Не оставляй несказанным и тайным
Слов волшебство и боль…не оставляй.
С любовью, как с кольцом не обручальным
Молю, будь осторожен, не играй.

А вдруг растает в дымке лет закатных:
Ни в душах, ни в руках не удержать.
В высотах голубиных необьятных
Устала падать…падать и взлетать.

Крапаней
[256x240]

В смешенье вымысла с игрой,
« Я вас любил» слетает птицей,
Чтобы из клетки золотой
Вспорхнуть на милые страницы.

А вот и ОН, святитель душ,
Пленивший строками мгновенье.
Любовных слов святая чушь
У божества во вдохновеньи.

Крапаней

В одном старинном ореховом комоде, в самом нижнем выдвижном ящике жил-был клубок шерстяных ниток. Это был самый обычный клубок, вполне упитанный и пушистый, лежал он в самом дальнем углу ящика, куда закатился однажды в приступе необычайной тоски и обиды на жизнь. А грустил он оттого, что был серым, причём не благородного цвета стали, а таким, какое бывает небо поздней осенью, когда его полностью затягивают тучи и при этом дует промозглый ветер и накрапывает мелкий бесконечный дождик. Это был очень скучный цвет. «И за что же мне такое невезение? Почему я такой серый, как грязная вата?», - часто тяжко вздыхал клубок, думая о несправедливости жизни.
Рядом с ним лежали и другие нитки – клубки, мотки и катушки, – они были очень яркие и разноцветные, не только всех цветов радуги, но и различных оттенков этих цветов. Самым ближайшим соседом был большой красный клубок, надутый от важности, потому что у него был брат-близнец, которому крупно повезло в жизни – из него Хозяйка недавно связала красивое кашпо для комнатного цветка, и теперь у этого брата было другое, очень благородное, воплощение, на него все смотрели и любовались. «Ах, какое великолепное кашпо! Какой сказочный рубиновый цвет!», - всегда восклицали гости Хозяйки, и красный клубок гордился братом, внутренне предвкушая стать чем-то, подобным ему. На своего серого соседа он смотрел с явным презрением, хотя и пытался в разговоре прикрыть это чувство жалостливым тоном:
- Ну ты и уродился, вот бедолага! Вот так цвет! Ну что из тебя получится? Может, хотя бы половичок, который стелют перед входной дверью… А что? Это тоже нужная вещь! Так что не расстраивайся, пригодишься и ты, будут об тебя хозяйкины гости ботинки вытирать, тоже полезная функция. Ну не всем же быть усладой для глаз!
Клубок серых шерстяных ниток ещё больше расстраивался от таких речей, чувствуя свою никчёмность и понимая, что Хозяйка, скорее всего, вообще вряд ли вспомнит о его существовании, и ему так и придётся вечно лежать в комоде невзрачным и никому не нужным клубком.
Но больше всего его раздражали нитки для вышивания. Это была аристократия комода! Они вообще почти ни с кем не разговаривали, считая ниже своего достоинства общаться с какими-то там простолюдинами типа клубков или швейных катушек, поэтому переговаривались только друг с другом. «Из нас делают не вещи, а художественные произведения», - говорили они, - «Картины, вышитые с помощью нас, сродни полотнам живописцев, ведь у нас так много различных оттенков, иногда даже с трудом отличимых друг от друга, настолько они тонкие!» Единственно, до кого эти снобы галантерейного мира ещё могли снизойти, так это до мотка белых ниток, из которых Хозяйка вяжет тонкие кружевные салфетки, кружева у них считались вторыми по благородству после картин-вышивок. Конечно, клубок серых шерстяных ниток они просто не замечали, так как возможно, у них даже в мыслях не возникало, что в мире может присутствовать такое недоразумение.
Вот так и жили нитки в выдвижном ящике орехового комода. Время от времени ящик осматривала Хозяйка (а она была знатная рукодельница), выбирала нужный моток, садилась потом в мягкое кресло и начинала творить что-нибудь волшебное, всегда напевая какую-нибудь песенку. Её маленькая дочка всегда была рядом с матерью, либо играя, либо наблюдая за быстрым движением спиц, крючка или швейной иголки и появлением витиеватых рисунков и орнаментов на появляющемся изделии. Серый клубок всегда невольно замирал, когда видел хозяйкины руки в ящике, он надеялся, что вот в этот-то раз она выберет именно его. Но такого почему-то не случалось, и он продолжал лежать одиноко в углу, продолжая грустить и обижаться на Создателя, который сотворил его таким некрасивым.
Но однажды клубок серых шерстяных ниток почувствовал, что у Хозяйки что-то произошло. В то утро в доме было как-то необычно тихо. Хозяйка не пела, не брала в руки спицы, шторы были задёрнуты, а маленькая дочка почему-то не играла в свои игрушки, а лежала в кроватке. Потом пришёл какой-то человек, от которого резко пахло лекарствами, и все вокруг повторяли странное слово «лихорадка». Когда он ушёл, Хозяйка, посмотрев на дочь, которая тряслась от озноба даже под одеялом и никак не могла согреться, бросилась к выдвижному ящику орехового комода.
- Что же мне выбрать?... – шептала Хозяйка, перебирая клубки, мотки и катушки.
- Выбери нас! – сразу же загалдели нитки для вышивания, отталкивая всех остальных назад. – Ты сможешь вышить ещё одну прекрасную картину, и гости будут любоваться ей!
- Нет, мне сейчас не до картин, да и гости теперь придут нескоро, - возразила Хозяйка, продолжая перебирать клубки.
- Тогда выбери меня, - сказал моток белых ниток для плетения кружева, - Красивые салфетки – вот что тебе надо для поднятия настроения!
- Нет, - снова покачала головой Хозяйка, - Дело не в моём настроении. Мне надо… мне надо…
- Меня! Я такого замечательного рубинового цвета! – закричал большой красный клубок, решив, что уж тут-то он и окажется самым нужным.
- Твои нитки не совсем Читать далее...

За мгновение до ливня

Рвётся небо…Стонет – крушит
Шквал, как-будто в небесах
Обрывались чьи-то души
В напряжённых проводах.

Потемнело…Налетело…
Бьёт наотмашь, вкривь и вкось.
Громыхнуло. Засвистела
Неожиданная злость.

За окном то вскрик, то охи…
Боль, сводящая с ума.
Молний всполохи… и вздохи…
Оглушительная тьма.

Крапаней
[640x480]

сердце мне шепчет лепечет хлопочет: след его стынет сон его тает
поторопись задохнись холодным воздухом на пороге
я замедляю шаг я роняю руки смотрю под ноги я точно знаю
север бессмертен недвижим невидим
полюс открыт одиноким

и потому мои красные ягоды сыплются в серый иней
и потому мои тёплые руки в чёрной воде как рыбы
и потому я боюсь спешить быть нужной спокойной сильной:
путь что открыт одному
вдвоём не прошли бы

и потому я жду на грани света и тени
и потому мне ходу нет сквозь зимнюю стужу
и потому мне нет воздуха голоса нет и кровь застывает в венах
что полюс бессмертен и север недвижен
и путь безнадёжен
не нужен...

(с)

что это там над водой над дымом над хрупким зелёным льдом
что это там за спиной на западе на голубом стекле
что это там неважно я расскажу потом
чувствуешь воздух прозрачней и тоньше
и холодно спать земле
что это там моя радость горе моё нежность глупость смелость моя
буковки ледяные вечность ли верность ли зимняя злая тишь
кто это там у края света у тёмной двери это не я
но до того похожа ты видишь что издали не различишь

(с)

- Счастливый ты, - сказал Кутяпкин соседу Губанову. - Неженатый.
Губанов почесал в ухе и ответил:
- Да как сказать - счастливый ли. С утра-то, кажется, счастливый, а к вечеру счастья особого нет.
- Возьмем к примеру 8 марта. Оно ведь «на носу», - завелся Кутяпкин, - Поверишь, измаялся, чего жене подарить.
- Вот нашел проблему! Забежал в магазин да и купил. Косметичку там, духи заморские.
- Да не любит она у меня косметику, - вздохнул Кутяпкин. - Губы только красит, иногда.
- Ага! Тогда помаду ей подари.
- Хм, помаду. В универмаге целая стена исписана этими помадами, все образцы оттенков. Откуда я знаю, какой оттенок ее устроит? Ведь мода. Зимой вроде морковный цвет был в моде. А сейчас может, не морковный, а какой-нибудь томатный или баклажанный. Чего я могу, когда там женщины толпой стоят и на эту стену целый день смотрят? И сами не знают, что им нужно.
- Эээээ, - задумчиво сказал Губанов. - Ну, чего-нибудь кухонного ей купи. Кастрюлю-скороварку или набор поварешек. Самое то и будет.
- Это она обидится. Купил, скажет, приспособление для дальнейшего угнетения.
- Б…, - ругнулся Губанов. – Давай дальше думать. А из бижутерии чего-нибудь дарил?
Кутяпкин замахал руками:
- Что ты! Там сам черт не разберется. Был я в этом отделе - глаза разбегаются! Всякие там колечки, ошейники, разные уздечки золоченые. А никто не берет, - все женщины равнодушно идут мимо. Значит, не носят сейчас такого. Тут одно ясно: что модно, того не достанешь. А раз лежит на приладке, - значит, не модно.
- Делааа, - сказал Губанов печально растягивая букву «а». - Слушай, а купи ты ей чашку. Мода, чашками пренебрегает. Я сам видел: очень есть симпатичные чашки, рублей по 500. Да еще блюдечка дают в придачу. И надпись золотую закажи: «Любимой от любимого» или «Любимой жене от любящего мужа». Самое то будет, понял?
- Чашка у ней есть, - сказал Кутяпкин. - Красивая, в полосочку. Я же и дарил ей на то 8 марта.
- Уж не могла за год и разбить, - сказал Губанов.
- Она у меня аккуратная шибко, - вздохнул Кутяпкин.
- А ты вот что, - воодушевился Губанов, - возьми да и сам разбей. Как будто не нарочно.
- Не выйдет у меня «как будто», - засомневался Кутяпкин. - Это знаешь каким артистом надо быть!?
- А ты выпей грамм двести, и вроде бы пьяный, понимаешь? Вроде бы потерял равновесие и чашку ненароком на пол смахнул.
- Да? - с надеждой спросил Кутяпкин.
- С праздничком, - сказал Кутяпкин Губанову.
- А, Кутяпкин! Ну, как подарок? - спросил Губанов.
Окончание

и, вроде бы, было утро. и падал дождь,
как падает небо – стремительно и упрямо.
я так и не вспомнила, с кем ты меня не ждёшь,
и мне показалось, что город – пустая рама,
чей холст был оторван и выброшен за порог
бессильно биться подстреленной чёрной птицей
на мокрых плитах... и это был мой урок
искусства помнить о том, что должно забыться.

(с)

На солнце тень из облаков…
В многоголосии цветов
и трав июньский день купался,
а я с любимою прощался.
Ах, эта память рук и губ…
Горечь прощанья не вдохнув,
я беспощадности прощал,
что не себе наобещал
вчера…а может век назад…
Разрушил первозданный сад
судьбы безжалостной рукой.
Уныло молится покой.

Крапаней
[305x376]

«Несите немощи друг-друга…»
о. Владимир

Несите немощи друг – друга,
Что с каждым годом всё трудней,
Внутри редеющего круга
Родных, любимых и друзей.

Ещё не стар, но и не молод -
Поверю в искренность молвы.
А подбирающийся холод
Моей коснулся седины.

И день короче, ночь длиннее…
На исчезающей заре
Туманы стали голубее…
Закат исчез не догорев.

Крапаней

Восемь неотвеченных. Это ты, наверное. Я забыл твой номер, постирал все адреса. Хоть мечусь - не меченый, и немое скверное мечется внутри меня битых три часа. Я в своей Елабуге, ты же - под Калугою, вешаться-не вешаться - это не вопрос. Помнишь, ты по радуге со своей подругою Тишиной полвечности бегала всерьёз? Вот и я, любимая, вот и я, желанная, всё бегу до Солнышка, кеды все истёр - счастье моё мнимое, счастье моё странное, где же твой на облачке ставленный шатер? Тучи, вишь, проклятые, льются да ругаются, что им наши нежности, знай - топи котят. Все друзья поддатые пуще напиваются, я - сижу, не дёргаюсь: пусть, коли хотят. Что же ты, забытая, двадцать лет не виделись, но - уж подожди чутка, уводи потом. Эх, башка пропитая... Вы там не обиделись?
Понял.
Я - секундочку, и вернусь.
С зонтом.

Если вы думаете, что эта сказка лишь повторение той истории про лягушку-путешественницу, то вы глубоко ошибаетесь. Даг не возгордился и не разжал свои клешни от ощущения собственной значимости, и поэтому не упал в океан, ему просто сразу же стало страшно. Сказать, что Даг испугался, это не сказать ничего! Тот полет, на листке, оказался просто приятной прогулкой по сравнению с этим путешествием. Чайка летела высоко в небе и очень быстро, под ними был безбрежный океан, и лишь изредка мелькали рифы, над которыми они пролетали. Если бы крабы умели зажмуривать глаза, то Даг непременно бы их зажмурил, но его спасало лишь то, что летел он головой вверх и видел в основном только чайкино брюхо и немного перспективу, открывающуюся вдаль.
Они летели несколько дней. Конечно, не без остановок, потому что чайке нужно было отдохнуть и поесть, да и путешественнику неплохо было бы размять свои клешни, которые уже сводило судорогой от постоянного напряжения. Отдыхали они обычно на побережье разных земель, где взору Дага открывалось много удивительных вещей, название и значение которых ему объясняла чайка, повидавшая много на этом свете. Он видел пустынные пляжи с золотистым песком, обрамленные высокими стройными пальмами; маленькие каменистые островки, являющиеся обычными скалами, вершины которых торчат из воды; берега, густо населенные большими двуногими существами, которые чайка назвала людьми – тут Дагу пришлось прятаться под чайкино брюхо, чтобы его ненароком не схватили.
Однажды они приземлились на набережной большого города, земля под лапками была странная – гладкая, твердая и серая, а вокруг высились гигантские прямоугольные штуки, вершины которых уходили высоко в небо, и опять было много людей.
Пару раз им пришлось останавливаться на отдых на поверхности океана. Здесь Даг ещё крепче сжимал клешнями перья чайки, потому что ему совсем не хотелось падать в темно-синюю океаническую бездну, у которой, как ему казалось, не было конца и края.
Чайка все больше уставала и вскоре почти уже не отвечала на многочисленные вопросы Дага. Океан давно закончился, и они летели над огромным материком, под ними проплывали горы, леса, реки и озера. Наконец воздух стал заметно холоднее, и чайка сказала, что они почти прибыли на конечный пункт маршрута, и, когда под ними открылось живописное озеро с болотистыми берегами, она заявила, что больше никуда лететь не хочет, потому что смертельно устала, а пассажира своего высаживает и желает ему удачи обосноваться в новых местах. С этими словами чайка опустилась немного вниз, дернула лапами, Даг отцепился и неминуемо бы разбился об землю при падении (потому что чайка от усталости выбрала не самое удачное место для высаживания краба), но… Шмяк! Дага подхватил чей-то длинный красный клюв. Это оказался аист, который охотился в этих местах на лягушек, за одну из которых он краба и принял.
- Тьфу, какая гадость! – поморщился аист и выплюнул Дага, - Как жестко, чуть клюв не сломал! Что за странные несъедобные существа здесь летают, откуда только взялась-то эта мерзость?
Даг, упав на землю, быстро-быстро побежал от этой страшной, незнакомой ему птицы и спрятался за валун, лежащий недалеко от береговых камышей.
И тут вдалеке послышались шаги и человеческие голоса и вскоре из леса на берег озера вышли двое: мужчина и мальчик. Они несли в руках странные длинные палки.
- Папа, вот хорошее место! Здесь есть камень, на котором можно расположиться, и прогалина в воде, свободная от камышей, туда хорошо кинуть удочки. Мы наживку не забыли, а?
- Нет, всё здесь. Хорошо, Саша, давай тут остановимся, действительно неплохое место. Смотри, какой там аист стоит красивый! Жалко, спугнем мы его…
- Да, красавец… Ой, папа, посмотри! А это кто такой за камнем спрятался?! Вроде на краба похож, но ведь у нас в озере они не водятся, здесь только раки… А может, это рак такого сорта?
- Ну-ка, что там у тебя… Странно… Действительно, это краб. Но как он попал сюда? Дай-ка взглянем на него… - мужчина взял Дага в руки, придерживая его за края панциря, - Ого! Ты знаешь, а это открытие! Представляешь, такой вид крабов водится обычно в Австралии, в мангровых лесах, он вообще не способен жить в пресной воде и в нашем холодном климате. Не понимаю, как он здесь оказался?...
- А может, он сбежал из чьего-то аквариума? – предположил Саша. Глаза его сияли от восторга, ему, конечно, хотелось взять свою находку домой.
- Ну не знаю. Здесь только наши дачные участки, вроде нет богатых коттеджей, а биолог вроде тут я один… Ладно. Я считаю, что нужно взять его с собой и срочно ехать в Москву, чтобы успеть посадить его в аквариум с морской водой, а не то он погибнет. Мне бы не хотелось потерять такой уникальный экспонат! На, держи его крепче и смотри не урони.
Мальчик положил Дага в свою бейсболку, отец собрал не пригодившиеся сегодня удочки, и они пошли домой.
Даг в этот раз испугался даже ещё больше, чем когда они взмыли в воздух вместе с чайкой, потому что с птицами-то он был уже знаком, а вот что ожидать от людей, он Читать далее...

На далеком континенте под названием Австралия в одном мангровом лесу, среди корней деревьев, которые время от времени покрывает соленой водой океанический прилив, жил маленький краб по имени Даг. Он обитал в небольшой уютной пещерке со всеми своими родными и близкими, ибо, как вы знаете, у крабов всегда очень много родственников. Его жизнь текла неторопливо и размеренно: во время прилива он наслаждался теплом тропической воды, а после ловил завязших в песке мелких рыбешек и насекомых. Все его братья и сестры радовались такой спокойной жизни, но Даг был этим недоволен, ему было скучно, он мечтал о дальних странствиях и приключениях.
Дело в том, что регулярно к ним на берег прилетал старый альбатрос Альфред. Как и все старики, он любил поговорить, и если не находилось собеседника, то разговаривал сам с собой. В такие минуты Даг прятался за большим камнем и слушал, что же рассказывает Альфред. А альбатрос вещал о разных странах, в которых ему довелось побывать, о всяких чудесах, видимых им, о далеких перелетах, экзотических островах и многих, многих других любопытных вещах. «Эх, вот бы мне тоже такие огромные крылья как у Альфреда!» - думал Даг, с тоской глядя на свои маленькие клешни, - «Я б тогда улетел отсюда! Здесь так скучно, каждый день одно и то же – прилив, отлив… корни мангровых деревьев… и толпа родственников, которые постоянно достают своими советами. То ли дело путешествовать!»
И вот как-то одним прекрасным днем сидел Даг под водой, погруженный в свои обычные мечтанья, нахлынувшие на него после визита старика-альбатроса, а в это время мимо проплывала креветка Элиза, его добрая знакомая, которую он любил за чрезвычайно острый ум и сообразительность.
- Привет, Клешня! – обрадовалась Элиза при виде Дага. Тот не откликнулся на дружеское приветствие, так как был в это время мысленно очень далеко отсюда, где-то на Мадагаскаре, наверное, а может у берегов Огненной Земли. Элиза возмутилась:
- Эй, ты что это не здороваешься со мной?
- А, это ты… - встрепенулся Даг, вернувшись из полета, - Извини, я задумался и поэтому не заметил тебя. Привет, Хвостик!
- О чем же это ты так размышляешь-то? Ты вообще в последнее время такой задумчивый всегда, особенно после прилета этого «старого пеликана» Альфреда. Может, ты что-то затеваешь? Расскажи, мне очень интересно!
- Ладно, только ты не смейся надо мной, хорошо? Понимаешь, я думаю о дальних странствиях. Очень хочется куда-нибудь улететь отсюда, но у меня нет крыльев. И, к сожалению, никогда не будет… У меня только клешни, и они никак не могут быть крыльями… Как неблагодарна жизнь! Одним всё, а другим ничего. Мне никогда не увидеть другие миры, потому что я умею только ползать… Вот так, грустно, правда?
- Никогда не говори «никогда»! – воскликнула Элиза, - Мы можем что-нибудь придумать вместе, на то и есть друзья, чтобы помогать друг другу.
Элиза села на хвост, сложила ножки, и стала усиленно думать. Её мыслительный процесс продолжался довольно долго, Даг успел даже прикорнуть маленько, а вода стала потихоньку уходить, потому что начался отлив. Наконец креветка очнулась от своих размышлений и сказала:
- Есть два варианта действий. Первый – очень простой, тут надо лишь немного ловкости и, главное, не бояться высоты, но при этом ты далеко не улетишь. А вот второй вариант потребует от тебя недюжинной смелости и умения вести дипломатическую беседу.
- Давай попробуем первый вариант. Что надо делать?
- Вон, видишь, дерево стоит, с большими листьями, некоторые из них опадают, их подхватывает ветер и уносит в неизвестном направлении? Залезай на это дерево, повыше, когда увидишь, что какой-нибудь лист готов оторваться, прыгай на него, держись крепче, и тогда полетишь вместе с ним. Понятно?
- Угу… Попробую на него залезть, когда отлив закончится. А ты пока плыви, а то вода уйдет, и тебе придется остаться лежать на песке…
Элиза уплыла, а Даг стал терпеливо дожидаться окончания отлива, прикидывая то, как он будет лезть на высокое дерево. Не то, чтобы он никогда не лазал по деревьям, нет, просто такую высоту ему предстояло покорять впервые в жизни.
Наконец вся вода ушла, и наш герой побежал к заветному дереву. Карабкался на верхушку он долго и с огромным трудом, где-то на середине пути стал даже подумывать отказаться от этой безумной затеи, но желание летать взяло своё, и Даг добрался до верхней горизонтальной ветки, от которой отходило много пожелтевших из-за какой-то болезни листьев. Как только Даг заметил, что один из листов стал потихоньку отрываться от ветки, так сразу же и прыгнул на него. Ветер подхватил листок и понес его в сторону океана. Краб держался крепко за края и смотрел вниз. Он видел, как медленно уходит берег и перед его глазами начинает простираться безбрежная гладь океана, его сердце переполняла радость. Но не успел Даг так пролететь и нескольких минут, как вдруг ветер резко переменился и стал дуть обратно, по направлению к берегу, туда же, естественно, полетел и листок, на котором сидел наш краб. И через мгновение лист ударился о то самое Читать далее...

Рассвет очерчивает рамы,
К кому-то ранний гость стучится.
Весна зализывает раны,
Но забывает ваши лица.

А может надо, просто надо,
В лад с зазвеневшею капелью,
Напеть негромкую руладу,
Раскрасить небо акварелью.

Попрыгать дождиком по лужам,
По небу радугой промчаться…
И быть кому-то очень нужным,
И никогда не расставаться.

Крапаней

В скрипичный вензель синих туч
Влетел дрожащий синий луч,
Нарисовал «бемоль», «диез»,
И светлым облачком исчез.

Танцуют блики – тень и свет,
Опять весна, опять рассвет.
Летает стайка нотных птиц
Из недописанных страниц.

Тревожа память…или грусть,
К звенящим птицам прикоснусь,
В небес ликующую даль,
Где так светла моя печаль.

Крапаней
[441x500]

«Храни и укрой под крылья свои…
Ты крепость, твердыня, убежище»,-
просили у Бога – опять не смогли
жить в мире наивном и грезящем.


Душа не страдала в «геенных сетях» -
В ладу пред законом и совестью.
Но жуткий и липкий как патока, страх
Коростой покрылся…и корыстью.

Одни на Земле…Океанами звёзд,
незнаньем и знаньями сломаны.
Надежда, грустинками тонких берёз,
Встречает земными поклонами.

Крапаней

Трава по пояс, юбка в росах,
Плен губ, дрожащие ладони.
Травинка заблудилась в косах
Влюбившейся навек мадонны.

Туманы в синем, в фиолете,
В прозрачной, от рассвета, шали .
Всё было в прошлом мимолетье,
И в миражах моей печали.

Крапаней

И ты, и я, - мы не в своём уме:
Абсурд, сумбур, шарады одни и числа.
Сюжет то сер, как мышь, то бел, как мел,
А смысл только в том, что нет никакого смысла.

Где нет любви - там царствует азарт,
Там враг - любой проступок и улика.
Меня, как тень, преследуют глаза,
Тебя, как тень, преследует улыбка.

Беда, когда раздвоена судьба, -
Алиса в Стране Чудес, Алиса из Зазеркалья.
Ведь счастье здесь не тише, чем пальба,
Здесь лёд горячей огня и пух тяжелее камня.

Фальшивый смех, бумажная слеза, -
И лишь душа доверчива как скрипка.
Меня во сне преследуют глаза,
Тебя во сне преследует улыбка.

Рассудок слаб, подумаешь, беда -
Попасть сюда легко не в своём уме лишь -
Ведь здесь страна Чеширского Кота,
И я здесь умею всё, а ты ещё не умеешь.

Сэр Льюис Кэролл, всё учесть нельзя,
Здесь есть одна великая ошибка -
Меня всю жизнь преследуют глаза,
Её всю жизнь преследует улыбка...

(с)

По морю краха и песка, Любви и Гнева
Веди, веди меня, дитя, туда, где небо.
Но только заметай следы, ведь у беды повадки рысьи.
Веди меня, мой поводырь, к началу жизни.

Здесь жизни нет, здесь всё с нуля, с угля и пепла.
Здесь обрывается земля в угар и пекло.
И мне, слепцу, она страшна, - но ты, во имя нашей тайны,
Ты доберёшься, ты должна, пообещай мне.

Лети, лети, как можно легче, слышишь,
Как можно тише, как можно выше,
Я твоего полёта не нарушу,
Я буду слушать, как ты поёшь.

Как плотоядна тишина прохладной ночи,
Она выслеживает нас поодиночке.
Не вечны здесь ни гладь, ни твердь, и время ничего не значит.
Дитя, здесь смертна даже смерть, а я - тем паче.

Прощай, птенец, забудь меня и путь обратно,
Лети - земля уже бледна и безвозвратна.
И безымянная звезда на дне холодной стратосферы
Восходит так же, как тогда, до нашей эры.

Лети, лети, душа, ещё не поздно,
Ещё дорога светла и звёздна.
И от восторга сдавливает сердце,
Восходит солнце, она поёт.

(с)

Беги, Иванушка, беги,
Смелей наматывай круги-
Покуда катится клубок,
Куда глаза глядят,
Покуда, весел и упрям,
Ты нам, Ягам, не по зубам,
И боги всех лесных дорог
К тебе благоволят.

Пойдёшь направо – будешь пан.
Пойдёшь налево – будешь пьян,
Пойдёшь вперёд – не пропадёшь
Ни в стужу, ни в огне.
Но, удалец из удальцов,
Ты всё равно в конце концов
Всего, чего ещё не ждёшь,
Заявишься ко мне.

Беги, Иванушка, спеши –
Пока бежится от души
На свет обманчивой звезды,
И нить в твоих руках
Скользит, послушна и легка,
И дела нет ни до клубка,
Ни до мифической беды
Остаться в дураках.

(с)