Видеоотчет
''HORROR FIRE PORNO MUSICAL''
BIOPSYHOZ vs AGNIVO
Video report 2010

ВИДЕО СМОТРЕТЬ И СКАЧАТЬ HD ЗДЕСЬ
http://biopsyhoz.com/video.html Размер файла: 339 MB

ПОЛНЫЙ ФОТООТЧЕТ ЗДЕСЬ
http://biopsyhoz.com/photo.html 

[466x698]

[699x466]

  [699x452]

[699x466]

[699x466]

[699x466]

[700x466]

[466x698]

[699x466]

 

[699x466]

[699x466]

[466x698]

[699x466]

[700x441]

[699x487]

www.biopsyhoz.com

Как нежно грозовеют облака! Недвижный свет пронзает их насквозь. Здесь не хватает легкого мазка. Природа замерла. Молчанье. Злость.
Она прорвется молнией с небес. Роскошной ниспадающей зарей. Зажечь и выжечь город, море, лес. Топчи их рай, мой пламенный герой.
Преддверье гроз не терпит суеты. Все в ненависти замерло, дрожит. Дрожит и дышит. Тише, не спеши. Ты станешь пропастью на этом поле ржи.

Ты вышел из отчаянья ночей, бессилья дней и грусти вечеров. Так долго ждать – среди людей, статей, пустых идей и осторожных слов.
Но вот подходит время. Не спеша, переливаясь, рушится песок. Течет вода и сыпется земля. Теперь – огонь. В свой долгожданный срок.
Печальный и влюбленный взгляд назад. Восторженный и яростный – вперед. Идет гроза. Последняя гроза. И ты навстречу ей срываешься в полет.

Вы, наверное, думаете, что главная новость сегодняшнего дня – отставка Лужкова? – А вот и нет. Если вдуматься, то кого она, эта отставка, волнует? Провинции и прочие окраины наше необъятной родины как жили на 2,5 тысячи в месяц – так и будут жить, хоть мэром Москвы станет лично Вельзевул с рогами. И какое им дело до того, что в «столицах шум, гремят витии»? Это все так – «гром далекого обвала».

Там растут поганками антенны,
Там сереют башни вдалеке,
За окном… Раздвинем эти стены.
Шторы в спину, выйдем налегке.

И пойдем по воздуху густому,
За спиною шторы – два крыла.
Нам уже не возвращаться к дому,
Забывать ненужные дела.

Не хочу! Ошибка! Поверните!
Поздно – и вокруг прозрачный свет.
Пустота. Я падаю, спасите!
Растворенье. И спасенья нет.

 Это я вчера посмотрел «Дикое поле», которому посвящено столько записей в блогах.

 

А еще в Смоленске к власти рвется бизнесмен Разуваев. Его поддерживает духовенство и Единая Россия.
Несчастный бизнесмен знать не знает, что он лишь слепое орудие высшего замысла, призванное показать мне, что в голове у старушки таки вращаются шестеренки.
Вообще же, каждый колдует на свой лад. Вот математики – те, вероятно, вычисляют интеграл, чтобы потом жахнуть им по уравнению Вселенной. Биологи – ну те, понятно, варят суп из летучих мышей. Археологи раскапывают древние артефакты, химики прибавляют себе две буквы – и сразу же становятся алхимиками, а о мрачной магии сантехников я лучше промолчу.
Филологу тоже есть где показать себя. Мир как текст и прочие постмодернистские побасенки работают вполне успешно, нужно лишь внимательнее читать надписи на заборах. Совсем хорошо мне – критику в душе и по призванию. Достаточно поймать реальность на горячем – хотя бы и на бизнесмене Разуваеве, чтобы из образовавшейся щели вытащить пару-тройку десятков чудес. А всего-то и нужно вовремя сказать «Не верю!»

Реальность семафорит мне флажками – для каждого у нее свои знаки. Если я слушаю слова – то вот они, расставляй уши. А я слышу и не верю. Правящий триумвират конторки – Глариантов, Купец и Щедромирский (конечно, – [скъй]) - заключает договор с фирмой под руководством Пипкина. Каких намеков еще нужно, каких подмигиваний? Но Раскольников все равно жутко боится. А ну как вонзишь топор – и старушка упадет на самом деле, с кровью и стоном? Иди, объясняй потом становым про шестеренки…

После будней в конторке я с полным правом смогу повесить на грудь медаль «Ветеран броуновского движения». Только с ним может сравниться та стихийность, с которой тут набрасываются на работу. Вдруг, неожиданно, с утра, решили, что пора стать самоокупаемыми – и пошли, и пошли. Вспомнили, что есть же старый сайт, заброшенный год назад, отыскали впопыхах пароль, я засел переписывать тексты (никто и не догадывался, что они были готовы еще в сентябре)… Правда, выяснилось, что даже волшебным паролем нельзя из рубрики «сделанные работы» убрать крупную надпись «За когда», но ведь наполовину-то сайт уже приличный! И пусть новости там тоже почему-то не обновляются – никто не может понять, где же они лежат, – зато ведь и программист теперь занят, с увлечением читает html-код, тихо чему-то смеется и гулит.
Что там, даже менеджер по контактам (мне по плечо) с утра отвлекся от баскетбольных разговоров по телефону и пошел в интернет искать клиентов – не нашел, расстроился и сейчас восстанавливает психику, предвкушая скорый матч своей любительской лиги. А утром-то, утром глаза горели, язык, облизывая внезапно высохшие губы, шептал о заказе на четыре миллиона. руки уже готовились пилить…
Нет, положительно, что-то нынешним утром случилось, все вялые молекулы конторки устремились вверх: админы из соседней комнаты даже попытались закрыть доступ к башу, но уже сейчас поняли тщетность своих усилий и сдались.
Меж тем я тихо сидел в своем углу, копипастил старые тексты и с бесстрастием наблюдал, как молекулы, устав от дружного порыва, стали разбредаться по сторонам. Вот местный маленький начальник вздохнул и спросил в воздух: и зачем же мы устанавливали эту программу, если все рано не будем ей пользоваться? Вот дизайнер, дефективная и пока еще юная девушка, птичьей лапкой отложила в сторону описание сайта, который нужно было нарисовать, – а ведь пыталась с утра. Вот пришла уборщица с пылесосом, и комнатка опустела во мгновение ока. Зато как все бурно начиналось!
Что ж, мне опять досталась роль постороннего наблюдателя. Я сижу в своем углу, улыбаюсь в кулак и жду, когда попутный ветер подхватит меня, чтобы наконец принести туда, где Летум будет по-настоящему нужным. Предыдущие четыре раз он не осиливал долгого пути и стихал по дороге, аккуратно ставя меня на тучную землю и с шелестом уползая в щель между камнями – извини, на следующий год попытаемся вновь. Конечно, попытаемся. Я буду тебя ждать.

Ярость улеглась, янтарно светятся концентраторы в суставах, зубы отблескивают медово-желтым: спокойные, плавные тона, вялые интонации, широкие вольные кофты. Внутренняя жизнь больше не прорывается наружу, Бронемальчик-На-Паровом-Ходу за время покоя, простоя навесил броню даже на лобовую фару. Тем верней в нужный час заслонка упадет, и ночные рельсы ослепит сияние. Тогда вырвется из недр пар, дико взвизгнут колеса и к чертям отлетит стоп-кран.

Пока же время зимних квартир, дальних перегонов и запасных путей.

Потом огонь.

Бывает, значит, и этак – об стену лбом!
Не ждал, не гадал, вдруг выросла на пути.
Упал, ушибся, не умер, что ж, погляди,
Откуда она. Не знаешь – стоишь столбом.

Как резво прыгал, смеялся, почти что пел.
И солнце светило ярко из пустоты.
Ты знал, что там пустота, но для этих дел
Был слишком собою горд, мой маленький ты.

Допрыгался, выпел, споткнулся, и вот – стена.
Кирпич ли, базальт, асфальт – кто там разберет.
Стоит, уверенная, как из витрины цена,
К которой от страха никто и не подойдет.

Пытался понять: смотрел же перед собой.
Смотрел назад, под ноги, по сторонам.
Там не было стен, там только шумел прибой.
Прибой прибил. С шумным плеском – да по ногам.

Теперь идешь – нервно смотришь на все вокруг.
Молчит прибой – он звучит уже не тебе.
По скользким камушкам прыгал, мой юный друг.
Теперь и на выстрел не подойдешь к воде.

Пост, посвященный книжной ярмарке, нужно начинать с цитаты из Бродского: «Был в горах, сейчас вожусь с большим букетом», тонко намекая на то, что обладаешь изысканным вкусом и принес с собой кучу книжек, которые сейчас, вывалив на диван, разбираешь, листаешь, вчитываешься в оглавление и прочим образом предвкушаешь.
Однако эта заметка-мемория, посвященная десятой нон-фикшн, эпиграфа не удостоится. А почему? – А по той простой причине, что с выставки я принес только диск с нравоучительными беседами г-на Лайтмана, Бен-Бецалеля нашего времени. Диск был воткнут к прослушиванию, на голову надета кипа, но после десяти минут и тонких девичьих стонов (не Лайтмана, не подумайте), отключен – за навеянную скуку. Потому как рассуждения о том, создал ли Б-г деньги, или деньги создал Б-г, не порадовали. А ведь на выставке молодые люди с нездоровым профессионально-миссионерским блеском в глазах так вкрадчиво спрашивали «Вы хотите быть богатым и счастливым?» и всовывали заветные диски с неприлично веселой раскраской прямо в загребущие руки. Видимо, опять придется искать другие пути к бессмертию, хотя все-таки никак не могу отвыкнуть от мысли, что переведенная через дорогу бабушка очень даже окажется Афиной Зевсовной Палладой, оперативный псевдоним Головная Боль.
Н-да, но продолжим о выставке. Книжек было много – не буду грешить против истины, ЦДХ оказался забит ими, пожалуй, на одну шестую. Но – вот беда – новенького, интересненького (мне) и пригодного для чтения в метро – такого не было ни разу. В метро ведь нужны особые книжки – какие-нибудь очень публицистические, исторические, чтобы можно было закрыть на любом месте, не сильно прикипая к сюжету. С этой точки зрения идеальны какие-нибудь мемуары. Но ни мемуаров, ни сборников статей (если не считать за такой пятитомник речей Горбачева), ни уж тем более исторических трудов я не встретил. Нет, конечно, они были – но это все я вижу в магазинах последние лет пять. Ярким примером скудости книжного рынка стало больное на все редакторские головы и тем забавное издательство Энигма – их красная мистическая серия давно уже скуплена в своих лучших образцах, а бесконечные труды унылого Р.Штайнера меня не заставит прочесть даже тот факт, что с ним рассорился Андрей Белый.
Много мистики (христианской, мусульманской, блаватской), меньше всяких убогих не пойми какого метода современных романчиков (из них половина – скандинавских, а на тамошнем полуострове литературы, извините, почти нет), Жан-Пьер Милованофф, одетый под Остапа Бендера (как, вы не знаете Жан-Пьера? Вот и я не знаю.), – а дальше тишина. Усталому книголюбу было абсолютно не на что позариться, даже располагая неплохим начальным капиталом – простите, репринт «Медного всадника» Бенуа 1923 года форматом метр на метр смутил меня объемом.
Так что расстроенный вечер кончился в «Москве» новой Верой Камшей, а Цехерит в очередной раз должен был напомнить себе, что филолог он в прошлом, где осталась жажда скупки всего умного и печатного, а также литературный модернизм в любых видах.

ЗЫ. Это был слегка экспериментальный пост с элементами массвой стилистики и литдыбра.

Ну и еще немного – о родственных душах, которых нет ни в школке, ни в конторке. Специфический круг интересов Летума, утыканный на границе острыми кольями снобизма, всегда отпугивал неграмотных персонажей его жизни. Школьные коллеги делились на дурочек-девочек, старых учителей (у которых литературный энтузиазм давно уступил место педагогическому) и тех, кто к кругу интересов подходить даже и вовсе не думал. Снобизм, конечно, сродни маразму, но иметь возможность свободного (без вежливых умолчаний в местах явной пробуксовки собеседника) разговора «про книжки» – это роскошь, являющаяся для меня почти необходимостью.
Естественно, что в конторке рядом с юношей, путающим Дали и да Винчи, попутно читающим серию «Сталкер» и в силу этого бесполезно носящим очки, к эмпиреям не воспаришь, а периодически вырывающиеся лирические отступления выглядят, как это сам понимаешь, неуместными: тут про, я извиняюсь, 1С: Битрикс, а у тебя стихи на языке. Диссонанс.
И куда же от него деться? – Правильно. С криком «Швабода!» бежавший из аспрнтрки, Летум на досуге интересуется расписанием публичных лекций в Доме Лосева. «Мы никогда не знали лучшего, чем этой жизни пустяки». Но Дом Лосева любезно сообщает, что «в медиатеке можно услышать голос почетного профессора МГУ Азы Алибековны Тахо-Годи», и это сразу отрезвляет. Прививку от научного дискурса я получил на всю свою бесконечную жизнь. Шприц тогда засадили так, что до сих пор ойкаешь при словосочетании «Академия Наук».
Другим же средствам публичных филологических увеселений я не обучен.
Вот и снова получается, что надо сидеть ниже воды, дышать через трубочку, в метро почитывать «Последние дни императорской власти» и терпеть, разговаривая в аську и дневник. Самый лучший совет из всего «Теоретического курса выживания филолога в компьютерной конторке средней руки».

Вот в конторке, говорят, задержат зарплату – ну не то чтобы совсем критично, однако неприятно. И что, спрашивается, делать? Нет, не так, что _было_ делать – вот наш вопрос. Оставаться в школке – выше сил, пусть там все и регулярно.
Этими рассуждениями я мучусь уже который месяц. Есть школка, да. Бывает, она снится по ночам, и тогда просыпаешься с запасом ностальгии на целое утро. Но не стоит путать сны с реальностью: если ученики прыгают из окон второго этажа покурить, то уход из школки был абсолютно правильным. Конечно, сейчас я целыми днями убиваю время, пялясь в интернет, пытаясь пережевывать какую-нибудь дэбыковскую «Орфографию» (господи, тоже мне классик земли русской!), и понимаю, что более ничего тут светить не будет. Зато есть почти что слоновье спокойствие, Джим соблюдает дня режим и может заниматься самообразованием в меру скромных сил, пока это самообразование буковками с экрана не намозолит к вечеру глаза.
А в школке была дикая тревога, пустая суетность и все то же ощущение тщеты – при отсутствии, кстати, интернета, самообразования и говорливой аськи.
Снова контраргумент: а там я был самый умный, сам себе начальник. Все методисты и директористы обходили десятой дорогой, а я делал то, что считал нужным, пусть толку от этого и было чуть. В конторке же я – подчиненный: пусть мне никто и не указывает, как что нужно делать, но не знать всего процесса, пребывать где-то на его обочине со своими буковками – одним словом, казаться самому себе пятым колесом кривой телеги – это натуральный моветон.
Идти снова искать работу? – Куда? На дворе кризис, под дверью скребется инфляция, да и опять же халявный интернет. Вот и получается, что задержку зарплаты нужно проглотить не поморщившись, скрепить сердце и выждать – хотя бы до летнего тепла, когда можно будет прокормиться подножным кормом.

Ну конечно же, дьявол рядом. Вы думали, сбежав из старого мира, вы сбежали от дьявола? Нет, он последовал за вами, слабые души, он здесь, среди вас, и достиг невероятных, невозможных высот.
Что мог дьявол в старом мире? Рогасто-клыкастый, он прятался от дневного света в заброшенных склепах и покинутых шахтах, призрачно-насмешливый, шептал вам в уши гадости про знакомых да копил под землей силы, чтобы однажды выступить с развернутыми нечестивыми знаменами. Выступить – и быть поверженным в прах у престола Сил. Эту участь готовил ему сам порядок вещей, магия, которая пронизала Вселенную, широкий мир, где для каждого было место любить и творить.
И вот – попустительством божьим – произошло Совмещение. Признаемся себе, это был тонкий ход. Взять доску и дать ей сопернику по голове. Бог устал от того, что нужно постоянно враждовать с дьяволом, чинить все, что тот ломает. Выход – извергнуть врага, пусть и разрушив при этом всю планету. А что – планет много, зато дьявол один.
И вот наконец в новом мире дьявол нашел возможность развернуться. Местный бог – младенец, поглощенный самопознанием, даже не смог понять, что с ним произошло, как был уже раздерган на части. Разделяй и властвуй!
В одного-то из этих юных богов, этих ошметков смысла, и вселился дьявол. Именно он подсказал ему создать башни. Именно он внушил такую прелестную самоубийственную идею, и именно он веселился, когда один за другим вы возносились в небеса. Кто из вас там, где нет ничего земного, отринул земные мечты? Кто из вас не жаждал славы, мощи, силы – пусть они и выражались одним словом: место? Кто согласился смотреть на свой пуп, как учат эти старые святоши из …? О, вы хорошо усвоили уроки дьявола. Вражда! Война! Хаос!
А потом, когда происходило вочеловечение, – кто из вас подумал, что больше уже не один? Почувствовал, что во всем теле разлит наш маленький бог-изгой, как зовут его незнающие? Знайте же, что дьявол теперь царит не только в ваших душах, но и в ваших телах – вы стали едины с ним – и бессмертны в этом единстве!

Бандит: Хей-хо, родное сердце, куда ноги несут? Эй, ноги, а ну стойте, а то голова дальше одна пойдет. Да, к тебе я обращаюсь, добрый человек, к тебе. Подари-ка мне сто денег. А то у тебя ноги вон как резво бегают, а у меня-то совсем устали, убегался я за такими, как вы. Ох, устал. Только руки еще и могут поднапрячься, стрелой тебя в спину порадовать. Али между глаз хочешь, родное сердце?
Ой, как это у тебя ста денег нету? А если найду? Что, не найду говоришь? Ах ты нищеброд-нищеброд… Что же мне с тобой делать-то, и откуда ты только такой взялся… И одежонка-то, тьфу, дрянь, стоило убегать. С такими капиталами тебе бы милостью было умереть от руки Личарды Грозного!
Что ты там говоришь? Осмелел, смотри-ка! Куда дорога ведет? Ну ты чучело! В город, конечно. Самая что ни на есть большая дорога, и я на ней самый большой разбойник (смеется). А что там, в городе? – Да ты никак ушибся где-нибудь. Башня в городе! Самая что ни на есть первая Башня на всей Чаше, пусть другие города и врут безбожно, что у них первая была. Из этой башни прямо на небеса можно попасть, богом заделаться, с другими богами грызться начать – тесненько-то там, на небесах. Посмотрел я однажды, вознесся, шестопер им в спину. Ничего Личарда не боялся в жизни, а тут – испугался. Представляешь, вокруг вроде ничего, и двинуться не можешь. Только Чаша где-то – маленькая вся такая. Не успел осмотреться, чувствую – больно! А это меня со всех боков (хотя какие там бока-то) бьют, и тычут, и жгут… Потом-то в башне объяснили – тоже это боги, которым места на небесах мало, все больше хотят прихватить, потому что – вот тут не врут – тесно там! Страшно, тесно, пусто…
Ну и сбежал я – уж лучше тут думаю, вас, дураков, щипать, чем там в пустоте от страха в самого себя жаться. Ни тела, ни глаз – а все видно, слышно, только чувствуешь, как вокруг что-то шевелится… Да вот – их Манифест Небес, у святоши одного отобрал, перед тобой он тут проходил. Почитай, ты ж грамотный небось, хоть и выглядишь оборванцем.
Да пошли они, боги эти, и что все на небеса так рвутся? Не, я уж лучше тут. А ты как, паря, хочешь небесного пирога укусить, али не сошел еще с ума-то? Если что – я сегодня добрый, иди себе в башню, дураков учить надо.
А то ли дело здесь – на дорогу-то духу не всякому выйти хватит, а уж в наемники какие податься - это любой сможет. Жить у бога, хе-хе, за пазухой… Так что?


Служитель: Здравствуй, путник. Чего ты хочешь? Я служитель башни и привык отвечать на вопросы. Сейчас за стенами города я собираю топливо для того, чтобы каждый из жителей города мог занять должное место на небесах. Нет, путник, я не шучу, эту истину в мире Чаши знает каждый ребенок. Любой, кто находит в себе силы и желание, может прийти в башню и вознестись на небо, став вровень с богами. Может он и вернуться обратно, башня даст ему такую возможность.
Все очень просто. Тебе стоит лишь войти в башню и пожелать стать богом, как ты вознесешься, а служители обеспечат твое безопасное возвращение в человеческое тело (гм, а оно у тебя поистрепавшееся…)
Почему я не захотел?.. Каждый должен выполнять свое дело. Небеса – странное место. Вечная теснота и вечная красота… Совсем другие чувства, иные ощущения… Я люблю свою жену, люблю свой дом – ради чего мне терять их? Быть богом – удел избранных. Хотя один рыцарь, который каждый день ходит мимо башни и плюет в нее, говорит, что быть богом – удел труса. Настоящая жизнь – здесь, а там – только боль и пустота. Я не знаю правды. Войны идут и здесь, и там. Здесь они разнообразнее, там они страшнее. Здесь тебя могут лишить оружия, одежды, денег – а там ты рискуешь только телом, самим собой, преображенным и обожествленным. Тебе решать.
Вот, прочитай это – каждый служитель всегда носит с собой Манифест Небес. Реши, чего ты хочешь, и если выберешь обожение, приходи в башню. Я или мои сменщики всегда ждем таких как ты – без крова, без дома, без друзей…
(Уходя) А это всегда видно, путник…

Бедняк: Да, брат! Да! Я смотрю, ты такой же, как я, – нищий и почти нагой! Пойдем со мной, я решился, пойдем вместе! Станем богами! Всю жизнь я чего-то ждал, трусил, боялся – а сейчас, когда все потерял, понял – чего еще желать человеку в мире, где каждый может стать богом? Я пришел к служителям Башни, и они сказали, что примут любого – бедного или богатого, умного или глупого… О, как я был глуп! Небеса, небеса ждут меня!
А ты знаешь, ведь служители еще пугали меня! Говорили, что на небесах тесно, что там постоянная борьба – ха, это меня, купца, у которого было три дома и сорок тысяч денег, они пугают борьбой! Разве я не боролся за место под Небесами? Но тогда я боялся потерять скарб. А теперь мне терять нечего, кроме тела – тут оно умрет через неделю – да я не ел уже неделю! – а там мне не нужно будет есть, там я стану бессмертен, и захвачу все небеса! Да! Это рай! Пойдем со мной! (Сбиваясь) Ведь это так страшно, это так жутко – лучше здесь, внизу, пусть тут войны, пусть тут …, но тут я привык!
(страдая) Плачет: о, что мне делать, о, что?! Посмотри, вот это Читать далее...

«В этих башнях люди становятся богами!» – ух, сколько шуму тогда было, когда они появились: за одну ночь посреди каждого города, двери открыты, стражи нет, окон, кстати, тоже, заходи-не хочу, если кто смелый. Конечно, сразу слухи поползли – как же не посудачить кумушкам: дня не было, чтобы по городу новая сплетня не ходила. Сначала с самого две партии было – говорить горазды, но входить в башни-то никто не решался. Одни – ну те знамо дело, «происки врагов». Непонятно, правда, что же все-таки за происки – да время такое было. Что ни день, соседи наши дрянь какую-нибудь техномажную изобретут – и испытывают в нашем небе: то дождь огненный прольется, то призраки на истребителях пролетят – то еще было времечко… Наши-то собьют бывало такого призрака, а он мало того, что в реку рухнет с воем – сколько народу от воя того с ума посходило, – так еще и воду отравит, гадина такая.
С горем пополам научились вроде небеса защищать под конец – от дождя огненного хлад-пушками оборонялись, по тучам стреляли; призраков отводили, пространство перед ними закручивая, – даже фрактальные небеса и те распутывать научились. Что, не слышал о таком? – Да где тебе, молодо-зелено, вы сейчас только и знаете, что со своим обожением носиться. Знаешь поговорку-то небось про небо с овчинку? – Это вот с тех времен еще сохранилось словечко. Выйдешь тогда на улицу, а над тобой как раз вражеские зонды фракталы творят. И кажется тебе, будто небо падает – маленькое такое небо, для тебя специально подпиленное. А как по голове-то стукнет – тогда уж и не кажется. Остается только на кладбище нового покойника снести – а для прохожих, что рядом-то, никакое небо никуда и не падало.
Это, значит, соседушки наши так развлекались в те годы – вот многие из нас на башни грешить и начали. Понять-то их можно, но ума никогда терять не надо – стояли те башни день, два, никакая магия с технологией на них не действовали – ну да и они никому не вредили.
Тогда и начала верх вторая партия брать, исходники-церковники. Эти кричали, что наконец-то сжалились боги старой земли, снизошли к нам, грешным. Кто посерьезнее был – те о сородичах потерянных вспомнили, решили, что нашли они наконец способ с нами связаться. Да только что уж – после Исхода вряд ли там кто остался, – представь только: из планеты почитай половину выдрало и бог знает куда забросило. Это сейчас мы понимаем, что да как, почему здесь даже на половинчатой земле – Чаше, как ее теперь зовут, – жить можно, а тогда только удивлялись, но в спасение извне все равно мало верили. Чудес не бывает.
В общем, победила все-таки вторая партия: победила и продавила решение (там же жрецы да ученые все были, военных застращали и богами, и особенно новинками техномажьими – мол, не дадим вам больше их, коль в башни не пустите): охрану с башни нашей сняли… Ну, а ты как думал? Охрана в ту же ночь вместе с башней словно из-под земли выросла – их, солдатиков, тогда грибами так и прозвали. Умник какой-то на них шлемы нацепил – ну чисто шляпки грибные, от излучений там каких-то защищались, хотя какие они у башни излучения… Ну вот, сняли, значит, охрану с башни-то и, как говорится, «в торжественной обстановке» туда добровольцев запустили. Знаем мы, что за добровольцев, конечно – по всем тюрьмам смертников набирали. Ученых тоже пара-тройка затесалась – которые побезумнее, пропадут – и не жалко, и товарищам их спокойнее.
У кого там ноги подкашивались, у кого нет – это я тебе не скажу, накачали их всех, добровольцев-то, лекарствами тогда по самые глаза, снадобья на лбу потом проступали. В общем, зашли они, наконец… – А ты что, хочешь, чтобы я тебе всю тогдашнюю церемонию описал? – Да вон, выйди на любой парад – она тебе и церемония. Все эти исторические моменты один на другой, как боги, похожи. Зашли смертнички-то – и ни слуху от них, ни духу. День прошел, два, неделя, месяц… Вторую партию запустили – но этих уж ночью, тайно, как овец на заклание вели – и снова ни гу-гу. Тогда все просто решили. Башню стенкой огородить, ежели кто подходит, штырьки специальные в него чтоб огнем плевались. Заклятые были, значит. Если ж у умника доспехи, допустим, асбестовые, то его в кармашек пространственный прямо на входе механизмы дозорные пеленали. Оп – и нету храбреца, жди, когда через недельку стража за тобой с обходом придет, худей, значит, да уму-разуму набирайся.
Вот после одного такого обхода – а года два уж почитай с гаком минуло после добровольцев-то-смертничков – из кармашка одного такого и вынули. Себя не помнит, лопочет под нос что-то, и глаза безумные. Ходить даже толком не мог, ноги его не несли. И заметь, что еще любопытно было: все забиться куда-то пытался: то к стенке прижмется, то к конвоиру прильнет, будто он ему мать родная: роди меня, мол, обратно.
Стали выяснять, конечно, что это за чудо такое –а это – батюшки! – один из профессоров тех тронутых оказался, которых тогда еще в башню сплавили. Ну тут уж, значит, ему всемерный почет и уважение, медаль посмертно (все уверены были, что не выживет), соседям ноту на всякий Читать далее...

Из секретного доклада профессора Каспина на заседании Эсхатологической комиссии

В общем, мы так и не выяснили толком, что произошло. Не думаю, что удастся это когда-нибудь узнать, потому что вот уже много лет ясно единственное: каким-то образом часть нашей планеты вырвало из старой вселенной и перенесло сюда, в Тесный мир. Конечно, прогресс в знаниях есть: изначально казалось, что наша жизнь просто висит на волоске, а атмосфера не улетучивается то ли из-за остаточной гравитации, а то ли и вовсе милостью Божьей.
И каково же было удивление верующих, когда выяснилось, что да – действительно милостью и действительно Божьей. Впрочем, все оказалось не так просто. Почтенный Сельрот , воплотившись после обожения, первым приблизился к разгадке и, собственно, именно с его помощью и развивалась вся наша дальнейшая наука. По сути, та Чаша, которая сейчас является местом нашего обитания, представляет собой нечто вроде мухи в янтаре – или, пользуясь сравнением, которое более уместно в наших условиях, жемчужины в раковине. В результате Совмещения Сфер две формы изначально разнородной материи оказались вынуждены сосуществовать друг с другом, и более «податливая» (я понимаю, что термин, прямо скажем, не научен, но не буду утомлять слушателей цифрами) уступила. Тем самым Чаша оказалась в буквальном смысле со всех сторон сдавлена чужеродной материей, в силу своих свойств создающей для нас гравитацию, «сдавливая» атмосферу. Таким образом, сила притяжения зависит сейчас не от магии, сцепляющей атомы, как это было в старой вселенной. Магии здесь недостаточно, почему наша цивилизация и перешла на техномагический путь развития, не будучи способной осуществлять по-настоящему мощные заклинания – о воздействиях макроуровня остается только мечтать, мы живем старыми запасами магии, запущенными на этакий замкнутый цикл в Чаше. Сила притяжения приходит извне, ее дает божественное давление (я позволю себе опять-таки не углубляться в расчеты).
Таким образом, из нашей теории мы делаем очевидный практический вывод: Чаша устойчива и будет устойчива до тех пор, пока невозможность более сильного, чем сейчас, взаимодействия божественной и земной материи (да, я имею в виду пресловутые башни), остается очевидным фактом. В противном же случае – речь идет об усилении процесса обожения, столь популярного в нашем обществе, – последствия могут быть самыми катастрофическими, вплоть до нарушения баланса между двумя материями, исчезновения силы притяжения или ее возрастания. Если снова возвращаться к метафорам, то нынешнюю ситуацию можно сравнить с тестом, которому грозит либо подойти, либо быть раскатанным в блин – и все благодаря нашим экспериментаторам-богочеловекам.

Мы живем в Тесном мире. Это не красивые слова, которые мог бы произнести ворчливый Эльсамедь, окажись он в полдень на Праздничной площади... Не жалоба старой Ишисы, ютящейся в трущобной каморке с двумя мужьями и пятью детьми.
Нет, Тесный мир окружает нас со всех сторон не людьми, не деревьями жидких лесов Ллеелья, не косяками перелетных иглоглазов, когда горожане прячутся под железными кровлями и горе тому, кто останется без потолка над головой. Тесный мир – кошмар мудрецов, бред пророков, гнев правителей и отчаяние рабов. Ибо знайте, что мы окружены богами. Со всех сторон боги сдавливают нас, и только та земная чаша, на которой все мы молим судьбу об Исходе, спасает сынов … от божественного гнева.
О, будь у богов силы, они бы жарко обволокли тебя, мой маленький, обволокли бы, как безобидный ашшу ластится к своей не подозревающей дурного жертве. Нет, он не причинит ей вреда, просто не даст видеть и слышать ничего, кроме себя самого – ведь маленькому ашшу так нужна ласка! Так и боги: они не могут убить, уничтожить, стереть в прах, испепелить – оставьте эти выдумки для сказок о колдунах с севера. Боги хотят только одного – места во вселенной, и в борьбе за это место готовы вытеснить кого угодно – беззлобно или со злостью, страдая или радуясь – им все равно, они хотят только заполнить собой нашу земную чашу, пролиться в нее всевытесняющим дождем.
Посмотри, видишь там, за облаками, клубится туман? – Это боги смотрят на тебя с небес и ждут, когда ты освободишь им место. Они хотят сюда! И туда! И вон туда! Даже за самый дальний лес, мой маленький, хотят проникнуть боги, чтобы быть везде. Тебе страшно? – Не бойся. Я испугал тебя, чтобы ты знал: когда придет твой срок занять место на небесах, будь милостив к тем, кто остался здесь, в Чаше. Ты будешь испытывать соблазн стать больше, проникнуть в переплетение богов там, за облаками, раздвинуть их, поколебать Чашу и воцариться единым в мире. Я знаю, я чувствую это каждый раз, когда возношусь. Но проходит время – там, в небесах, оно течет вдоль-сквозь тебя серебряной сладкой лентой – ты еще узнаешь это, мой маленький , - и желание проходит, отступает (о, конечно, только на время!). Ты заворожен красотой, которую никогда не описать нашими словами – разве же похоже время на серебряную сладкую ленту?! Заворожен, восхищен, подавлен, сдавлен! Сдавлен! Сдавлен! Ты бьешься не в силах освободиться, в ярости бросаешься в стороны, вниз, но места нет, нет! И снова красота оглушает тебя. Успокойся, смотри внутрь, не наружу, а внутрь, только тот, кто может глядеть вглубь, будет возноситься снова и снова – поверь, зрение бога ты не променяешь даже на глаза любимой. Хотя откуда тебе еще знать о глазах любимой, маленький…
Да, так живем мы, ждущие Исхода, мечущиеся между небом и землей, не находящие покоя ни здесь, ни там. Ты готов стать одним из нас?

Вначале была боль. За болью пришел разум. И наступило одиночество.
Единый бог – потому что как иначе назвать существо, обладающее всеведением и всемогуществом? – не успел понять, что происходит, как уже стал мертв, разбит, раздроблен на множество частей, каждое из которых было им и одновременно чувствовало, хотя и не понимало свою ущербность. Что-то изменилось в том порядке вещей, который царил в мире с начала времен. Начало времен… Единый отлично помнил его – вот еще ничего не было – а вот уже есть он, бывший всегда, пролившийся в мироздание , как вода проливается в чашу (конечно, так он не думал, не зная ни чаш, ни вод), заполнив его до краев – а точнее, он и появился вместе с чашей, он и был ею. Больше во Вселенной не существовало ничего. Время, которое единый осознавал как сладкую серебряную ленту, текло вдоль-сквозь него, и он спал наяву, погружаясь в пучины своего необъятного тела. Змея кусала себя за хвост и у этого самопознания – больше Единому познавать было нечего – не было ни начала, ни конца, ни середины, ни края.
Пока не пришла Боль.
Неизвестно, какие ржавые шестеренки провернулись за пыльными кулисами мироздания, что с треском сломалось в вечном порядке, но тело Единого оказалось разорвано на части невыносимой, непонятной, чуждой всему его существу материей. Она пришла из другого мира, как нож масло, пронзила грезящего Бога – и даровала ему пробуждение, боль и смерть.
Некогда единое тело, бесконечное и вечное, оказалось разделено на множество малых тел со своей волей и желаниями. Поначалу желание было лишь одно – снова погрузиться в сон, забыть, перестать быть и чувствовать – о, как мучительно это оказалось для новых богов! Но желание оказалось неосуществимым. Время утекало вдоль-сквозь них, соединиться не удавалось –каждый новый разум хотел быть первым и единственным, поглощающим, а не поглощенным – и боль продолжалась, мука раздельного существования длилась, и конца переплетению – а не единству – не было.
В конце концов, однажды отведя часть сил от борьбы друг с другом, ощетинившись восприялями и поглотами, некоторые новые боги обратили свое внимание на чуждую материю. Они долго не могли научиться ощущать ее, потом столько же пытались понять – а затем пришла пора использовать: вытолкнуть Боль из мира не удавалось. Странное излучение чужой материи, вызывавшее Боль, боги почувствовали как Энергию – только в такой форме они и могли воспринимать и понимать убившее Единого. Боги стали собирать Энергию, выплескивать ее друг на друга – и наконец-то одерживать победы в ранее бесплодной грызне. Бесконечная война продолжалась, Единый был все так же мертв в своих частях, а таинственная чуждая материя продолжала причинять им Боль.
Так было, пока один из богов не вчуствовал Энергию в себя. Едва не умерев, он понял, что может, наполнившись ей до предела, приблизиться состоянием к чуждой материи – и поглотить ее, избавившись от Боли и наконец покончив с разумом и теснотой. Не будет материи – не будет Боли – вернется Единый. Проблема оказалась только в одном: Энергия принесла с собой Боль, Боль лишила бога воли, и процесс пошел обратно: не он поглотил Энергию, а она его, дав чуждой материи ранее невозможные свойства.

На давно небеленой русской печи, осевшей набрякшим пузом в полутемную комнатку, сидел домовой и, почесывая валенком за ухом, ел тыкву. Сплюнув семечки в аккуратно свернутый газетный кулек, он вытер рукавом в мелкий голубенький цветочек рот и, облизнувшись, сказал: «Тх-х-х!» Прокашлялся и проговорил более внятно: «Тх-х-хеловин, ишь ты! Хеловин им подавай! Своего Ивана Купалы им мало!» После чего злобно шмыгнул носом, почесал в жиденькой кудластой бороде и, неловко заворочавшись, спрыгнул на пол.

На деревне кукарекали петухи, сзывая кур на насест, мычали тощие коровы, и где-то в глубине серых низких туч дробно погромыхивало: Михаил проводил генеральную репетицию смотра небесного воинства.Домовому все это было откровенно по барабану. Споро он доковылял до мышиной щели в стене, пробрался через нее во двор, а там шмыгнул в конюшню, где наконец занялся любимым делом – стал завивать гриву единственному хозяйскому жеребцу Викентию. «Ничего, лошадушка, – шептал домовой, – ничего, мы им еще покажем Виевы глазыньки. Всем покажем, да». Викентий в ответ хрумкал морковкой и сочувственно помахивал хвостом.

Над зданием сельсовета тяжкой ношей висел звездно-полосатый флаг.