Вчера,вечером мне стало плохо и слезы рвались из глаз,потом началась истерика. Сегодня я узнала,что в то время умер мой однокурсник.

Учитель моего ментора дал ему отставку в силу редкостной сволочистости последнего и сказал, что будет учить меня сам - без формальных обязательств, правда. Но я согласна на эти условия и бесконечно рада тому, что помогать мне искать себя будет именно это существо. Особенно после потока нечистот, который мне пришлось принять на себя сегодня от ментора.
Я всё ещё не могу поверить в то, что это всё взаправду.
Теперь главное не перегореть и не облажаться.

Я лежу на песке и слышу только ток крови по венам, ощущаю каждую каплю, которая есть в моём теле, которая бьётся в висках, смешиваясь со звуками прибоя и предрассветной тишиной. Убаюкивает, убаюкивает... В песке больше нет тепла, кажется, что тепла в этом мире больше вообще не осталось. Небо начинает светлеть; я уже знаю, насколько быстро здесь наступает день, как солнце грузно вываливается в одночасье из-за горизонта и город сразу же становится похожим на гигантский шумный муравейник, раскаленный почти что до бела. Если отойти от него на порядочное расстояние и резко обернуться, то глаза сразу же начинают слезиться. Город днём излучает свет. От города поднимается к небу жар. И небо благосклонно этот жар принимает. Небу хорошо. А мне днём в городе тошно.
Светлеет быстро, очень быстро; я переворачиваюсь на спину и смотрю на неторопливо плывущие надо мной облака. Они большие и тёмные, солнце еще не успело пометить их своей желто-зеленой краской, и только те, что на востоке, становятся постепенно бледно-золотыми, впитывая солнечный свет как масло. Уже проснулись неведомые мне птицы и перекликаются где-то далеко высокими резкими голосами. Я переворачиваюсь на живот и утыкаюсь носом в песок, стараясь не дышать, стараясь прогнать из головы все мысли, оставив только звук биения сердца, который отдаётся в ушах барабанным боем. Что ещё ты можешь вернуть?
Я встаю с песка, поднимаю с него большой цветастый платок, который был мне ложем этой ночью, и иду по полосе прибоя, слушая теперь уже бриз, а не барабаны крови. Утром он не такой, каким был вчера. Что мы сделали не так? Ветер несёт ощутимый запах горечи, не вины, но искупления, искупления неизбежного и мучительного, только вчерашней жёсткости в нём нет. Теперь он словно бы решил быть настолько нежным, насколько нежными бывают люди с безнадежно больными родственниками. Песок холодный, и прибой трётся о мои ноги, словно собака. Оборачиваюсь - ах да, сандалии! Но их нет на том месте, где я лежала.
Мне хочется, чтобы снова настал вечер. Я больше не могу жить этими днями.
А мой спутник исчез ещё ночью, растворившись в тишине с легким звоном, оставив после себя лишь облачко сероватого дыма, которое тут же унёс суровый морской ветер. Или это мне только приснилось?..