"...Все гениальные идеи возникают из простейших основных потребностей"
(с) Януш Вишневский "Одиночество в сети"

Осознание собственной нужности было необходимо мне, как воздух. Я была ранима, как тринадцатилетняя прыщавая отроковица, которая пихает в лифчик вату, тайком душится маминой «Шанелью», драматически курит в форточку по вечерам, слушает Portishead и Amy Winehouse и мечтает о том, как в один прекрасный день ее полюбит Орландо Блум.
Я медленно брела по Старому Арбату, курила и плакала. И вслед мне удивленно смотрели готы с отечными выбеленными лицами, седоволосые уличные художники крутили пальцами у виска, а какой-то розовощекий иностранец без спросу щелкнул меня своей мыльницей, при этом подняв вверх большой палец и жизнерадостно
воскликнув, что я – воплощение грустной славянской красоты.
Никогда в жизни мне не было так тоскливо.
В середине Арбата я купила в палатке хот-дог, заветренный, резиновый на вкус, обильно полила его горчицей, потом присела прямо на тротуар и без аппетита медленно сжевала, а прохожие поглядывали на меня с равнодушной брезгливостью – такая гримаса весьма популярна в Москве. Мне хотелось опуститься на самое дно, и, сидя на пыльном тротуаре, в черной отглаженной юбке и белой рубашке, я чувствовала себя гармонично, эта серая пыль, эта прогорклая сосиска в клеклом тесте были так созвучны моему настроению.
Жаль, нельзя было остаться здесь навсегда – раствориться в ярмарочном ритме этой улицы, самой стать ее пылью, иногда кружиться на ветру, пачкая начищенные ботинки прохожих, а иногда оборачиваться склизкой грязью, прибитой к тротуару дождем.


(с) Маша Царева. Москва силиконовая.

В такой ненадежный сосуд, как текст на бумаге, можно вложить только ненадежные воспоминания или ненадежные мысли.

Харуки Мураками - Норвежский лес

«Непонятно, Чубайка, почему либеральную буржуазию называют либеральной. Это носитель запредельно тоталитарной идеологии. Если разобраться, весь её либерализм сводится к тому, что трудящимся разрешено в свободное время ебать друг друга в жопу».
«Извините, Зюзя, но это большой шаг вперёд по сравнению с режимом, который даже это считал своей прерогативой».

(с) Виктор Пелевин. Числа

- А что это - "сурок"?" - спрашивает она, профессионально заинтригованная неизвестным ей русским словом.
- Животное, - говорю, - грызун. Спит. Сам не видел.
Лезет в словарь.
- Странно, - говорит она, - альпийский зверек. Довольно большой. Живет в норе. Действительно все время спит. По-моему, в качестве спутника для путешествий не вполне удобный.
- Ну, не знаю. Мы как-то привыкли. Сурок и сурок.
И мы снова об искусстве перевода.
Но мой сурок уже со мною - прочно и неотвязно. И вдруг - яркое детское воспоминание.
- Слушай, - говорю я. - Я вспомнил. Когда я был маленьким, у нас на патефоне играла пластинка, где Козловский (это такой наш знаменитый тенор) пел "Сурка" с французским почему-то припевом:

По разным странам я брожу
Avec la marmotte.
Везде приют я нахожу
Avec la marmotte.
Avec la, avec si,
Avec la marmotte.

Стало быть, этот самый "marmotte" и является искомым спутником нашего непоседливого лирического героя.
Розмари не из тех, кто оставляет поиск на полпути, - она как-никак из протестантской семьи. Благо под рукой оказался то ли "Robert", то ли "Larousse".
- Так. Marmotte, marmotte... Да, действительно сурок. Странно... Постой, постой, постой! Тут есть еще одно значение. Слушай: "Marmotte - сумка, чемодан для путешествующих по делам".
Ничего себе! Вот он - так называемый момент истины: "И мой мешок со мною". "И мой рюкзак со мною". "И чемодан со мною". Нет, "чемодан" хуже. Неважно. Что-то в таком роде.
Все понятно: скорее всего - обычный неправильный перевод.
А мы-то так сроднились с нашим малотранспортабельным зверем! Мы так беззаветно всю свою сознательную жизнь таскали за собою, а то и на себе это невнятное, но дорогое нам существо, не чувствуя тяжести и даже не задаваясь вопросом о высшем значении нашей добровольной обузы. И уж, разумеется, не придавая никакого значения мрачноватому подтексту "дальних стран". Так неужели же мы, обознавшись и сами того не замечая, волочили по жизни какой-то неодушевленный мешок неизвестно с чем? Нет, не может этого быть. Наш сурок - с нами, и мы его не предадим.

(с) Лев Рубинштейн. Случаи из языка

 Недавно я читал в газетах что в тридцатые годы во многих школах проводился опрос среди учителей. На предмет того с какими проблемами им приходится сталкиваться в их работе. Разослали анкеты по стране и учителя прислали ответы. И самыми большими проблемами с какими им приходилось сталкиваться они назвали болтовню во время уроков и беготню на переменах. Жевание жвачки. Списывание домашних заданий. И тому подобные вещи. И вот взяли чистые анкеты напечатали кучу и снова разослали по тем же школам. Сорок лет спустя. Ну вернулись они с ответами. И что же называют теперь: изнасилования, поджоги, убийства. Наркотики. Самоубийства. Так что я задумался. Потому что давно уже когда я говорю людям что мир катится в тартарары люди просто улыбаются и отвечают что я старею. Что это один из симптомов. Но чувствую у всех кто не видит разницы между изнасилованиями с убийствами и жеванием жвачки будут куда более серьезные проблемы чем у меня. Сорок лет не такой уж долгий срок. Может следующие сорок заставят кого-то из них спохватиться. Если будет еще не слишком поздно.

(с) Кормак Маккарти. «Старикам тут не место»

— Попробуйте печенье, — говорит она. — «Спекулас», я его сама испекла. Я всю жизнь училась печь его так, чтобы оно отставало от формы, и при этом сохранялся рисунок.
Печенье плоское, темно-коричневое, с вдавленными снизу кусочками подгоревшего миндаля. Человек, проживший всю жизнь в одиночестве, может позволить себе оттачивать свое мастерство в самых неожиданных областях. Например, добиваться того, чтобы печенье отставало от формы.
 

(с) Питер Хег "Смилла и ее чувство снега" 

Мальчик прилёг к телу отца, к старой его рубашке, от которой пахло родным живым потом, потому что рубашку надели для гроба – отец утонул в другой. Мальчик пощупал руки, от них несло рыбной сыростью, на одном пальце было надето оловянное обручальное кольцо, в честь забытой матери. Ребёнок повернул голову к людям, испугался чужих и жалобно заплакал, ухватив рубашку отца в складки, как свою защиту; его горе было безмолвным, лишённым сознания остальной жизни и поэтому неутешимым; он так грустил по мёртвому отцу, что мёртвый мог бы быть счастливым. И все люди у гроба тоже заплакали от жалости к мальчику и от того преждевременного сочувствия самим себе, что каждому придётся умереть и так же быть оплаканным.

(с) Андрей Платонов. Чевенгур

Что если где-то в моем теле есть некое место, назовем его, скажем, задворками моей памяти, и важные воспоминания там свалены в кучу и превратились в невесомую пыль?

Харуки Мураками - Норвежский лес

Шериф покачал головой. Сказал:
А все наркотики.
Они самые.
Они продают это дерьмо школьникам.
Хуже другое.
Что же?
Что школьники его покупают.

(с) Кормак Маккарти. «Старикам тут не место» 

 Она смеется при мысли о том, что когда-то могла радоваться шелковым чулкам.
— Я обратила внимание на то, что вы тоже неравнодушны к одежде. С годами это проходит. Последние 30 лет я носила только белое. Если ограничить земное, можно спокойно обратиться мыслями к духовному.
Я ничего не отвечаю, но это замечание заношу себе в память. Чтобы вспомнить его, когда я в следующий раз буду шить брюки у портного Твиллинга на Хайнесгаде. Он собирает такого рода перлы.
 

(с) Питер Хег  "Смилла и ее чувство снега"

Созерцая озеро годами, рыбак думал всё об одном и том же – об интересе смерти. Захар Павлович его отговаривал: «Нет там ничего особого: так что-нибудь тесное». Через год рыбак не вытерпел и бросился с лодки в озеро, связав себе ноги верёвкой, чтобы нечаянно не поплыть. Втайне он вообще не верил в смерть, главное же, он хотел посмотреть – что там есть: может быть, гораздо интересней, чем жить в селе или на берегу озера; он видел смерть как другую губернию, которая расположена под небом, будто на дне прохладной воды, и она его влекла. Некоторые мужики, которым рыбак говорил о своём намерении пожить в смерти и вернуться, отговаривали его, а другие соглашались с ним: «Что ж, испыток не убыток, Митрий Иваныч. Пробуй, потом нам расскажешь». Дмитрий Иваныч попробовал: его вытащили из озера через трое суток и похоронили у ограды на сельском погосте.

(c) Андрей Платонов. Чевенгур

Духовым ружьем я стараюсь пользоваться поменьше, слишком уж у него точный бой. Рогатка - вещь более Внутренняя, с ней нужно слиться. Если неважно себя чувствуешь, обязательно промажешь, и если чувствуешь,что делаешь что-нибудь не то, - тоже промажешь. А вот с ружьем - если стреляешь не от бедра, - это все Внешнее: навел, выстрелил, и все дела, если, конечно, прицел не сбился или ветер не слишком сильный. Стоит взвести курок, и энергия тут как тут, ждет не дождется, чтобы ты спустил собачку. Рогатка же с тобой до последнего мига; она вторит твоим движениям, дышит с тобой одним дыханием, напряжена в твоих руках, готова забиться, готова запеть, содрогнуться и замереть, оставив тебя в этой драматической позе, с раскинутыми руками, пока ты ждешь завершения пораболы, поражения цели, восхитительно глухого стука.

Иэн Бэнкс - Осиная фабрика

"...Интернет постепенно становится чем-то культовым... назвать его просто сетью, как ничего не значащее переплетение кабелей в банке или учреждении, означало бы отнять у Интернета мистическое очарование чего-то, что объединяет вне зависимости от любых разделений..."
(с) Януш Вишневский "Одиночество в сети"

Любовь - это аскеза, нежность и жертва. Всё прочее любовью не является и лишь пакуется с ней в один пакетик для опошления торговой марки.
©Дмитрий Емец - "Мефодий Буслаев"

Проще разговаривать с дюжиной глухих, чем с одной внешне нормальной девушкой.
© Дмитрий Емец - "Мефодий Буслаев"

"...Интернет, он такой. Немножко напоминает исповедальню, а разговоры – нечто наподобие групповой исповеди. Иногда ты оказываешься исповедником, иногда – исповедующимся. Это результат расстояния и уверенности, что всегда можно вытащить штекер из гнезда.
Здесь ничего не отвлекает внимание. Ни запах, ни внешность, ни слишком маленькая грудь. В Сети свой образ создаешь словами. Собственными словами. Никогда не известно, сколько времени штекер будет в гнезде, и потому сразу переходишь к главному и задаешь по-настоящему существенные вопросы. Но даже задавая их, кажется, не ждешь полной искренности..."
(c) Януш Вишневский "Одиночество в сети"

Сенека приветствует Луцилия!

Так и поступай, мой Луцилий! Отвоюй себя для себя самого, береги и
копи время, которое прежде у тебя отнимали или крали, которое зря проходило.
Сам убедись в том, что я пишу правду: часть времени у нас отбирают силой,
часть похищают, часть утекает впустую. Но позорнее всех потеря по нашей
собственной небрежности. Вглядись-ка пристальней: ведь наибольшую часть
жизни тратим мы на дурные дела, немалую - на безделье, и всю жизнь - не на
те дела, что нужно. Укажешь ли ты мне такого, кто ценил бы время, кто
знал бы, чего стоит день, кто понимал бы, что умирает с каждым часом? В
том-то и беда наша, что смерть мы видим впереди; а большая часть ее у нас за
плечами, - ведь сколько лет жизни минуло, все принадлежат смерти. Поступай
же так, мой Луцилий, как ты мне пишешь: не упускай ни часу.

(с) Сенека. Нравственные письма к Луцилию.

Мне неприятно слышать, как о Петербурге говорят люди, не живущие в нем. Не важно, хвалят его или ругают, мне все равно кажется, что все плоско, убого, что его не понимают, недостаточно ценят, неправильно любят. Какая-то детская досада, бессилие, невозможность объяснить всю неповторимую пронзительность собственного чувства к нему. Я понимаю, что в этом и состоит главная банальность русской культуры: банальность любви к Петербургу.

(с) Дуня Смирнова. «С мороза (Мой Петербург)» 

Я пела в церковном хоре в Кваанааке. Волхвов я представляла себе в снегоступах, едущими на собачьей упряжке по льду. С устремленным к звезде взором. Я знала, что они чувствуют внутри себя. Им было понятно абсолютное пространство. Они знали, что находятся на правильном пути. К энергетическому феномену. Вот чем был для меня младенец Иисус, когда я стояла, делая вид, что читаю ноты, которые на самом деле никогда не понимала, а просто все учила со слуха.
Так и сейчас, в «Белом Сечении», когда прожито больше половины жизни. И наплевать, что самой так и не довелось родить ребенка. Я получаю наслаждение от моря и льда, не чувствуя себя постоянно обманутой Творцом. Новорожденный — это то, за чем следует идти, то, что следует искать — северное сияние, столб энергии во вселенной. А умерший ребенок — это жестокость.
 

(с) Питер Хег "Смилла и ее чувство снега"