводные,
хватающие за руки...
...пловец был последним камушком,
на откуп случаю брошенным,
последним героем Магии,
последнею жертвой Науки.
Пловец был всплеском и выкриком
в зелёном зеркале стонущем,
нелепым пеплом ярости,
плевком разъярённого гнева.
И те, кто на берег выплыли,
уже почти растворившиеся,
кидали ему с их облака
небес спасательный круг.
В зелёные воды страха
входили глупые женщины,
взвизгивая от удовольствия,
пробуя воду ногой.
В этой визжащей массе
нелепо пловец барахтался,
укутан водой, как Истина,
в воде, словно Ложь, нагой.
Пловец, разновидность тонущего!
Нашей борьбы с океаном
нелепая подноготная...
Плакали глупые ивы
в зелёные воды страха,
падали спелые слёзы —
универсальное рвотное.
когда мы утонем в холоде,
сведённые судорогой,
наши глаза подберут
и будут играть
голубыми снежками и прочими
когда мы утонем в холоде,
широкую белую спину
ледового демона
в сизых мурашках
увидим впервые воочию
и разные стили мы изберём, утопая,
но всплыть не сможем
из сизого пара,
холодильником нашего мозга рождённого,
из сизого пара,
на лес гипербореев похожего
всё более безразлично
взирая на тёплые руки
и тихие звуки
дыхания светлого,
будем с трудом различать мы тепло
в окружающих лицах,
скользя по летейской воде
безразличья
бутоны невыпавших градин
друг другу даря,
мы будем на пляжах лежать Января,
там, где граничат моря Позавчера
и снежных песков меловые поля
богиней Фригидой мы будем наказаны,
только поскольку
мы часть своей жизни
прошли по дороге тепла,
но с холодом взглядов и губ удалимся
в страну, где всегда неподвижны все лица
в страну безмятежную Позавчера
все боги отпрянут
от наших холодных сердец,
растирая спиртом
побелевшие пальцы
у люка в страну мерзлоты
в поблёкшем от осени городе,
где вышедшие случайно наружу
женщины-сосульки
тают и оставляют мокрый след,
заканчивающийся полувысохшим пятном
когда ты утонешь в холоде,
приходи ко мне по адресу
Большакова 101, кв.74,
ибо у меня есть большой холодильник,
в котором мы сможем поддержать
своё существование
между банкой и селёдкой
и огурцами
в волшебной стране Послезавтра,
отделённой от Завтра
металлической дверцей
скользят по каменной стене израненные пальцы
здесь больше нечего терять и некого бояться
в тесной тёмной комнате томится птица пленная,
душным страшным коконом становится вселенная
по капле капает вода из крана прямо в темя,
идут часы, но навсегда остановилось время
небо закопчённое нависло, как надгробие,
дышит в спину холодом моя клаустрофобия
мечется душа моя на дне колодца — ранена она,
смотрит сверху жёлтым глазом и смеётся пьяная луна
молчат пустые города, наполненные страхом
жить можно так же, как всегда, пока не станешь прахом
/страшнее выстрела в висок молчанье телефона
струится время как песок/
когда заходящее солнце коснулось края земли,
его последний луч превратился
в рубиновый столб,
бивший вертикально,
словно кровь из перерезанных жил,
раскроивший почерневшее небо
поперечной чертой;
женственная промежность космоса
открылась бесстыжим глазам
случайных свидетелей тайных родов;
земля была опутана плёнками,
земля была покрыта слизью,
она не хотела рождаться,
она кричала
и ты кричала вместе с землёй, вцепившись пальцами в моё плечо:
что это? что это? что это?
всего лишь падение солнца
всего лишь падение солнца в далёкий океан;
солнце падает, как охваченный огнём дирижабль,
ударяется о дно там, где спит,
затянут ракушками и щупальцами
древний Атлантис,
и поднимает волну сгустившейся крови,
ставшей тяжелой, как ртуть
сплю под покровом из тонкого льна,
и на ресницах застыла смола
там, где нет ночи, и там, где нет дня,
жду я того, кто разбудит меня
золото тускло мерцает кругом,
но не за золотом явится он:
львица крылатая с женским лицом
дверь отворит лишь тому, кто влюблён
десять тысяч лет
падает лунный свет
на грани пирамиды
десять тысяч лет
камни хранят секрет
того, кому пути открыты
десять тысяч лет
десять тысяч лет
десять тысяч лет
он прикоснётся губами ко мне,
тайное слово прошепчет во тьме,
и, разрывая оковы теней,
мумия встанет с холодных камней
Большинство людей не знают, зачем они живут
Большинство людей не знают, когда они умрут
Большинство людей приходит, чтобы уйти
Я тоже уйду — может нам по пути?
позволь проводить тебя
через пляж, через волны, через эти острова,
через домик, через тени на белых простынях,
через вечер, если сможешь, через тёплую ночь
если мы простимся раньше — чем тут можно помочь
Большинство людей читает объявления в газетах,
Большинство людей дожидается нового рассвета
Большинство людей живут по проекту Творца
если ты умеешь ждать — то дождись до конца Света —
и хотя бы до конца лета.
позволь подождать с тобой
эту старость, эту радость, этот полный отбой,
слёзы Луны и влагу на жемчужных губах
через вечер, если хочешь, через тёмную ночь
если ты устанешь ждать — то чем тут можно помочь?
Большинство людей не знают про тебя и меня
Большинство людей не знают ничего про себя
Большинство людей играет, чтобы проиграть
Мы играем вместе с ними, нам нетрудно понять
форма без содержания,
теле- без видения
радио без вещания,
группы без названия,
лица без выражения
мужчина без имени,
женщина без имени
в квартире без номера
сперма без семени,
зачатие без рождения
снежную безымянность
требует чья-то безмятежность
снежную безымянность,
безмятежную снежность
чтобы спал спокойно
тёмный человек,
имена смывает
светлый снег
следствие без причины,
радости без кручины,
герои без подлости,
подлецы без совести,
репортажи — не повести
бунты, но в чайной чашке
речи, но по бумажке
приход лета — в свои победы,
тайфуны — в их поражения,
сомнения — в искажения
снежную безымянность
требует чья-то безмятежность,
снежную безразличность,
однозначную снежность
чтобы спал спокойно
средний человек,
все следы скрывает светлый снег
о-го-го, вы,
те, кто на нём оставляют следы,
снег заметает все ваши труды
вы спорите, где здесь вперёд, где назад,
вы бьётесь не в шутку
в алмазном безмолвье,
пока всё хоронит в хрустальных гробах
снегопад
снежную безымянность
требует чья-то безмятежность
чтобы спал спокойно
умирающий век,
падает снег, падает снег
Покажи мне путь туда,
Где текут из мёда реки,
Где в источнике любом
Светлое вино.
Покажи мне путь в страну,
Где под страхом смертной казни
Небесам запрещены
Бури и дожди.
Но меня заводишь ты в пустыню и бросаешь
Под солнцем, средь песков и змей.
Может, ты дорогу и сама туда не знаешь,
А может, не пройти двоим по ней?
Покажи мне путь в страну,
Где живут простые люди,
Где без лишних слов дадут,
Беглецам приют.
Покажи мне путь туда,
Где уже не нужно будет
Утром отряхать с ресниц
Слёз полночных соль.
Но меня заводишь ты в пустыню и бросаешь,
Сказав, что здесь страна моей мечты.
Может, в этом мире я не так всё понимаю,
Чтоб увидеть то, что видишь ты?
из убежища ума, через форточки ресниц
вниз на улицу, где льется через край толпа
я бросаю просветленный взгляд
я парю внутри себя —
что мне с ними говорить:
я боюсь себя связать с незнакомым человеком.
ЛУЧШЕ ВЗЯТЬ ЕГО В ПИПЕТКУ
ОСТОРОЖНО КАК МИКРОБА
ПОДНЕСТИ ЕГО НЕБРЕЖНО
К ОБЪЕКТИВУ МИКРОСКОПА
изучение закончу и забуду, кем он был.
недовольны? вряд ли лучше,
чтоб меня он заразил
ожиданьем перемен, неизбежностью разлуки...
я же хрупок как фарфор —
УБЕРИТЕ ВАШИ РУКИ!
из убежища ума, через форточки ресниц
вниз на улицу, где льется через край толпа
я бросаю просветленный взгляд
кто клянет меня — жесток —
что он знает обо мне?
мне так хочется порой очутиться среди них...
СОБЛЮДАЙ ДИСТАНЦИЮ!
ОСТОРОЖНОСТЬ ПРЕЖДЕ ВСЕГО!
СОБЛЮДАЙ ДИСТАНЦИЮ!
НЕТУ ДЕЛА НИ ДО КОГО!
Фрагмент литературного проекта "Диалоги на Пресне"НЕВИДИМЫЙ_НАВСЕГДА
:
17-10-2020 19:38
"Диалоги на Пресне" - это литературный проект в аудиоформате, беседы на актуальные и вечные темы, а также смешные и самые невероятные истории из жизни известных писателей, поэтов, актеров, музыкантов и журналистов.
Ниже опубликован его отрывок в исполнении Ильи Кормильцева.
-- Не каждый день человека спрашивают, сколько жизней он прожил. Я думаю, что истина лежит где-то посередине и мне кажется она связана с прекрасным свойством человеческой памяти. Во-первых, забывать, но это не главное, а главное -- помнить всё неточно и превращать прошлое из некоей последовательности фактов в некое воспоминание. Если у человека воля к жизни слаба, то он помещает всего себя в прошлое, он движим памятью о том, когда и деревья были толще, и колбаса была дешевле и портвейн вкуснее. И дело даже не в том, что он был моложе или энергичнее, чем сейчас, а в том, что он с самого начала не обладал достаточным запасом энергии, чтобы прожить всю жизнь. Поэтому самый сладкий момент для него, когда батарейки были только что вставлены.
Есть вообще учение эзотерическое о том, что человек живёт тридцать три года, поэтому тридцать три года это и возраст смерти Христа. Столько лет он живёт волей ветхого Адама, а дальше он живёт по своим собственным заслугам. А до того, мы существуем неосознанно, на чисто биологической энергии. После тридцати трёх лет, когда батарейка кончается, большинство людей начинают тосковать об этом энерджайзерном прошлом, потому что они не понимают ради чего они должны совершать дальнейшие усилия жить, когда так хорошо было в этом прошлом, и когда можно мысленно, через воспоминания, к прошлому апеллировать, в него возвращаться.
Но противоположный тип человека, и я не буду надменно говорить, что я отношу себя именно к нему, хотя мне бы хотелось к нему относиться, -- этот тот человек, который считает, что жить надо для чего-то. И когда появляется это "для чего-то" человеку становится до определённого момента, когда природа всё равно берёт своё, -- всё равно сколько там ему лет: сорок пять, пятьдесят пять, шестьдесят... Предела тут, наверное, не существует. Не даром библейские патриархи жили по шестьсот-восемьсот лет. Да, мы можем только догадываться, что имеет ввиду автор текста -- он мистифицирует или его рассказы имею некую реальную основу. То же самое -- тибетские праведники прочие...
Если известно, сколько человек живёт, как обезьяна, благодаря этой батарейке(тридцать-тридцать три года), сколько он может прожить благодаря энергии, которая идёт уже из его души, из его разума, тот тут ещё пока наука не знает точного ответа на вопрос, насколько это удовольствие можно растянуть. То есть мне кажется количество жизней в данном случае -- величина очень переменчивая, от ноля до бесконечности, и очень зависит от самого человека. Но бессознательно можно прожить только одну жизнь. А сознательную...я не берусь сказать. Наверное...наверное много.
Я очень не люблю ту часть своих сверстников, которые своими воспоминаниями погружены в семидесятые-начало восьмидесятых годов, которых колбасит от этих воспоминаний. У меня, например, об этом периоде своей жизни, и об этом времени, сохранились весьма неблагоприятные воспоминания. Я с большим неудовольствием вспоминаю то время. И если когда-нибудь испытываю соблазн уйти в прошлое и сказать, что моя жизнь осталась позади, то у меня такое, скорее с срединой девяностых связано. Я борюсь с этим соблазном, преодолеваю его в себе, но когда мне было за тридцать -- вот это время для меня имеет гораздо большую ценность, чем юность, молодость, детство, о которых я вспоминать...ну ладно, детство у всех -- какое-то светлое пятно...ну я сейчас не беру тяжёлые обстоятельства: концлагери, бомбардировки и прочие, я беру в пример человека, который живёт в более или менее мирном обществе и не имеет мощных сильных семейных или трагедий детства и имеет свелое пятно в силу того, что от него не остаётся понятий, а остаются вспышки. У меня ребёнок шестилетний...я смотрю на жизнь ребёнка и это кошмар! Это жизнь в рабстве, это существо лишённое гражданских прав, орут...смутно я помню, что уже в то время я собирался поднять восстание или организовать какую-нибудь тайную организацию против взрослых. Это смутно помню..., что я тоже страдал и испытывал это. Но эмоциональное восприятие, которое остаётся в силу человеческих качеств, я помню в общем такой солнечный луг, наполненный бесконечным количеством цветов, и бесконечным количеством ярко-окрашенных насекомых. Такое вот детское основное воспоминание. И в общем-то само по себе оно не вредно, оно очень поэтично, оно подпитывает очень многих поэтов -- некий образ утраченного рая. Главное на нём не зациклиться, как и на любом период своей жизни. Вот я и говорю, что борюсь с соблазном зациклиться на середине девяностых.
Тогда произошло много путешествий, очень много новых знакомств очень много людей интересных, очень много опыта различного, который я не испытывал до этого -- такое время открытий. Потом наступило время гораздо более суровое, проблематичное время на уровне бытовом, человеческом, социальном. Я всё время объясняю: не путай момент везения, не путай момент выигрыша в какую-нибудь там лотерею с верхним моментом тебя самого. И пытаюсь, как всегда, отогнать эту
На самом деле нас интересует то, что реально движет этим миром. Сейчас мы переживаем момент большого антропологического кризиса, когда реальные движущие силы истории постоянно маргинализируются и скрываются, подменяя манифестируемое ирреальным. Отсюда безумные теории вроде «Конца истории» Фукуямы. В них провозглашается то, чего определенные люди хотели бы добиться, создавая систему мировой дезинформации. Этому нужно противостоять, потому что людям, чтобы принимать участие в решениях, необходима реальная информация о движущих силах мировых процессов. Эти силы сейчас стали предметом глобальной мистификации, что таит в себе чудовищные последствия. Возникающее искажение оптики очень опасно. Например, известно, каким было первое внешнеполитическое решение конгресса США по Афганистану после замены талибов коалиционным правительством: Афганистан был исключен из черного списка стран, являющихся потенциальными наркоторговцами. Там что уничтожили весь мак или в стране изменился климат? Дело шито белыми нитками, но на это не обращают внимания.
Обратите внимание, что в словосочетании «теория заговоров» уже практически заложен ответ. Никто не говорит «гипотеза заговоров», таким образом, речь идет о работающей модели, а не о модели, требующей экспериментальной проверки. О теории заговоров принято говорить с презрением, а, например, о теории всемирного тяготения — нет. На самом деле все просто: со времен Древнего Рима работает формула «cui prodest?» — «кому выгодно?» Все, что происходит в мире, кому-то выгодно, надо постараться понять — кому. Всегда наряду с явными действовали и тайные силы. Говорить, что они ответственны за все, что происходит, нелепо. Иногда они сами до конца не просчитывают последствий, поэтому их действия наносят вред им самим. Я не сторонник теории некоего всеохватного и непобедимого заговора тайных сил, но совершенно отчетливо вижу, что в мире действуют группы людей, интересы которых направлены против большинства населения земного шара. У них достаточно власти и денег, чтобы из-за кулис воздействовать на развитие событий. Кто, находясь в здравом уме, может это отрицать?
На силу можно отвечать только силой. Не обязательно физической, это может быть сила знания. Я не берусь предсказать, как она сработает, но я добился неплохих результатов именно там, где руководствовался знанием, а не шел напролом.
Если говорить о том, что сейчас называют либеральной западной цивилизацией, то лично у меня главная к ней претензия — это то, что она не либеральная, в том смысле, как это понимали классические либералы. В этом смысле мне бы очень хотелось, чтобы всем стала ясна ложь, заложенная в её названии. Для начала. Это, между прочим, уже шаг к её уничтожению, для чего не нужно располагать никакими фантастическими силами.
Безусловно, сложившаяся система отношений, которая навязывается как универсальная и которая имеет совершенно чёткие и понятные центры навязывания, чётко обозначенную политику навязывания и чётко обозначенные собственные задачи — это опасное явление. И я бы его, наверное, уничтожил. Если допустить, что я располагаю неким демиургическим всемогуществом, то я бы уничтожал её, как уничтожает врач онколог раковую опухоль, метастазы. Я бы очень тщательно выбирал, где бы провести линию разреза, чтобы не задеть здоровые ткани. Для меня современное развитие т.н. «либерального западного проекта» подобно злокачественному заболеванию.
То есть некоторая совокупность внутренне здоровых идей, которые формулировались в XVII, XVIII веках, и которые парадоксальным образом породили как эту т.н. либеральную цивилизацию, так и её самых яростных противников, как справа, так и слева. Все они выросли из одного корня. Из корня постановки вопроса по отношению к той традиции в контексте средневековой северной европейской культуры. Там, безусловно, было много здоровых идей, которые нужно чётко отделить от их практического воплощения, от их интерпретации и их манипуляции, произошедшей в более позднее время. Но сам этот нарост в виде современного либерализма, я бы конечно уничтожил без малейшего сожаления и совершенно беспощадно. При этом, если мы говорим, что цивилизация — это есть отношения, то есть и носители этих отношений. Есть люди, которые практически неисправимы, с ними разговаривать практически бесполезно. Следовательно при подобной хирургической операции мне пришлось бы пожертвовать ими. Это бесспорно.
Уж так устроены люди, что никогда не избавятся от привычки давать хлесткие характеристики эпохам, векам и десятилетиям. Я тоже человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Поэтому, говоря о нулевых годах, я не могу удержаться от искушения назвать феномен, который с полной силой проявился в этот период, не иначе как империя троечников.
Именно в этот период началась резкая смена поколений в правящей элите. Люди, имевшие какой-никакой, но реальный опыт управления в позднесоветский период, начали стремительно вытесняться шушерой, которая в те же годы не была еще допущена ни до чего большего, чем пустая болботня на комсомольских собраниях, перекладыванию секретных папочек с дутыми отчетами в домах дружбы за рубежом и тому подобной мелкобюрократической деятельности. Пятерочники ушли в большую жизнь — желательно нероссийскую, двоечники — полегли костьми на терках и разборках, а вот троечники ждали своего часа — и дождались.
Стоит ли говорить, что это были те же самые парни, с которыми мы уже встречались в начале нашего повествования. Те самые, что воспитывали рокеров в обкомовских кабинетах, писали постановления о работе с рок-клубами, литовали тексты песен. Конечно, теперь уже возмужавшие и окрепшие, избавившиеся даже от призрачной необходимости равняться на идейные предрассудки старших товарищей, зато в совершенстве освоившие искусство русского бригадного бизнеса — бессмысленного и беспощадного. Разумеется, эти люди теперь уже даже и не вспоминали о «проеханном» ими где-то в далекой комсомольской юности роке — их предвыборные кампании проходили не под аккомпанемент гитар, а под грохот терактов и вой установок залпового огня на последних стрелках с недобитой бандитской вольницей, которой предстояло разъяснить, что страну отныне будет крышевать только одна ОПГ.
Для меня Система — это, в первую очередь, некоторое отчуждение человека от политического процесса. Система — это некий механизм отчуждения от принятия решений всех тех людей, которые хотели бы принимать в этом участие. Все эти разговоры о демократии фальшивы уже потому, что демократия не может принадлежать всем. Уже с момента зарождения в античном мире, демократия опиралась на определённый ценз допуска. Этим цензом очень часто злоупотребляли определённый касты или властные группы, которые делали, например, принадлежность по праву рождения единственным основанием.
Ротация элит необходима — противное вредно для самих элит. Но в любом случае, есть активные участники, которые хотят решать — они должны быть допущены. А есть, грубо говоря, быдло, которому всё равно и вовлекать его не надо, потому что у него нет собственного мнения. При демократии этот процесс становится объектом манипуляции. Сегодня мы видим болезнь всех демократий, полный крах современной электоральной системы. Система — это нечто, на основании формальных критериев, не обоснованных философски или религиозно, присваивающее себе эксклюзивное право отчуждение всех прочих субъектов от политического процесса. В этом смысле самые совершенные Системы — это системы конспиративного толка, закрытые системы, которые настолько не заинтересованы в участии посторонних, что даже никак не оформляют себя во внешнем плане.
Например, одно дело, скажем, в феодальной системе класс аристократов, который себя активно наглядно манифестирует — «именно потому, что мы благородное по рождению, мы будем всё решать». В этой ситуации имеется возможность полемики, когда, например, появляется какое-то третье сословие, задающее вопрос: «Почему это вы будете всё решать? Вы ничего не умеете, кроме как на балу плясать, да на лошадях скакать. А мы строим фабрики и заводы, накапливаем капиталы, открываем другие страны. Почему мы не должны участвовать в решении вопросов?»
Сейчас, что страшно, всё больше и больше усиливается процесс, когда элиты прибегают к способам власти скрытой — крипторитм. То, что мы видим на примере нынешнего либерального мира — это давно не государственное правительство и даже не международные организации. Сейчас подчас всё решают люди, которых никто не избирал, никто не назначал, да чаще всего и даже просто никто не знает. Ну например, со дня учреждения в 1927 году ни разу не публиковался состав акционеров Федерального резервного банка США, который является частным предприятием. А ведь эти люди решают, сколько будет ещё напечатано долларов, то есть активно влияют на мировую политику. И эта схема становится всё более используемой в рамках либерального проекта. Этот термин вообще насквозь фальшив, поскольку реально направлен не на максимальный, а наоборот, минимальный допуск извне участников принятия решений, вопреки всем традиционно существовавшим интерпретациям слова «либерализм». И, кстати, как сказано в одной книжке, которую мы скоро выпустим — совершенно не важно, являются ли «Протоколы Сионских мудрецов» подлинным документом или это фальшивка, сфабрикованная царской охранкой, подлинность «Протоколов» уже неважна потому, что мировые элиты действуют в точном соответствии с этими «протоколами» (смеётся — прим. ред.).
Система — это в той или иной степени заговор, если мы понимаем под заговором соглашение о недопущении в этот закрытый круг лиц.
Семь лет мы стояли в стойке
Словно противники
Осыпая друг друга молниями
Предназначенными нашим врагам
Пока каждый из нас
Не стал чёрным в глазах другого
Любовь бывает и такой
Мучительной странной
Продиктованной отчаяньем
Перед равнодушием огромного мира
Которому ты не можешь причинить боль
И тогда ты назначаешь кого-то этим миром
И причиняешь боль ему