Смотреть это видео

Теперь здесь будут постоянно выкладываться клипы моих любимых поп-стонеровых и хардовых групп

Сегодня опять QOTSA с песенкой No One Knows, клип записан в лучшем составе группы, здесь и Оливьери, и Грол, и Ланеган, все на месте

Также эта композиция попала в чарт "Сто лучших гитарных композиций"  по версии руского Rolling Stone

Ну, вот затрещали?! Любая, уважающая быстрый и надежный заработок (даже самая провинциальнейшая), представительница СМИ возрадовалась и воспела заупокойное Аллилуйя. В предновогодний период, в принципе богатый на скандалы и непотребности, новостные каналы сейчас будут перенасыщены легкодоступной и не затратной информацией: масс-медиа всегда ставила на «черное» смерти и в большинстве конов не прогадывала. А здесь кончина «духовного лидера», «отца православного люда», «главы возрождающейся нравственности» и тому подобное. Как только не поизгаляются консюмеристские писаки над тленной персоной довольно обыкновенного, очень состоятельного, в меру влиятельного, обшитого недугами и болезнями (наследники-злопыхатели ожидали этой смерти на 5 – 7 лет раньше) старца, дедушки. Не нужно быть опытным предсказателем, чтобы не предполагать на будущей неделе в пространствах СМИ следующего прейскуранта. Несколько жестко критиканских пасквилей, смещенных к периферии общественного мнения (критиковать было за что, но прижизненная критика выглядит честнее, последовательнее, актуальнее) и даже публично осужденных, как прилюдное попрание «доброй памяти» авторитетной фигуры. Сотня масштабных исторических экскурсов и параллелей, превращенных институциональный, дисциплинарный предмет гуманитарных наук: перед бурсаками и религиоведами открывается простор для написания стандартизированных трактатов о жизнедеятельности одной авторитетной организации в конце XX века. Тысячи искренних сетований и рыданий со стороны молчаливого плебса, полюбившего знакомый многим образ «телевизионного архипастыря», вероятно, мало схожего с реальным человеком, ныне почившим (жаль, действительно, жаль, но они совершенно не знали человека в куколе). И миллионы строк, гигабайты текстов с формализованными официальными соболезнованиями, ритуально церемониальными причитаниями, луковыми слезотечениями, которые в течение нескольких будущих недель будут отрабатывать гигантские барыши своих носителей и по ходу дела разъедать нам мозг. Даже не знаю, как можно после подобных хреновин включать мерзотный ящик или загружать глючные «окна», но рука так и тянется совершить нечто подобное, чтобы не было смертельно скучно. «Вселенная» (если уж выражаться языком коммерческих игроделов и книгоманов) РПЦ с ее текущим сеттингом о возрождении, поднятии, освобождении, которая мерными дозами мифологизирует наше сознание посредством такого отвратительного медиатора как СМИ, естественно не имеет ничего общего с действительностью происходящего. Лишь редкие аутсайдеры (пример Диомида здесь интересен как недавний) сливают фрагменты настоящего, отрывки утраченной правды, чтобы вскоре померкнуть в безвестности, слиться с общей массой недовольных, и до конца жизни не избавиться от недоброжелательных взглядов своих бывших собратьев, скончавшись с клеймом ренегата. РПЦ – крепкая, централизованная, пирамидальная организация, которая секретами делиться не собирается и довольно жестко защищает права на 3 – 4 % «клиентской» базы (лишь какие-то кардинальные изменения могут этот процент уменьшить или увеличить, но в нынешний сезон «застоя» они вряд ли осуществимы даже перед столь интересной вещью, как Поместны Собор). Мы, простые верующие, пока изъятые из соборного управления можем лишь делать «претенциозное» предположения, погрузившись в ничего не значащие беседы и россказни, а «там» идет жестокая бойня и дележка сытного пирога. Как будто придя из 80-х, нас ожидает закулисная брань двух «К», а в случае, если перевес кого-то из них не будет значительным, то придется возвращаться к известному правилу: «избирайте старого и больного, пока его правление не утихомирит властолюбивый шторм и не приведет к тихой гавани единственного победителя». РПЦ во многих своих качествах по-настоящему остановилась в 70 – 80 годах, когда дружба митры и скипетра была как никогда крепка. Уровень «рациональности» той и другой структуры зашкаливал… И теперь явленное монструозное скопление добропорядочного, эффективного, строгого, исполнительного чиновника пусть и невидимо сопровождает образ образованного, моралистичного, социально активного священника преследует нас повсюду. Да, а за маской таких нравственных красот чаще всего прятались нелицеприятные морды похоти, корыстолюбия, тщеславия, жажды власти. Но маска настолько приклеилась к телу, что действительность как бы и потеряна, с точки зрения статистики и компаративистики она вообще совершенно неправдоподобно. Синдром «публичного человека» дает о себе знать, и мы не желаем свидеться с наличием потаенного, темного, скверно интимного. И вообще ни слова о будущем Поместном соборе: поставят начальника по лекалам единогласных избраний «Единой России» и продолжат осваивать жирнучие остатки нефтедолларов. Реформа, Диомид, скандалы, дебаты

Читать далее...

Смотреть это видео

Пробыв несколько месяцев в блогерском «community» (правда, весьма поверхностно) я отметил несколько присущих особенностей постов и их авторов. Ни слова о банальностях вроде «интернет отражает реальное, не фиктивно-политическое, положение вещей в обществе, а блогосфера стала зеркалом думающей, дискутирующей части сетевой общественности». Естественно, речь не пойдет о потрясающе «капиталистической» жажде набивания посещений, френдов, ПЧ, о тех хитрейших методиках достижения столь корыстолюбиво-виртуальных целей, и о громадном рекламном потенциале дневников, достигшем невероятных размеров в воображении искусных маркетологов. Интерес зарыт в другой локации. Прежде всего, это выпяченный «патернализм» практически каждого первого блого-мэна, абсолютизация собственного мнения, равнодушно-пренебрежительное отношение к чужим суждениям, не маркированным популярностью и «многофрендностью». Впрочем, то же самое, что в реальной жизни, но в разы помноженное, радикализированное. Какую бы «херню» не написал автор, как бы случайно она ни всплыла в его наэлектризованном мозгу, он будет нудить и все-таки заставит уважать свое мнение, чтобы, успокоившись, защищать новое. Вообще постсовременность потакает таким людям, сглаживает их напряженно-противоречивое состояние: безумие вылезло «на улицы», хотя оно обязано соблюдать некоторые ключевые правила, существенно сужающие их свободы (богатым и знаменитым не станешь), но позволяющие в «строго установленном» месте возвещать свою крутость. «Ты ощущаешь себя сверх-интеллектуалом, провидцем, пророком будущих катастроф? Хорошо! Позволительно даже, чтобы некоторые, небольшое число, поверили в сию «истину». Но будь любезен отказаться и не думать о шикарных наслаждениях, соучастии во власти, и реально оставаться недочеловеком, впрочем, не следует забивать голову этими проективными глупостями». Так постсовременная демократия представляет каждому взамен призрачной человечности в среде «достойных» очень даже симпатичное «королевство на словах». И массы соглашаются: каждый занят своей короной и своим фиктивным «высоким» статусом, ведь он может кричать, чтобы быть не услышанным, а может топнуть ногой, чтобы быть «зевотно» проигнорированным. Ну, а блоги – прекрасная арена для подобного рода опытов. Отличная виртуальная груша президента или начальника. Вперед, разряжай энергетический заряд ненависти и недовольства, «элиты» заботливо представили механизм по избавлению от душевного дискомфорта. Вот, рефлектирующий люд, выкладывая отточенные или небрежные посты с чувством любящего родителя, защищая родное чадо от оскверняющих комментов, погружается в малую емкость «словесной семейственности» и ее скудных почитателей. Нам разрешено лелеять мысли о собственной исключительности, правоте, их можно даже прилюдно артикулировать, правда, с опаской быть осмеянным, но их точно не получиться осуществить. Чужое воспринимается индифферентно, с тонким налетом заносчивости и пренебрежения, часто «праведный гнев» чередуется с политкорректной «теплохладностью», сарказм и горькая ирония высвечиваются с мониторов. Парадоксальное скрещивание одинокой любви к «своему» и едкого неприятия «другого». Совершенно нормальный, с точки зрения социобиологии, принцип приобретает монструозные габариты в сфере виртуального, на страничках дневников. Такая крайность, «чернота сознания», сбивается при соблюдении определенных конвенций и преобразуется в более приемлемое явление – во взаимное любвеобильное «поглаживание» словами. Многочисленные сообщества, будто бы хронически страдающие нехваткой ласки и внимания, культивируют всяческие любезности в чатах и комментах, возвращая нас в какое-то несуществующее «хиппанско-бардовское» прошлое. Единственную «болезнь», которая существенно отличает обитателя блогов от простого обывателя, я бы назвал «синдромом потерянной новизны». С таким запалом, энергетикой, вдохновением, свободно и прозревающе, об одном и том же и множество раз способен вещать только блогер. Неважно, каков индекс интеллекта или как пройден жизненный путь, в этом смысле бесконечные восторженно-девчачьи вопли «какой же он милый!», или жутко критические отзывы на новый фильм, или очередная послеобеденная мысль о жизни, или прикольная фотка ни о чем, расположены на одной горизонтали – плоскости циклических повторений. Что за зуд не оставляет в покое нашего протагониста, но пока пара комментов не очеркнуто, несколько смайлов не отправлено, с десяток гениальных мыслей не выставлено напоказ, бессонница обеспечена. А как эти аналитики паразитируют на текущих новостях – это вообще мастерская уловка иллюзиониста. Утрамбованная пороховая бочка ждет малейшей искорки в известии милицейского беспредела, педофильского износа, президентского указа, чтобы порвать здесь всех в клочья (а если таких бочек поле бескрайнее?). И биться, и биться, и биться, не уставая вбивать своеобразные клейма на шкурки разношерстных событий, набивая «экспу» авторитета и славу человека правдолюбивого и сочувствующего, грубо говоря, борца за права. Профессия Читать далее...

Из всей целокупности задорного клипмейкерства постсовременности меня не тронули ни трогательно изысканные фрик-опусы смягченного индастриала комрада «Мэрилина» Менсона, ни глубинно эстетские «Гондри»-видео Бьорк, ни развеселый визуальный треп западно-побережных «нигга»-социопатов, ни кроваво-похотливые «adult only» картинки М. Фармер. Вероятно, это уже устоявшаяся традиция публичных развлечений. Но вспоминая с давних времен о неписанных грандж-принципах, что гениальность иногда сосуществует с крайним примитивизмом и радикальным опрощенством, я все-таки дождался обескураживающего клипа – «собственного» и необходимого. Клип, который заставляет тебя ржать по лошадиному, забывая про адекватную человечность и вменяемость, правда на несколько минут, а больше и не надо. Чаша безумия сосредоточена в издевательском «вебдванольном» (еще до появления Web 2.0) ролике самой популяризированной стоунер-группы Queens of the Stone Age к их песне «Everybody knows that you are insane». Этим придурковато венценосным особам нынешнего «обдолбанного» времени, игрецам мелодично энергийного рока «для шахтеров», вынужденным «по укурке» реаниматорам рок-н-ролла, устроителям бушующего молодежно-концертного «месива», стоит сказать, свойственна та «дурь», переданная в интересующем нас видеоклипе. Суть последнего проста и очевидна, ясней некуда. Возлежавший в сугробе, добрый молодец «желтой» наружности (без долгих раздумий нареченный «вьетнамцем»; кстати, в клипе совмещавший роли монтажера и «актера») под аккомпанемент забойного типично стоунеровского трека (тягучее психоделичное начало обрывается разогнавшимся панковским боевиком с тенористым воем задаваки Хомма, машиноподобным запилом гитары перемежающимся впечатывающе интенсивной барабанной дробью), обутый в подобие солдатской кирзы и одетый как истинный сын азиатского «Адама», выдает экспрессивные ню-танцы для услады умирающей «белой» части человечества. Сначала это веселое перескакивание со скамеек заснеженного дворика нарочито неизвестного мегаполиса, вызывающее естественные причитания сердобольных зрителей: «как бы он себе «собачку» не подморозил при таком-то холоде!». «Но с «собачкой» все «пучком»», - уверяют активно радостные телодвижения, перенесенного в жилое помещение «вьетнамца». Начинается карнавал, расслабленной в тепле и «западном» благополучии, плоти. Вот «вьетнамец» выдает несколько фирменных трюков из собственного самоучителя «ars erotica»: так – крепко следует хлопать по ягодицам при «doggy style», а так – приятный женщинам куннилингус может модифицироваться в тщательный досмотр матки. Ну и, конечно, надо инфантильно позаигрывать с громадной «чубурашкообразной» куклой какого-то «достойного господина», чей экранный смайлик дороже всего обошелся производителям клипа: понадобилось целых 25 баксов, чтобы это «милое» лицо прикрывала основного «персонажа» видеоряда в отцензурированной версии для музыкальных телеканалов. Темп композиции убыстряется, и в центре внимания – ритмично болтающаяся (взззад и вперед, ссслева и направо) «собачка» - ведущий агент этого социального издевательства над всеми мыслимыми форматами музыкальной индустрии. Интересно смотреть за реакцией людей, которым предлагают уставиться на монитор, где «желторотая раса» размахивает с допубертатным запалом своим детородным органом. Ржут, смеются, кривятся, «Ну, и что?!», отворачиваются, «да задолбал, ты, со своими приколами!», плюются, опять ржут… Далее какой-то диковатый тренинг с гантелями в ажурной подкладке женской юбки завершается саркастичным плевком в адрес всех порно-актрис и XXL-режиссеров, приученных развлекать своих многочисленных почитателей сценами развратного умывания, короче, сексуальной гигиеной в ванной. Да, трехминутный ролик откровенно «гадит» в мозг, да так, что редкостному социальному арт-хаус проекту это удалось бы. Но он откровенно «cool», поэтому остается только истошно ржать… Вот и приблизились к концептуальной штуке. Клип, созданный в начале нашего информационного века, стал «олицетворением» (естественно для узких кругов) настоящих и будущих Web 2.0 технологий. Раскручивать уже довольно успешную группу с помощью нарочно любительских стилистики, методики, подхода (стоимость клипа, напомню, 25 долларов) – сейчас таким положением дел никого не удивишь. Наоборот, такая стратегия успешна, она привнесла свежее «дыхание» в общее «постпохмельно» ригидное состояние медиа маркетинга. Правда, «ответная вещь», наш удел теперь незавидный: на территории миллионов, схожих то тошноты, разноразмерных роликов и прочего «кинца» нам остается лишь смеяться, ржать, произносить «Ого!!!», или «Занятно», короче говоря, вернуться на обезвоженную почву «чистейшего» зрелища. Или, что хуже, вообще никак не реагировать. Если еще недавно мы искали в медиа-индустрии определенные смыслы и лишь в границах порнографии или кровавой «мясни» позволяли им беспричинно улетучиться, то сейчас, в эпоху всеохватного и демократизирующего «digital»’а, все чаще нам предлагают полюбоваться ничем ни означающим, болтающимся Читать далее...

Хотел написать о любимейшем и скандальнейшем клипе одной из лучших стоунер-групп постсовременности QOTSA, и, начав как всегда с довольно пространного и отвлеченного введения (или короткого экскурса), я в них по горло увяз, поэтому про ню-танцы субтильно эпатажного «вьетнамца» в следующем посте. Иногда, после продолжительного «гик»-пресыщения компонентами массовой культуры, думаешь, что в дальнейшем тебя сложно будет изумить и обескуражить, что последующий потребительский спурт будет сопровождаться аллергичным неприятием, ворчливой рецепцией, и, часто даже трезвым и справедливым приговором: «сей «шедевр» следует избавить от нелепого внимания людей, забросив его далеко на антресоли!». И «на самом деле» (кстати, любимейшее выражение всех недоделанных умников постсоветского пространства, считающих, что через мимолетное ознакомление с проблемой они уже имеют продуманную точку зрения и способны бороться с мифотворчеством посредством обращения к «настоящей» действительности), в мире СМИ и публичных развлечений, где все «поистине» красиво и совершенно, где изобретена технология создания эстетического, парадоксально сложно найти шедевральный предмет, предварительно не объявленный «Community» таковым, обладавший художественной ценностью сам по себе, до массового признания. Из-за этого мы находимся в состоянии перманентного ожидания очередного модного витка, гениальной тенденции, новой перспективы, спущенных с некоего абстрактного «свыше». И отвечаем на них лавинообразно, всем скопом, поэтому так апатично и позерски срываются с уст глубоких тупиц гениальные фразы и новомодные цитаты. Так вся медиа-индустрия в спиралевидном движении медленно поднимается в некуда на принципах «натуралистичного» художества, поперченного авангардистскими коллизиями. Дозы передового искусства должны быть незначительны, чтобы окончательно не отвратить чуткий «организм» обывателя; но они обязательны, ибо отвечают за иллюзию творческого прогресса, ибо именно здесь и происходят эти минимальные движения наверх. Массовая культура обладает потрясающим свойством продавать себя изо дня в день, имея на 99% один и тот же облик, но постоянно модифицируя какие-то вторичные детали. Причем указанные трансформации неизменно приходят с чужеродных территорий забытого и выложенного на «потребу избранных» элитаристского искусства. Именно здесь еще сохраняется посыл изобретателя, склонность к творческим революциям, жажда нового и непознанного среди бесплодных пустошей конвейерной медиа-индустрии. Но и этот источник вскоре иссякнет. Авангард был хорошо тем, что ради идеи «чистого искусства» мог наплевать на мораль, политику, доминирующее мнение, и погрузиться в «меоны» тайного, запрещенного, замолчанного, но его усердные экзерсисы исчерпали и этот глубинный колодезь идей. Постсовременность в отместку близкой угрозе творческого коллапса выдвигает «вебдванольное» решение через неиссыхающий дилетантизм, «бытовуху», любительское «развлекалово», короче, полное погружение в обыденность, оказавшуюся не такой уж рутинной и привычной как считалось. «Самопальные» ролики уже стали смертельной опасностью TV-каналов, но и сеть они грозятся запрудить до таких пределов, когда интеренет-траффик будет похож на невыносимое автомобильное движение в мегаполисах. Считалось, что эти произведения окажутся весомым ответом на форматность и стандартность профессиональных медиа; здесь, дескать, и проявятся аутентичные индивидуальность и своеобразие, отсутствующие у ленящихся или «роботизированных» профессионалов. Но оказалось, что потенциал любительского видео, «обыденного» развлечения соразмерен заряду «пальчиковой» батарейки; в бесчисленных просмотрах и посещениях он был вдохновенно исчерпан. Так обывательские ролики превратились в отдельный, нишевый сегмент развлечения, ежеминутно обновляющегося: теперь уставшие домохозяйки считают своей первичной потребностью вечерком посозерцать десяток другой умильных разношерстных котиков, диковатые «быдлованы» просто обязаны кликнуть на очередной «клипак» с пьяными, сумасшедшими, падающими, а обеспеченная молодежь должна не упустить новое скандально-звездное видео (чтобы потешить самомнение и окончательно самоуспокоиться в ответ на ноющее Эго: «почему же я не наверху?»). Из секунды в секунду миллионами «съедается» несколько сотен устойчивых образов, мгновенно подновляющихся в подобиях игрового редактора внешности, случайного генератора локаций. Так в умненьких глазках забавного котенка как в информационной бездне утопают все предыдущие достижения разума человеческого в пользу рядовой «непосредственности», безыскусной «естественности». Так «милые» животные в существующем информационном пространстве рейтингов и опросов оставляют не у дел философские тексты или произведения искусства. Тут, в среде не затратных и не ресурсоемких производных, действительно ломаются все ветхие принципы «фордизма» и «тейлоризма»: потребитель идентичен производителю, ну а кто ищет денег, тот их всегда найдет, но уже опираясь на специфические параметры. Что будет далее, Читать далее...

Из всех эпатажных, эксцентричных, пограничных образцов фильмографии, из тех, которые не просто нежно щекочут изощренные нервишки молоденьких буржуа, есть такие, кто поистине отвратительны, невозможны, «ржачны», заставляя натужно хихикать и выдавливать из себя сопливые пузыри смущения, они представляются подлинными культурными «юродами» постсовременности. Речь идет о «Чудаках», кстати, запрещаемых к показам в кинотеатрах России и выходящих только на DVD. Фильм, состоящий из нарезок, фиксирующих придурковатые и первертивные ситуации, анально-садомазохистские гэги-эксперименты, - вроде бы типично коммерческое образование, занявшее свою нишу среди молодежной аудитории, совершенно не подразумевавшее в своем скоморошестве каких-то глубинных смыслов. Ну, что же богатую идейную подоснову придурковатых роликов с гротескными экспериментами над телом и издевками в сторону бюргерской социальности придется выносить на свет кому-то. Сразу оговорюсь, что «Jackass» далеко не лучшие в своей странноватой области, но у них существует одно-единственное преимущество: они – знамениты и посредством этого способны собирать кинозалы с тем контентом, с которым обычно из сетевых границ с ее социальными сервисами никто не выходит. «Jackass» уже стали плевком в массовую культуру, будучи сами из нее рожденными и в ней продолжающими пребывать. В бытии предыдущего традиционного общества всегда существовала тоненькая прослойка странных особей, игнорирующих социальные нормы в обертке, побиваемого «не-смертельными» камнями, аутсайдерства, или пренебрегающих собственной телесностью в образе «платонизирующего пьяницы» (представляете себе такое дикое смешение: античное отвращение к плоти и материальности в целом, совмещенное с непредсказуемостью поведения, свойственное алкоголикам). Были эллинистические киники, программно осуждающие текущий облик цивилизации, играющие на публику, воспроизводя «животный» образ жизни или глумясь над самыми безобидными «табу» социума. Были «черные» сектанты шиваизма, преодолевающие доминирующие формы религиозного ритуала и достигающие мистичности посредством бурных, обезоруживающе плотских обрядов. Были византийские юродивые, публично переворачивающие с ног на голову тонко настроенную социальную иерархию господства и подчинения, практикующие сознательную социопатию и экстатично театральное сумасшествие. Нечто подобное обязано присутствовать и в секулярном настоящем. В XX веке за цивилизационный эпатаж отвечало элитарное искусство: рев дадаистких медведей, эрегирующие ослики короля сюрреалистов, кастрации вперемежку с зашитыми вагинами меланхоличных австрияков интенсифицировали комплексные состояния изумления и отвращения до максимальных высот. Эстетское развлечение «избранных ради избранных» вскоре сменилось эгалитаристским угаром массовой культуры. Да, ритуальные «измывания» над телесным и социальным измельчали и перестали казаться такими экстатичными, но они стали менее осознанными, а значит и более доступными, даже для людей с некрепкими желудками. В большинстве своем они даже скатились в бездну скабрезно натуралистических шуточек, обжившихся на территориях школярства и студенчества. Ковбойски обуздать работающий пожарный брандспойт до открытых ран на заднице, прилюдно нагадить в новый унитаз в отделе сантехники, сожрать рожок аммиачного мороженого, засунуть игрушечную машинку в задний проход и затем делать мину удивления при виде рентгеновского снимка в руках обескураженного врача, поставить себе на ягодицы клеймо в виде голограммы мужского члена, в конце концов, сделать себе пивную клизму… Уровень идиотизма, бестолковости, абсурдности добирается практически до абсолютных отметок. Но там, где присутствует приближение к безусловности, пусть и в негативном значении, не все так просто и однозначно. Здесь они весьма сильно напоминают тех изгоев прошлого, чьи интенции были устремлены в иррациональные глубины через истязание телес и хаотичное осмеяние общественного благосостояния. В нарочном членовредительстве, попрании общественной морали, рвотно-блевотных экспериментах, есть нечто варварское и деструктивное, толи требующее возврата к дикой натуральности, толи вожделеющее новой человечности с «преображенной» плотью. Естественно, в ответ они получают лишь деньги и популярность, потому что они и не предполагали этих мистических глубин. Эта неудачная попытка выброситься из глобального консюмеризма, проигрышный вызов всеобщей вещности, завершающийся молодецким разрушением, вытеснением порядка, стабильности, легитимности. Везде их ждет неуспех, вследствие чего они только поддерживают текущий строй. Но все-таки существует в момент проведения очередного трюка нечто мистичное и аномальное, взрывное и необузданное, примитивнейшее и глубинное. Хотя большинство в поиске смыслов все равно будут обращаться к нарочито интеллектуальному арт-хаусу, декодируя и без того запутанные сюжет, видеоряд, музыку… И последнее. Если вы скептически относитесь к этому около философскому анализу столь странного предмета, просто Читать далее...

[показать]



* * *

+12 фотографий

Компетенция базируется на громадной совокупности однородных и конкретных деталей, в которой центральные факты и идеи выявить крайне затруднительно. Компетенция миниатюризируется и тем самым парадоксально растет, она никогда не ответит на вопрос односложно, что называется «с ходу», дискуссионным образом; ее характеристика предполагает огромное количество вторичных условностей, вспомогательных мер, поясняющих уточнений, поэтому ответ превращается в многосложную, чересчур регламентированную, разноуровневую письменную текстуальность, апеллирующую и к общеизвестным фактам, но и учитывающую исключения, аномалии, контроверзы. Поэтому компетенция останется делом локальным и не популярным, а ее сторонящийся эгалитаризма характер будет лишь укрепляться, ведь она заставляет панорамно, целокупно обращаться к предмету в поисках решения проблемы. А хочется чистоты, ясности, односложности, скоротечности… И вот профанирующая постсовременность предоставляет их нам, взамен маргинализируя честнейшую и последовательную компетенцию, укрывая ее в темных коридорах периферии, превращая таковую в объект тяжких, почти «шахтерских», забот тончайшей людской прослойки. Профанирующие тексты и речи облекают нас повсюду, их процентное соотношение с компетенцией стремительно приближается к 99%. Здесь, конечно, наш взор игнорирует обыденные, бытовые, информативные, эмотивные, функциональные стороны коммуникативного акта. Они как бы несут «технический» характер, отвечают за нормальное существование среди людей, короче, помогают в процессе выживания. Нет, нас интересуют «житейские» монологи и диалоги, те мысли и беседы, которые пытаются анализировать, оценивать, обсуждать мир с его обширным компонентным окружением. Оказывается, тексты подобного содержания все более занимают нашего жизненного и мыслительного пространства. Люди вовлекаются в массовую «демократическую» рефлексию, предметом изысканий которой может быть любое событие, маркированное счастливым случаем. Взглянув со стороны на мощный поток дум, дивишься той одномерности и скудости, присущей им, поражаешься «нищете житейской философии». Основная суть вселенского сгустка мнений состоит не в рождении новых точек зрения (постсовременность настаивает на прочувственности и интимности каждого суждения), а в соотношении уже готовых, ставших даже традиционными, предпочтений. Включенный в культуру человек, после продолжительной дрессуры телесности нормализованными навыками и тяжелого входа в дисциплинарность, в зрелом состоянии ума получает несколько положительных бонусов; на каждую житейскую проблему ему представляется несколько ответов, взращенных прошлой историей. Так и проходят разговоры «за жизнь» в бессмысленном потоке «А я считаю, что… (далее скудный выбор из вариантов, как на информационной сетчатке Терминатора)». Обмен суждениями, имевшими совершенно случайный генезис (задумайтесь, о полной не индетерминированности собственной групповой принадлежности и свойственной ей идеологеме), вдруг стал важнейшей словесной процедурой апологии своего «Я», борьбой частностей во имя преобладания. Ты не имеешь права не козырять своим собственным мнением относительно чего-то и обязательно должен его озвучить. «Как можно быть таким равнодушным и безразличным? Неужели тебе нечего сказать по этому поводу? Разве этот прецедент не стоит вашего внимания?». Интересоваться, любопытствовать, «раскрыть карты», вывести из тени всё, стоять на личной точке зрения относительно всего. Кстати, это самый мощный источник питания профанирующих разговоров. Односложность, примитивизм, одномерность, произвольность, общедоступность – все это качества, сопутствующие профанирующему тексту. Они образуют корневище медиа-индустрии. Именно СМИ с их акцентом на скоротечности, доступности, простоте, работают с потребителем в регистре «обратной связи». Их мимикрирующий облик не позволяет продолжительное время рассусоливать одну тему, предоставляя относительно единичного факта стандартизированный набор оценок в максимально короткие сроки (здесь даже не обсуждается мощный идеологический пресс, на выходе до пределов извращающий событие и его трактовке). Их кентаврическое нутро пытается имплантировать в свое информационную телесность разнородный максимум, чтобы накрыть собой то «серое» большинство, которое в действительности состоит из ряда характерных субкультур, доминирующих интересов. Их карнавальный лик настроен на перманентный первобытный «взрыв», варварский эпатаж, общедоступную эксцентрику, зрелище в чистом виде: «реципиента необходимо удивлять, обескураживать, перечеркивать его бытовую укорененность». Их одноклеточное происхождение затрудняет интеллектуальное наполнение, препятствует эволюционному движению; оболочка передаваемого должна напоминать несколько улучшенный вариант примитивной беседы или сообщения, всяческое усложнение ведет к катастрофическим результатам. Требуется быстротечная речь экспромтом на заданную тему (в такой ситуации трудно выйти из круга ассоциативных банальностей). Важнейший показатель: сама природа Читать далее...

Желаю окончательно расправиться с темой противопоставления компетенции и профанации, двух полюсов, меж которыми и являет себя гротескная динамика постсовременности. На территории профессионалов идет размеренная и «механическая» работа по собиранию текстов, фактов, обобщений. Серьезнейший формат научных монографий предполагает затянутый кумулятивный (накопительный) процесс обретения знаний; и не важно, что этот почти «часовой» механизм иногда нарушается лихорадочным ускорением или замедляется в состоянии «информационного застоя». Складывается глобальная база данных, внешне представляющая себя как сугубо замкнутую систему, обнесенную тематическими редутами и предметной крепостью, она часто впускает чуждое знание через черный вход и тем самым незаконным образом расширяется, выявляя собственный как бы еще не угасший творческий потенциал (это свойственно всем дисциплинам настоящего). Этими междисциплинарными вывертами – заимствованиями и слияниями – большинство наук продлевают свою жизнедеятельность на долгие времена, не позволяя сбросить себя в архив истории. Этими обогащающими прорывами, скачками дисциплины интригуют, откровенно заинтересовывают окружающих, возносят рыхлое слабосильное тельце в ранг востребованной, пользующейся спросом, плоти. Хотя их легитимное движение осуществляется посредством медленной процедуры детализирования, дифференциации, миниатюризации. Там, где общие границы выявлены, основные контуры намечены, происходит скрупулезная работа по уточнению, микроскопической обработке каждого мельчайшего компонента. Например, после того как революционный модерн демократизировал исторические дисциплины, показав, что концентрирование на истории господствующих институтов ущербно, идеологично, до пределов субъективно, «серые» маргинальные факты прошлого, замалчиваемые и изолируемые, эмансипировались, свободно вздохнули и крепко осели в рефлексии исследователей. Итак, в век господства «научного» метода границы истории как дисциплины были четко намечены: «изучаем буквально все артефакты прошлого, нам доступные». Вплоть до наших дней происходит выполнение этого простого дисциплинарного наказа. А сколько еще не раскрытых событий необходимо подвергнуть тщательному осмотру и публичной демонстрации? Я даже не говорю о тех традиционных фактах, в силу своей наращенной культурной значимости требующих множества многообразных трактовок и перманентного людского внимания. Вывод таков: классические дисциплины, несмотря на полную утрату фундаментальных – целеполагания и осмысленности – установок, переживают стадию длительного акме, обретаются в положении зрелого цветения. Число монографий неуклонно растет, их структура неизменно детализируется, как впрочем, уточняется и сам предмет исследований. Их качество, четкость изложения и последовательность аргументации доходят до фантастических, идеальных степеней. Абсолютно точно и с полной ответственностью следует сказать, что никогда уровень разнообразия и исполнительского мастерства нынешних «творцов слова» не был столь высок как сейчас. Мы практически добрались до высот глянцевого чистейшего совершенства, но подъем будет происходить и далее в отражении собственной «гламурной» идеальности. Но маленький изъян общей безошибочной картины не даст нам почить в самоуспокоении исследовательской нирваны: вопрос «зачем все это делается и происходит» будет не отвеченным, напоминая время от времени своим колким наличием. И действительно, почему совершенный интеллектуальный феномен поставлен в постсовременности на производственный конвейер и тиражируется все с большей интенсивностью? Растет поколение чрезвычайно узких специалистов, чьи закономерности и категориальный аппарат в конец отдалились от простоты и привычности бытового мира. Их удел – оперировать знанием в информационных громадах ради достижения минимальной пользы и неочевидных открытий. Особый язык, масса фактов, множество условностей переносят специализированные тексты в письменное измерение. Разработанность тематики, грузоподъемность наследия не позволяет профессионалу расправляться с проблемами устным образом, посредством рефлексии или проговаривания, мышления или дискуссии, а бескомпромиссно погружает в письменную, фиксированную в коллективной памяти бумаги и винчестеров, действительность. Да и, собственно говоря, проблемы все больше принимают бумажное происхождение и соответствующий характер. Истинно профессиональный текст обязан обладать обзором множества обобщений, должен быть доверху наполнен конвенциальными примерами, иллюстрациями, аргументами, отличаться максимально проработанной структурой, а без этих, ставших привычными, элементов текст становиться не достаточно научным или целиком профанирующим, тем самым становясь в бескрайний ряд неоконченных поделок, бесталанных опытов. Без письменной действительности мы не способны к стоянию на позиции исследовательского авангарда. Еще недавно такие несомненные научные передовики, как Конт и Спенсер, практиковали «гигиену мозга», не читая чужих произведений, и теперь эта Читать далее...

Единственно волнительная проблема в сфере «духовного» на текущий момент: как остаться самобытной, оригинальной персоной в эпоху самоперекрывающих повторений, рецитаций? Естественно, успокаивающее самовнушение здесь не помощник. С одной стороны, внешне человеку представилась возможность быть поистине индивидуальным, проявить свое чувство вкуса в плоскости культуры и стать автономным соучастником творческого делания. Но с другой – людям, оказывается, предъявили весьма скудный «суповой набор» идей для приготовления шедевра, оставили блуждать по нескольким произвольным участкам разрастающегося громадного лабиринта. Хоть мы и можем одновременно присутствовать во многих локациях этого «строения», к сожалению, наши способности по его покорению не приложимы, не состоятельны. Мы обречены слоняться в первых попавшихся местностях, размышлять на случайно выбранные темы. Но это еще не беда. Взгляните на собственный фиктивный удел: ваша жизнь насыщенна и разнородна, Вы везде успеваете, ознакомившись с ведущими продуктами медиа-индустрии и параллельно обсудив десятки текущих событий, и Вас овивают приятные ощущения личностной уникальности и самобытности. Всплывает, воплощенная в сегодня, утопичная надежда об античной автаркии или актуализации. Понять механизм обретения индивидуальной единичности через детальное проникновение в массовую культуру трудно и даже невозможно, но работает он отменно. Парадокс явный: постсовременное поколение отождествляет себя с культурными производными заводского, конвейерного происхождения (неважно, с выходной мощностью 10 или 10 миллионов экземпляров, все равно это постиндустриальные продукты, совокупности знакомых компонентов). Идентификация классического «я» редуцируется к изучению информационного реестра, детализированной анкеты из «хоббей» и интересов. «Ты» – это то, каким образом услаждаешь себя знанием, как используешь свое до-смертное время с позиций «качественных» развлечений, претенциозных и легковесных. Внимательней присмотритесь к другим людям, и в них отразится ваша плоть, ваша самобытность. Обыватель склоняется к получению наслаждений, но не готов ради них жертвовать социальностью и безопасностью, поэтому он черпает сладостные ощущения из источников общедоступных и одобренных, не требующих переведения гигантских затрат и отдачи максимальных усилий. Поэтому, как ни прискорбно, многие из нас имеют дело с вещами (идеями) серийными, растиражированными, клишированными (в конце концов, моделей хватает просто-напросто не всем, а, по правде говоря, единицам). Но ни один из разносчиков и поедателей «развлекающего знания толпы» не признает себя овеществленным и омассовленным клоном, питающимся фабричной информацией. Все акцентируют внимание на непохожести, индивидуальности, интимности собственного мнения, образа жизни, набора предпочтений. Уважения требует любое мнение, каждая фраза, произнесенная пусть в биллионный раз, хотя разве это не скрытое потакание человеческой лени и конформизму (вечным спутникам людской жестокости), делающей невозможным существование по-настоящему собственных суждений. Получается, что глубинное, прочувственное слово обывателя оборачивается калькой с шибко затасканной мудрости или, что хуже, воспроизведением пропагандистских идеологем и образов, целенаправленно пущенных в народное обращение. Так мы абсурдистски оказываемся в бытовых беседах и мыслях ретрансляторами чужих сознаний, бесплодными агитаторами «бытийственной рекламной акции» без зарплаты и стажа. Так, марионеточное большинство, телесно к тому не вынуждаемое, ведет многопоточный диалог со слов хозяина, разыскать коего сложновато, да и практически невозможно. Мы расправляем перья, хохлимся друг перед другом, фактически отдавая честь неизвестным призракам прошлого, к которым и восходит то или иное воззрение. (TV ток-шоу интуитивно уразумели, что соседское обсуждение новостей «на злобу дня» будет чудовищно рейтинговым в случае выполнения одного-единственного условия: выразителями житейских банальностей обязаны быть люди узнаваемые, «звезды».) По сути, коммуникация как социализированная передача информации (в первичном значении) перерос в способ «покрасоваться», в монологичное утверждение своего частного мнения, собственной неповторяемой уникальности. «Я слушаю альтернативу, читаю постмодерн, смотрю арт-хаус, созерцаю авангард, и Вы – не чета мне», или «Люблю все массовое и популярное, оно мне нравиться, но я – не запрограммированное животное, а человек, уважайте меня». Суть в том, что с древних времен в человеке мало чего изменилось и он, по-прежнему ощущая себя конкретной особью, неистово борется за право на жизнь. Только этот отбор несколько видоизменился, и к классической категории «естественности» можно смело прибавлять «искусственность». Люди, высиживающие сутками в «Нете», развлекаясь, бранясь, образовываясь, короче, «экзистируя» там, лишь подтверждают тот факт, что мы не изменились, но «аутично» перескочили в иную плоскость, замкнулись в пределах короткой цепи «монитор – глаза – мозг».

Профанация ныне как умственный феномен достаточно глобальна, чтобы ее можно было признать значимой категорией и соответственно пустить в многострадальный путь употреблений, ссылок, высказываний. Мир, который с 16 века начал свой скоростной путь к «тело-спасительным» достижениям, пытался реинкарнировать блуждающую во времени «золотую эпоху». Но не получилось, оказалось, что это «драгоценная вещица» капризна в отношении выбора своих обладателей и с давних времен дрейфует в территориальных водах «избранных и достойных». И самые благородные утопии не исполняться не по причине своей фантасмагоричности, или исходя из природной зловредности и неисправимости человека, а потому что их время прошло, их единый шанс упущен. Великий деструктивный пожар революции и массивного обновления был смело потушен мощнейшим и непрекращающимся потоком нейтрального знания. Бородатый провожатый коммунизма был до колкости прав, что нам – бедняцкому отребью – мешали элементарные вещи: нерешительность вкупе с ложным сознанием (теми чужими идеями, которые заполонили родной разум). Но сейчас его острый взор притупился пред железобетонной стеной, прикрывающей вход в наше нутро живительным, экстраординарным мыслям, тем мыслям, которые способны всколыхнуть нашу плоть, взбодрить нас громадным энергетическим зарядом. Теперь мы подпитываемся от единой батареи, в которой колобродит некое «сверх-нейтральное» вещество. Нейтральность, политкорректность, терпимость – все эти ярчайшие символы постсовременности – не сделали этот мир лучше и добрей, но окончательно заставили обывателей осесть в своих комнатушках и не «рыпаться» в поисках больших благ, интеллектуалов – окопаться в мусоре государственного знания и умереть в ворохе институциональных званий, героям и подвижникам – удариться в словесные авантюры и конформизм. Так, справедливая ненависть трансформируется в подобострастную зависть, познавательная дерзость – в честолюбивый карьеризм, теплота чувств – в экономический эквивалент. На нулевом уровне, где плюс и минус перекрываются, все должно оставаться однородным и не выделяться, поэтому все скверное, отвратительное, «мерзотное» поднимется со дна и будет выставлено на «Божий свет», а некогда святое и величественное смириться с таким неприглядным соседством. Всеобщий индифферентизм стоит за внешней вывеской нейтральности, беспристрастного описания, объективного анализа. Но сегодняшнее равнодушие связано не с обыкновенным ассоциативным рядом: окоченением чувств, эллинской невозмутимостью, нарочитой бесстрастностью. Модифицированный индифферентизм, наоборот, многим интересуется, несчастьям сопереживает, по прошлому ностальгирует, за слабого заступается, но происходит это действо настолько кратковременно, поверхностно, как бы мимоходом, что здесь ощущается скорее не моральная поддержка, а некая извращенная форма издевательства, попытка набить себе очков опыта за счет чужого события. Разве новостной жанр с его искусственно специфическим разнообразием, совмещающим все оттенки цветов жизни в однородную медиа форматную серость, не является ли конкретно-историческим символом чистейшего равнодушия эпохи? Разве не постсовременные мифологемы с их бесконечными мирами транслируют нам с коммуникационных панелей первертивные служители цивилизационного «тетрарха»? Дело же в неосмысленном морализаторстве, а в том, что знакомая нам традиционная этика, существенна поколебленная еще во времена модерна, сейчас была с головой погружено в медийное пространство. Этическое сознание осело на языках болтливых профессионалов, корыстолюбцев, выродков и армады их непосвященных прислужников, механически рецитирующих заскорузлые банальности учителей. Медиа существует на подпорках собственных правил и принципов, которые чудовищно несообразны с ушедшими ценностями, как бы не старались немногочисленные ретро-носители последних держать их в форме и сохранять их жизнедеятельность. «Криптодемократические» ценности популярности, рейтинга, индекса узнаваемости, статистического доминирование плотным редутом заслонили проход в постсовременность архаике, мифологемам, традициям. Пропуск выдается всем, кто прошел незавидную инициацию вводящую в рынок, лубок, стилизацию, вторичную игру образов. Будьте добры склонить главу перед уставом завоеванных территорий, Вы, представители отошедшей старины! Откажитесь от былых амбиций, поумерьте пыл своих адептов. Ведите себя смирно, и вам будет дана возможность править небольшим народом, локальной территорий, частичным знанием, но даже и не помышляйте о глобальном, универсальном, ибо и эти славные сферы стали предметом мыслительных излияний субкультур. Именно субкультур, «рационально» посчитавших, что в области предельных абстракций им нет равных, но забывших разъяснить сию «истину» остальным. Да, все постсовременное одеяло соткано из «лапиков» подобных субкультур, тех, чьи интересы заключены в крошечных компонентах действительности и не более. Чья компетенция сфокусирована на явлении с наименованием из сотни другой уточняющих компонентов-дополнений. Читать далее...

Хоть большая часть возможных текстовых комбинаций уже воплощена, но еще не оскудели умы для последующих варьирований из синонимичных понятий, свободных латинизмов, не маркированных примеров, не затронутых историй, еще не известных имен. Существуют четкие лекала построения научного труда, вне которых грядущие «шедевры» располагаются в «сумрачной зоне», то есть под большим подозрением. «Профессионал» подобен карточному игроку, не любящему блефовать или пускаться в авантюры с «швалью» на руках, его ставки равномерны, рациональны и оправданы знанием (прошу подчеркнуть, «сакральным» знанием) существующих выигрышных комбинаций. «Сонная игра, полностью обусловленная очередным, совершенно случайным раскладом карт». Тоже самое можно сказать о тягучей, бездыханной, убийственно скучной атмосфере академиков, профессоров, доцентов – короче ученых-гуманитариев. Именно эта среда с ее антиреволюционной, стабильной, линейной «температурой» совершенно отвращает новых персонажей, не дает им эволюционировать, останавливает их развитие на начальных уровнях. Молодые люди, приходя в науку или гуманитаристику, в скором времени теряют свой познавательный запал, истощают собственную «волю к истине», превращаясь посредством легковесной процедуры в среднестатистических специалистов, чеканящих ограниченный ряд из текстовых последовательностей, специфических категорий, внебытовых опытов. Далее эти «знатоки» занимаются только «апологией» родной институции, защищая полезность, необходимость, рациональность некогда заученных идей и процедур. Поэтому многие, осознавая грядущую ущербность дальнейшего обучения и учительства, отправляются по бескрайним просторам неклассических, неофициальных, «нетрадиционных» «наук» и дисциплин. Апеллируя к необъяснимости множества явлений и корреляций, обвиняя в посредственности и слабой динамике весь свод государственных дисциплин, эти мистификаторы предъявляют недовольным сладостные надежды, открывают затуманенные пространства будущих достижений и успехов. Таким образом, будет всегда существовать толстая прослойка недовольных постсовременным положением вещей, которые будут отдаваться с головой некоей архаичной мифологеме (астрология, китайские «традиционные» науки), или выдумывать самостоятельно новые (чаще всего, занимаясь эклектичным сложением разнородных фрагментов – например, эзотерика). Здесь будут инновации, глубинные надежды, безответственные фантазии, перманентный революционный зов к изменениям и трансформациям. Всего того, чего сейчас практически не осталось в классических сферах деятельность человеческого интеллекта. Иллюзия самодостаточности, поиск аутентичности, радость достижения неких «духовных» глубин, тем не менее, стоят дорого, что грозит глобальным аутсайдерством в обществе и лишь локальным успехом в ограниченной среде («откровенный», или публичный, масон, мистик, эзотерик, астролог вряд ли станет государственным лидером в постсовременном секулярном мире). Так, положение нынешних молодых любителей науки не завидно. Большинство, за исключением гениальнейших самородков, взявших фортуну за причинное место, стоит перед странным выбором: либо стать брюзжащим функционером от науки, то есть эволюционным медиатором, передатчиком кем-то изобретенных идей от поколения к поколению, либо выйти за границы классических знаний, отдавшись в омут мракобесия и сладостных фантазий, в поисках одной-единственной познавательной жемчужины. Итак, дилемма такова: скромный старатель или бесплодный изобретатель? Не скажу, что гуманитарию легче, чем естествоиспытателю встать на шаткий путь апостасии и предаться фантазерству в свободном постмодернистском падении; дескать, все свое бытие сфера «духовных исследований» была малоэффективной, поэтому ее можно покинуть в спокойном расположении духа. Нет, везде приоритетными являются привязанность, вовлеченность в традиционные правила, классические процедуры, устоявшийся регламент. Академическому сообществу одинаково ценны и соответственно социально нерушимы как стандартизированный историографический каталог, формализованный лингвистический анализ, индексированный психологический тест, так и когда-то действительно славные эксперименты по гравитации, биологические опыты над животными, или первые математические интерпретации корпускулярно-волновой теории. Они сходным образом опираются на процедуре следования рациональным правилам, а от «рационального» сложно отказаться, его можно лишь силой отвергнуть впоследствии. Когда успехи «рационального» станут привычными и ожидаемыми, они превращаются в скучнейшую обыденность, в навязанную необходимость, а с таковой всегда можно расправиться «мощной дланью». Так и получается, что мы должны были жить в научном, рациональном будущем, а оказались в карнавальном настоящем, где иссыхающий сциентизм сконцентрировался в лапах безумного варвара, зудящего функционера, похотливой блондинки. Век, который должен был стать триумфом научности и здравомыслия, компетенции и сугубого профессионализма, обернулся порожней пустышкой и абсурдной оболочкой Читать далее...

Просмотр очередного фильма, иллюзорной надежды воскресить некогда успешный жанр криминальных «боевиков-драм», закончился ожидаемым выдохом разочарования. Речь идет об экранизации еще недавно шумевшего сверх-игрового проекта трезво-талантливых финнов «Max Payne». По-моему многие сейчас говорят о засилии творческих штампов и художественных клише, о культурном затоплении океаническим «бульоном» форматов и стандартов, но, вероятно, мало кто может сие ощутить, интуитивно обозреть все затасканные структуры, из которых и кроят постсовременный культурный продукт. Оригинальный «Max Payne» - это одно из лучших в начале века игровых произведений, пусть не с выдающимся сценарием, но с вязкой «атмосферой» (пусть будет «проклят» Лавкрафт за столь размытую в литературоведении категорию), со странным образом запоминающимся (скорее уморительным) героем, комиксным впечатыванием в сюжетное повествование, кроваво «фраговым» геймплеем. Первичный Макс – это петляющий по трущобам и социальным «жилплощадям», «низовой» коп «под прикрытием», запутавшийся в толпе подобных на друг друга дилеров, осведомителей, продажных полицейских, мучимый бессонницей, абсурдными догадками, литрами кофе, тяжелыми кошмарными воспоминаниями. В этой жизнедеятельности по накатанной, сотканной из разнообразных фрагментов, доминирует неумолимая сатирическая тональность, всецелый постмодернистский иронизм детектива Пейна в отношении всего происходящего, относительно своего места в нем. «Смертельная» случайность в образе друга-предателя Алекса выуживает его из трудовой рутины, монотонной повинности «копа», и погружает Макса в пучину бессвязных «пограничных» событий, где каждый следующий шаг «фанатично» фатален. Пейн – счастливчик, ему беспредельно везет, и дорожкой из пользованных гильз, пресловутого «bullet time», в пороховой дымке, он проторит себе путь к мучащему, но предположительно недостижимому ответу. Винни Гоньитти, Джек Люпино, клан Пунчинелло – все это иерархические ступени, которые мертвецкой поступью небезуспешно проходит Макс, чтобы добраться до комиксно заговорщицкого «Внутреннего круга» - избранных плутократов, которые посчитали себя властителями «яблочного» мирка. Простой «чувак» залез туда, куда не следует. После каждого избегания смерти Макс, обозревая череду трупов поверженных противников, желчно иронизирует по этому поводу. Ненавидимый криминальным миром, разыскиваемый «легитимным», Пейн с усмешкой понимает, что уже не может остановиться, хотя должен был это сделать «сотней трупов тому назад». Это и есть ключевая идея той игры, которая ставит во главу всего зубодробительное «умри медленно, но с ускорением». Экранизированный аналог – это зануднейший тип с каменным ликом неумолимого воздаяния, криво улыбнувшийся единожды при виде детской фотографии, не оттеняемый даже щепоткой иронии или сарказма, детерминированный одной-единственной идеей отомстить оставшемуся убийце. В целом «кинцо» имеет слабые связи с прототипом, и собственно создано не по мотивам, а в рамках сценарной вселенной «Max Payne». Сам фильм по жанровым составляющим – скорее полицейская мелодрама о потере семьи по причине неумелых действий зарвавшегося CEO-менеджера корпорации, склонной к махинациям и околонаучным авантюрам. Трагедия принимает какой-то внутренне семейный характер, где виновники и жертвы близки Пейну, они – из его окружения. Сам сценарий закрыт и самозамкнут, потому что не предполагает появления в развязке новых персонажей, а крутится вокруг нескольких статичных фигур и их равномерно меняющегося морального окраса: BB из древнего друга семейства превращается в главного злодея, Бравура из бестолкового подозревающего следователя – в прозревшего пособника Макса. Несомненно, в фильме удались несколько деталей: стильный до высот «леди совершенство», обвеваемый городской метелью, «нуаристый» задник из небоскребов Нью-Йорка; парочка «рапидных» приемов симбиотического сцепления Макса с дробовиком; хоть и клишированный, но безусловно ценный, кадр с силуэтом стройной полуголой «хохлушки»; и, конечно же, медленное умирание Пейна под водой среди молчаливых утопленников. Все остальное крайне неудачно: перенасыщение исходно «нордического» видеоряда «ниггами» (в оригинале, кстати, нет ни одного «черного»); офисно дневной антураж основного действа (изначальный вариант предполагал продолжительные блуждания по неприглядным притонам, промзонам, особнякам под аккомпанемент ночи); большой акцент на галлюцинациях (вызванных воздействием «валькирина»), склоняющих к неуместному мистицизму для данного сеттинга; сменивший расовую принадлежность («транс-нигер») Бравура (Лудакрис в шапчонке типичного госслужащего выглядит комично); и т. д. Обструкции подвергается не сам факт совершенной несхожести фильма с игрой (хотя для многочисленных фанатов последней это уже кощунственное предприятие), а процедура подмены оригинального сценария и картинки кучей заштампованных компонентов киноиндустрии. Таковая уже сотню лет занимается скрытым идеологизированием, тотальной социализацией зрителя, ведь Читать далее...

Оговорив питательную среду, энергетический источник постсовременного движения культуры, стоит узреть основных агентов, ведущих персонажей этого «story-повествования». В производстве и потреблении («вебдванольно» переплетенных) информации чтобы не забивать голову лишними деталями или условными классификациями, я вижу чистейшую двойственность, классический «бинаризм», подразделяющий «творцов» культуры. Исходя из личностного восприятия, фиксируется два вида человеческих «машин» по продуцированию текстов. Это «скучающие» профессионалы и «любопытствующие» профаны, популяризаторы и ниспровергатели, узкие исследователи и алчные экстремисты. Основываясь на первичном описании, скажем, что среднестатистический профессионал – это скромный делец, зарабатывающий частичным знанием специализированной дисциплины (чаще всего, это устоявшиеся трюизмы, общие формулировки, «железобетонные» высказывания, постоянно обращаемые как в «медиа» пространстве, так и в локальном институциональном «озерце»), полностью социализированные, включенные в настоящее сообщество, верно и неосознанно служащие доминирующей идеологеме, буржуа. Чтобы не говорил «профессионал» о своей привязанности к контркультуре, собственных маргинальных качествах, он всегда остается приверженцем трезвого «академичного» подхода и одним из армады «служащих», равномерно поддерживающих «хитрющую» доминирующую культуру. «Хитрость» последней заключается в ее патологической всеядности. Через минимальный промежуток времени культура трансформирует непримиримых врагов в своих друзей и даже единокровных родственников: иллюстрацией к этому парадоксальному действу служат, например, музеи и библиотеки «футуристов» (Маринетти с «машиноподобных» небес тысячекратно выругался), «постмодернистские» методики построения «строго научных» текстов, интеллектуальный успех «неомарксистских» концептов в рамках сугубо капиталистического сообщества и т. д. Сотни и тысячи подобных примеров говорят о фундаментальном конформизме культуры, которая даже самую радикальную и антипатичную идею готова преобразить в благообразный музейный экспонат, коммерчески безупречный книжный бестселлер, исторически запоминающийся прецедент, сочную визуальную картинку, подкрепляя тем самым и собственную жизнеспособность. Что же говорить о несознательных «служителях муз», своей невинностью и человеческой энергетикой подпитывающих толстеющего монстра. Было бы совсем обидно, если бы за этим транжирящим «энергопотреблением» стояли бы только убежденные волонтеры, не помышляющие о вещественном вознаграждении. К счастью, это далеко от настоящей действительности, замешанной на корыстных мотивациях. Да здравствуют, профессионалы! Итак, дискурс первых – профессионалов – всегда интуитивно понятен и подспудно знаком каждому стороннему, так как речевое движение осуществляется в одном – строгом, сухом, «академичном» – направлении, усеянным на слух близкой по «-измам» и «-циям», но совершенно неизвестной в смысловом отношении, лексикой. Сейчас стандартизированный «гуманитарно-научный» текст не способен к кардинальным революционным заключениям, неочевидным открытиям, сложным закономерностям и даже не ставит перед собой целей к их достижению. Его динамика обусловлена специфической логикой и предполагает соблюдение плотного свода правил. Тонкое скрещивание доказательств и аргументов, иллюстраций и примеров, обусловлено сложной механикой «эзотеричной», имеющей силу в «малых» кругах, регламентации. «Профессионалы» – всегда узкие специалисты – захватили структурированную территорию «компетенции» и, как добропорядочные зажиточные фермеры, вырабатывают из некогда плодородной земли все полезное до остатка. Но любая культивация, учрежденность, «конвейерность» в местах пребывания идей смертельна для таковых. Вместе эффективной производительности настанет полнейшая эрозия почв. Узость, сегрегация, сегментация предполагает четко прописанную судьбу «профессионала»: он – царь и бог в своих поселениях, и поэтому посягательства на собственный «лен» отражает злостным осмеянием, отборной руганью, терминологической трелью, означающими жестокую дискредитацию врага в глазах завороженной «публики». «Профессионалы», оперирующие несколькими сотнями специфических категорий, прикрывающие собственную несостоятельность десятком другим звучных имен прошлого, пользующиеся «человеческим» (обыденным) языком в качестве цементирующей связки будущих комбинированных строений из терминов и знаменитостей, чинно стоят в дозоре, на страже собственных границ. «Профессионалы» – чада глобальной «институции», устроенной по «универсальным» принципам и процедурам, поддерживаемой нескончаемыми финансовыми потоками, питаемой людскими ресурсами. «Учреждение», из которого выходят дрессированные умы, вызубрившие ограниченный набор текстовых последовательностей, свободное оперирование которыми, правда, обладает твердой стоимостью на глобальном рынке идей. Действительно, «компетенцию» следует отнести к ним, ведь кто как не они оптимальнее («картографичней») всего ознакомлены со Читать далее...

Неужели воплощена античная утопия о верховенстве мудрецов, о достижении царства всеобщей «феории» (то бишь созерцания), о глобальной озабоченности душ человеческих «духовным»? Неужели ароматы платонических симпозиев проникли в пористую структуру постсовременности и заворожили настоящий плебс? Тема, волнующая «эго» в текущий момент, такова. Мы все одинаково вовлечены в сферу идей и душевных забот. Благородные эллины на своих интеллигентских пирушках взывали к ушедшему «золотому веку» и мечтали о достижении времен, когда «эйдосы» станут полноправными властителями дум каждого «хозяйственного» горожанина. Теперь поедание «духовного» суть единственное стоящее времяпрепровождение как для, отягощенного мириадами выкупленных услуг и соответствующим всеохватным пиететом, «патриция», так и для, перерабатывающего в «надежде не сдохнуть от позора», плебея. Кстати, это единственное, не считая нашего общего биологического прошлого, что нас объединяет, располагает в единой плоскости, а не ставит в унизительную позицию у вертикали господства и подчинения. График будущего жизненного распорядка детально проработан, но все равно остаются зияющие бреши и вызывающие лакуны свободного времени. Некогда «альфа-самцы» человечества пожертвовали много времени и усилий на алтарь досуга, и скажу, что весомого успеха в борьбе со скукой и «животной» пустотой они не добились. Многие из нас, большинство из «племени маленьких людей», столкнулись с парадоксальной ситуацией «вынужденной свободы». Мы уже не сможем быть нормальными носителями Революции, а только агитаторами ее мифологизирующих идей, так как мы не справляемся с заполнением малого сегмента выделенной нам свободы, какой же смысл бороться за еще большие ее количества. Еще недавно мы тянули «воловью» лямку «изо дня в день», но ныне невидимый хозяин-самодур остановил нас «посреди поля» и смущенно выдавил: «На время ты свободен». По уставшим, апатичным, «виды видавшим» глазам властителя показалось, что работа не завершена, просто она фатальным образом изменилась, приняла не осязаемый облик и еще ожидает нас при странных обстоятельствах. И теперь мы, обескураженные и опустошенные, без прошлого и будущего, вынуждены голыми мозолистыми руками строить свое настоящее. Оказывается, мерзкий хозяин посвятил нас в нелепую историю, сделал общниками его «династического» проклятия, заставил разделить судьбу изнывающей скуки и «стекленеющего» взгляда, порочной лености и любопытствующей глупости. Читать тексты, прослушивать музыку, просматривать фильмы, проходить игры – это тоже трудоемкое действо, это очередная переживаемая жизнь на уровне духа, это, требующий постоянной интенсификации и ускорения, процесс потребления. Так столкнулись с тотальной характеристикой мира – скукой. И если бы сфера знакового или духовного, хотя бы капельку материализовалась, хоть бы чуточку связалась с вещественностью, нашу постсовременную действительность поразила бы чудовищная эпидемия, в течение которой верховодили мертвецы с каменными от скучающей усталости лицами. Сейчас же ведется тщательная профилактика и «информационная» вакцинация, чтобы предотвратить грядущую катастрофу, поэтому для многих вышеописанные мысли о скуке по определению являются бредовыми: «Как можно скучать?! Наоборот, поражает нехватка времени и пространственная ограниченность, мешающие ознакомиться с крайне интересным и обделенным вниманием знанием! Столько важного и любопытного проходит мимо нас, что дух захватывает от величественности протекающего и ничтожности наших способностей». Превентивные меры проведены настолько масштабно, что с позиций видимости универсальный цивилизационный недуг скуксился до синдрома лицензированного охранника, ибо кто еще среди простого люда в процессе конвейерного «ничегонеделания» остается наедине с собой, без облегчающей мучения информационной подпитки, и проходит все тяжкие этапы вычета времени. Физические страдания чудесным образом обратились в «духовные» (здесь можно ставить практически любую затасканную идеологему). С таковыми ведется жестокая брань силами всей информационной индустрии, многих секторов производства «легких» и «серьезных» развлечений, и страдания затеняются, испаряются, чтобы тут же плотным ливнем обрушиться на наши головы. Спасибо «старому доброму» плебсу, потому что именно по причине массовости «производства и потребления информации», их последующей смешанности и гибкости, был основательно перекрыт доступ скуки в наши головы. Но скука – вещь фундаментальная. Он стала всеобщим эквивалентом в области творческих мотиваций тем же образом, как «буржуазия» осталась единственным классом в социальной стратификации, как деньги превратились в исключительную ценность, а «популярность» сделалось универсальным критерием истинности. Она сейчас «под сурдинку» подменила многие благородные явления своей неблаговидной персоной. Почему человек пишет, снимает, играет? По зову истины, морали, красоты, по причине внутреннего поиска, в силу избыточного желания самовыразиться, под давлением тяжелых обстоятельств Читать далее...

[903x120]

 

еще несколько фотографий

Копание в артефактах постмодернистского производства приводит к анализу самых разнообразных случаев, но здесь мы обратимся к типичнейшему продукту масс-медиа культуры. Взглянем на необыкновенное сочетание предельной «обывательщины» и обстоятельнейших прозрений теперешнего искусства в видеоряде К. Тарантино. Пелена таинственности накрывает кладезь успеха до сих пор при упоминании этого священного имени. Грубо говоря, фортуна облекла этого «гения» своими привилегиями совершенно случайно и ни одно самая «научная» книжица «о достижении высот» не сможет объяснить то, каким образом это имя чудного полу-индейца стало ассоциироваться у последнего «недалекого» бездельника с передовой режиссурой и самой индустрией кино в целом. И неужели дело заключается только в пресловутом принципе «public relation’s», дескать наш подопечный за период своей деятельности сделал в сотни раз больше интервью, чем непосредственно работал. То есть его основная работа направлена уже в сторону скрупулезного комментария, густо сдабривающего основной труд, облекающего его толстым слоем мифологемы. Сам по себе «тарантиновский» кинотекст погранично современен, и поэтому он уже обеспечил собственную «культовость», пусть и не в таких чудовищно громадных «религиозных» размерах. На, выжженных «напалмом» авангарда и модерна, территориях искусства можно засеять любую «злаковую культуру», но урожайными считаются те, которые в свое время не подверглись селекции морали и эстетики. Да, чистейшее искусство постмодерна не признает никаких критериев и даже таковой отказ оно не абсолютизирует, поэтому никакой «революции» не произошло, и старые мастера без малейшего признака творческого дискомфорта продолжают ваять по накатанным формулярам. Но шедевральный статус примут только специфические продукты, именно «продукты»: то, что самоценно без соответствия высоким идеям или соблюдения требований «центральной» ценности. Успешным станет только изощренное производное совокупности старых элементов, искусная комбинаторика предыдущих составляющих, профессионально-ремесленническое обрабатывание «классики». Число комбинаций практически не ограничено, и даже если количество воплощений подходит к концу, нам помогает единственный помощник жизнедеятельности культуры – людское забвение, или незнание (хотя в эпоху всеобщего информативного доступа второе чаще всего перетекает в первое). Да, забвение обеспечивает каждый раз реакцию детского восторга, плавно перетекающую в перманентное восхищение, религиозное культивирование. Как так получилось, что за непродолжительное время большинство из нас превратилось в наивных «знако-поклонников», превратив культурную продукцию, пусть и мастерски произведенную, в предмет беззаветного экзистенциального служения. Забвение – истинный двигатель культуры, торговли и всего остального.
Главный тарантиновский шедевр, символ независимого кино в собственном смысле, «Reservoir dogs» - сам по себе безоглядный «серфинг» по волнам культуры, бескомпромиссная компиляция узорчатых диалогов, услышанных, увиденных, пережитых. Сюжетный скелет с ограблением, полицейской засадой, «копом» под прикрытием и полюбившимися «мистерами», во всех тонкостях и деталях (короче, полностью) заимствованный из неизвестного западноевропейской публике гонконгского боевика (1989 года «Город в огне» реж. Р. Дана) нанизывается аллюзиями на другие фильмы (например, «меломанская» сцена с отрезанием уха «до коликов» напоминает кубриковское изнасилование из «Заводного апельсина», и вообще беззастенчиво использованы мотивы фильмов «Убийство», «Асфальтовые джунгли» и «гангста» стилистика Джона By, очевидно влияние французской «новой волны» – Трюффо и Годара, любивших процесс «интерполяции»), доморощенной философией, а именно личными, глубоко обывательскими размышлениями о Мадонне, официантах и чаевых, «неграх» в криминале и прочими типично киношными компонентами – музыкой 70-х, прическами «под Элвиса», предельным насилием, хронологическими вывертами, проперченными другой сотней «fuck». И всё, дальше за этой цветастой оболочкой ничего нет, молчаливая пустота, свидетельствующая преодоления «классических» принципов цели и назначения. «Воровство у себя и у других», возведенное в высший творческий принцип. Теперь рецепт понятен. Шедевральный продукт постсовременности должен быть в корне профессиональным, ремесленническим «до нельзя», обязан указывать только на свою собственную «действительность»; он обращаем на узком «пятачке», собран мастерской рукой в пестрый коллаж, правда, объединенный общей стилистикой. Лишь

Читать далее...

Ездил весной в Мариуполь по работе и совершенно случайно нашел это замечательное, живописное место.

[показать]

Немного фотографий...

Настроение сейчас - Его нет...

Загоризонтная радиолокационная станция Дуга использовалась в СССР для раннего обнаружения запусков межконтинентальных баллистических ракет по стартовым вспышкам. Строительство объекта Чернобыль-2 было завершено в 1985 году. Высота станции составляла порядка 150 метров, при длинне в 800 метров. После аварии на ЧАЭС станция была заморожена и эксплуатация прекращена в связи с опасностью повреждения электронного оборудования.
[650x459]
Более подробно тут
Моих фотографий нет, ибо попасть туда нет никакой возможности, охрана жесткая и договориться с ней пока нереально
фото