Не покидай…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

29.

Итак, немой пел, а новые слушатели его – вошедшие минуту назад Крадус, Флора, Альбина и Оттилия – похоже, онемели: им все казалось, что тут дразнящий фокус какой-то...
– Ну здравствуйте, собеседники!– приветствовал их бывший немой. – Полно, поверьте, наконец, глазам своим и ушам – и давайте общаться! Перед вами – известный говорун, способный перебалабонить всех... Милая королева, ну как, рады вы за меня?
– Я в восторге, Патрик... – Флора часто-часто хлопала ресницами. – Это счастье...
– Альбина, утром вы изволили шутить насчет турнира красноречия, – продолжал Патрик. – Просите же папу назначить его!.. Если только у нас есть еще недурные ораторы... похоже, что они попрятались или их упрятали всех... Вытаскивайте их, Ваше Величество, – и никто из них не переговорит немого Патрика - приглашаю вас в болельщики и судьи!
Незаметно и поспешно из зала вышла Оттилия.
А Пенапью захлебывался от избытка чувств:
– Слушайте, господин Патрик! Вам надо в театр... да-да, я убедился сейчас, это твердое мое мнение: ваше место – на сцене! Праздник, господа! Вот я, вроде бы, человек посторонний, а и у меня на душе праздник! Предлагаю тост... за это чудесное событие, свидетелем которого я имею честь быть... и всем-всем буду рассказывать о котором. У нас в Пенагонии никто уже не верит в чудеса... ну почти. Вот они и случаются реже – в наказание, не правда ли? Нет, но как это справедливо, господа: у кого талант, тому и голос... Вот я, например, мог бы и... помолчать. Откровенно говоря, все врет наша энциклопедия: никаких у меня талантов, ну решительно... Там только два слова честные: "любит искусство". Понимаете, я зритель хороший... вот и все.
Все помолчали, словно обезоруженные.
– А вы заметили – чем-то пахнет? – спросила Альбина у всех сразу. – Горьковатый такой аромат... освежающий...
– Я решила – это твои духи, – отозвалась королева. – Нет? Крадус, а ты чувствуешь?
– Что-то есть, да... Но дух свежего навоза я больше уважаю, ароматные вы мои. Не взыщите.
И опять Пенапью выступил:
– Да! Еще одно открытие, я и забыл сказать: теперь я знаю, господа, кто сочинитель тех песенок, которыми у нас молодежь увлекается! По глупости нашей они считались нарушением общественного спокойствия, эти песенки... Но теперь они будут вкладом в пенагоно-абидонскую дружбу! Потому что писал их Ваш воспитанник, королева!
– Племянник мой, – неожиданно уточнила королева Флора. – Родной племянник.
– Как это? – не поняла Альбина. – Ты что говоришь, мама?
– Этак, пожалуй, ты ляпнешь сейчас, – сказал в виде шутки король, – что Патрик – сын покойной сестрицы твоей? И короля Анри? В общем-то оно так и есть, но...
Тут он булькнул горлом, подавился своими словами, вид у него был оторопелый, взгляд – блуждающий... Если это шутка, то – дикая...
Принц Пенапью частично оказался в курсе дела:
– Анри Второго вы имеете в виду? О, я знаю – это жуткая страница вашей истории...
...Как-то не замечено было, что исчез сам Патрик: он спохватился, что виноват перед Марселлой, которая плакала от счастья за него – уже во время исполнения песенки. Перед ней и мы виноваты: не упомянули тихое ее появление. Теперь Патрик, говоря с ней наверху, не услышал сенсационных откровений, близко и грозно касающихся его... С галереи он смущенно обратился ко всем:
– Господа, прошу извинить меня: я немного устал... и что-то сердце – то зачастит, то замедлит... Глупо, правда же, – заиметь голос, чтобы истратить его на последнюю беседу с врачом и священником? Я еще вернусь, господа...
Он всех обласкал счастливым взглядом, и они с Марселлой ушли (она, как могла, поддерживала его, вдруг обессилевшего...)
– И опять с ней, с этой служанкой! – сочла необходимым отметить принцесса Альбина. – Но это пустяки сейчас... Нет, родители, что вы наговорили тут: Патрик – королевский сын? Сын тети Эммы и Анри Второго? Но вы же говорили всю жизнь, что он – приемыш, без роду, без племени?!
– Да потому, – всхлипнула ее мать, – что ваш Канцлер мерзкий стращал меня целых 16 лет! Да разве меня одну? А скольких со свету сжил, чтобы не проболтались?
А король не понимал, что происходит:
– А что это тебя прорвало сегодня-то?! О, Господи... Понимаешь, дочь – ни одна душа не должна была видеть в мальчишке наследника

Не покидай…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Дар речи
21.

Церемония знакомства с дамами была уже позади, гостя усадили, конечно же, рядом с принцессой Альбиной. Ее открытые плечи заметно конфузили его. Альбине мудрено было понять, в чем дело: стоило ли так напряженно готовиться к этой встрече, если гость предпочитал смотреть на какой-нибудь соусник или на свою вилку? И еще принцессу пугали листочки в руках отца, исписанные трудолюбивым Канцлером. Крадус откашлялся, музыка на галерее смолкла.
– Пап, ты только сокращай, умоляю! – шепнула королю дочка. - Если подряд, – все уснут!
Но это услышала Оттилия. И разъяснила Альбине, что сейчас он не папа, он – король при исполнении... Крадусу захотелось позлить "профессоршу", он предложил с наивным видом:
– Слушай, а может, передадим это гостю – он пролистает перед сном, а?
Ответом ему был испепеляющий взгляд; король вздохнул и начал свою писаную речь:
– "Ваше Высочество! Наш далекий и одновременно близкий пенагонский друг! Абидонцы давно чтут вашего родителя и вас как славных государственных мужей, мудрых в политике и приятных в обхождении. Вы впервые в нашей стране. Но дружба и горячая симпатия к вам, опережая ваш кортеж, по-весеннему согрела сегодня нашу столицу, говорящую вам "Добро пожаловать!" с особым радушием..."
(Невольно припомнилось принцу Пенапью это "особое радушие" на лицах хозяина и завсегдатаев таверны, полицейского, прохожих, юного живодера по кличке "Гиппократ"...)
"У нас в Абидонии, надо заметить, народ по характеру домосед, почти никто нигде не был. Но все замечательно отзываются о вашей стране, об ее живописной природе, ее добросовестных мастерах-умельцах..." – тут Крадус оторвался от текста, заговорил от себя:
– Вот это точно, это без лести, Ваше Высочество. Взять, к примеру, шорников ваших – поклон им! Лучшие седла у меня – из Пенагонии! Или возьмем стремена: так сработаны, что даже мертвый ты стремя не потеряешь!
Королева одернула его; она-то знала, что лошадиная тема грозит заполонить все! Крадус сделал над собой усилие и вернулся к листкам:
– "...парфюмерах, кожевниках, ткачах пенагонских, чьи изделия, поступающие к нашему королевскому двору, всегда радуют нас". Это факт, это он не соврал... только на первое место – все-таки шорников. "Восхищенная молва доставила нам данные и о тех необычайных талантах, коими наградили особу нашего гостя златокудрый Аполлон и его Музы..."
В этом месте король обменялся выразительными взглядами со свояченицей... Ясно же было: самому Канцлеру, с его особым сегодняшним насморком, не подвернулся бы под перо этот златокудрый с Музами... Какая-то скорпионья жидкость была в этой кудрявой фразе, и капнули ею не для гостя-слушателя, а, похоже, – для оратора самого!..
А гость вдруг засмущался ужасно:
– Полно, Ваше Величество... каких еще "необычайных"? Стоит ли? И вовсе это не молва восхищалась, а наша Пенагонская энциклопедия, я же знаю...
– Ну и что? – вмешалась Альбина. – Ведь там не выдумано, что вы в Королевском балетном театре выступали? Танцевали главного мотылька какого-то?
Эти слова причинили настоящее страдание принцу Пенапью! Всерьез говоря, выступление такое было на самом деле, но только один раз. Пробное оно было, неофициальное. Можно считать, репетиция. Прогон. И в зале сидели, слава Богу, только папа с мамой... А в Энциклопедии (деликатнейшний принц обозвал ее подлой!) напечатали, что успех был грандиозный, триумф... И принцу долго нельзя было поднять глаза на людей. Знали же люди, знали и радовались, что в балете "Легковерная любовь к огню" партия Первого мотылька не досталась выскочке августейших кровей! Ее, в конце-то концов, артист танцевал! И справедливо! А из-за Пенапью и неуклюжих его попыток только всю труппу задерживали зря, перенося премьеру с марта на май! Да если б и научился он делать это прилично, все равно – на публике, при полном зале, он просто умер бы! Сразу! Еще до первого фуэте! Этот балет, напоминавший королю и еще кое-кому о конфузе наследника, вообще мог быть запрещен ко всем чертям! Дирижер был на волосок от казни, от виселицы! Вот какой вклад в искусство мог внести он, принц Пенапью! Спасибо, удалось папу уговорить, чтобы он этого не делал...
Королева хотела успокоить его, – он так, бедный, разволновался... Принц стал полностью розовым (с сиреневым отливом) и продолжал объяснять:
– Помилуйте, но я-то знаю, что не было "восхищенной молвы"! Может, еще будет когда-нибудь... хотелось бы... но пока нет.
Оттилия выразила мнение, что подобная скромность

Не покидай…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

11.

У таверны с покосившейся вывеской, на которой изображены сова и пивная кружка, стояла старая Клементина, к морде ее был подвязан мешок: она получала подкрепление.
А трое ее пассажиров находились внутри, они только что сделали заказ. Вот только расслабиться артистам не удавалось: те немногие завсегдаи, которые сидели здесь в этот час, как-то нервно озирались на наших героев... Нервно и диковато. А хозяин, наоборот, норовил мимо смотреть.
– Эх, принц! – вздохнул Желтоплюш. – Если б завалялся у вас хоть один золотой, не томили бы нас... и не косились бы.
Пенапью стал ощупывать себя и вспоминать:
– Вот отсюда они у меня атласный кошелечек вытащили... Отсюда – документы. Постойте-ка... а этот кармашек вроде упустили, прошляпили ... Ура!
Он извлек-таки крупную сияющую монету. Его друзья захлопали в ладоши, находка здорово ободрила их. Ее и трактирщик, наверное, заметил, отчего и подошел вскоре. Но почему он не смотрел в глаза? Да и речь завел какую-то малообнадеживающую:
– Я вам, любезные, судачков посулил, в сметане. Так вот, изволите видеть, задержка с ними. Их кот украл, паскуда. Да... И сожрал! Причем – не наш кот, а соседский: из москательной лавки!
– Жалость какая, – пробормотал Пенапью.
– Ну ладно, мы не привередливы, – весело сказал Желтоплюш, - тогда другого чего-нибудь.
– "Друго-ого!" – недовольно протянул хозяин. – Ишь как просто... А за судачков кто мне заплатит? Нет, может вы не верите мне? Насчет кота? Эй, Гиппократ! – громко позвал он кого-то, озадачивая клиентов таким именем.
Появился угрюмого вида мальчишка. Одной правой рукой он держал аспидно-черного вздымающего шерсть дыбом кота, передние лапы которого были связаны ремешком.
– Это мой сынок, – представил хозяин. – Поклонись, невежа, башка не отвалится!
Парень шмыгнул носом и отвесил поклон.
– Слыхали, на какое он прозвище откликается? Гиппократ! Удостоен за то, что ловко режет кошек... Хирург растет, ей-богу! Так что, если желаете, он сделает этой черной каналье "чик-чик" - и ваши судачки будут вам предоставлены.
Повисла ошеломленная пауза. Лицо Марты исказил ужас – и передался Желтоплюшу:
– Что-то мы не поняли, хозяин... Из кошачьей утробы – на стол, что ли?! Вы... издеваетесь?
– А почему, интересно, я должен терять на этом? Заказ – ваш, - кот – москательщика, а в накладе оставаться – мне?! – трактирщик взывал к сочувствию других клиентов (подмигивая им! – Принц Пенапью готов был поклясться, что подмигиванье дважды имело место!). Те, другие, глумливо хихикали.
– Сейчас же отпусти животное! – взволнованно крикнул мальчишке Пенапью.
Гиппократ безразлично дернул плечом и, не развязывая коту лапы, уронил его на пол. Двумя безумными скачками кот достиг двери и брызнул туда. Хозяин подытожил довольно жестко:
– Коли вы такие добренькие... за воров заступаетесь, я вам ставлю в счет украденный продукт! Значит, ячмень для вашей кобылы - раз, судачки для кота – два... Чего для себя желаете?
Тут взорвалась Марта. Обращаясь к завсегдатаям, спросила:
– Господа, неужели это справедливо? Вы же слышали, что предлагал нам этот выжига? И вас не затошнило?!
Хозяин, возможно, только и ждал чего-нибудь в этом роде:
– Ах, вы еще и аппетит портите моим клиентам? И на смуту их подбиваете? Гиппократ, а ну кликни полицейского...
– Вот именно! – гневно подхватил принц Пенапью. – Полицию сюда! Интересно, дозволяет ли она такое свинство! – он весь в пятнах был.
Мальчишка ушел на улицу, хозяин – в кухню. Настроение у наших героев было отвратительное.
Человек, ближе других сидевший к ним, очень сдавленно, очень тихо сказал (даже губы как-то выворачивая в их сторону):
– Все с тех афиш началось, что на вашем фургоне... Напугался хозяин. Вы, как видно, нездешние... а у нас большие строгости насчет бродячих актеров. И все самовольные объявления запрещены...
Он осекся, этот человек, потому что в таверну уже входил дородный полицейский.
– Фургон и кобыла – чьи? – спросил он мирно.
– Наши, – живо ответил за друзей Пенапью. – Если что-то мы нарушили, это не со зла, господин полицейский... мы путешественники и просто не знали ваших законов...
Так он чистосердечно это сказал, что страж порядка улыбнулся:
– И только вчера вас

Георгий Полонский

Не покидай…
киноповесть-сказка

...Тиран, гнетущий треть планеты,
Однажды не прошел в поэты, –
С того и мучает людей.

Александр Аронов

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Визит на высшем уровне с кукольниками
1.

В этом лесу было пленительно, иначе не скажешь. Малиновка завлекала своим пением. Каждый куст – буквально каждый! – угощал ягодой! Белки вели себя с непостижимой доверчивостью, словно ручные. И на всю эту идиллию сверху любовалось солнышко – такое ясное, будто сделали его для детского спектакля. Как, впрочем, и все остальное в этом райском уголке.
Принц Пенапью окликнул своего секретаря, задремавшего после завтрака от покойной езды на прекрасных рессорах:
– Фрикадель! Я вот думаю: отчего население не приводит сюда детей? Сколько прелести, сколько возвышающей душу пользы почерпнули бы дети среди этой природы...
От полусонного Фрикаделя поступил не столько словесный, сколько музыкальный ответ в том смысле, что он согласен: пусть приводят детей...
Стала сужаться тропа, по которой ехали их две кареты (во второй были телохранители и доктор); теперь Пенапью мог, не слишком высовываясь, погладить белку или сорвать орех. Нет, прелесть, прелесть что за путешествие – во всяком случае, вот этот его кусочек! Его Высочество даже изволил запеть – ариозо Рудольфа из "Богемы" ("А я любуюсь..." и т.д.)
Тут секретарь, которого что-то вдруг толкнуло, обрушился на принца – сперва придавил его, потом потащил назад, к себе, выкатив изумленно глаза и бормоча "тпрру!". Видимо, лошадей испугало что-то. Даже наверняка испугало. Что?
Полминуты спустя это устрашающее Что-то явилось в виде трех человекоподобных с чулками на физиономиях. Впрочем, нет – таких только двое: третий был по-своему аристократичен и имел под шляпой покрывающую лишь пол-лица черную опереточную маску. Он и объяснил деликатно:
– Спокойно, господа, это всего лишь ограбление. Ручонки – на затылок. И сюда, к нам... Будем благоразумны – будем живы-здоровы. А станем бузить от глупости и жадности – заработаем дырку между глаз.
Тут бедные путешественники и пистолеты увидели.
– Минуточку! – вскричал вытаскиваемый из кареты Фрикадель - впрочем, слабо вскричал и сипло. – Вы ведь не можете поднять руку на Его Высочество Принца Пенагонского...
– А что? Дипломатические осложнения будут? – спросила, издеваясь, маска N 1. А другая, чью веселость видно было даже сквозь чулок, сказала:
– Тогда пускай они свою ноту оставят во-он в том дупле...
– Да-да, в лесу иногда очень бывает нужна бумажка, – добавила маска N 3, давясь от смеха.
Жертвы налета жались друг к другу под толстым раскидистым вязом.
– Интересно, о чем мои телохранители думают? – полушепотом осведомился принц Пенапью у своего секретаря. А у того отшибло сейчас всякое понятие о должностных обязанностях: едва ли мог он ответить хоть на один вопрос своего шефа! Но тех, про кого было спрошено, принц тотчас увидел сам, поблизости от второй кареты: еще один бандит, самый низкорослый из них, привязывал этих двух верзил к дереву. Вздыхая и кряхтя, они старались не встретиться взглядами с принцем. Еще бы! – за его безопасность они ручались лично королю!
– Вот это, стало быть, и есть принц? – грабители оценивающе разглядывали Пенапью и даже крутанули его, как портновский манекен. – И сколько же папе не жалко будет отвалить за такого? – спросил маленький, когда освободился.
– Господа... с вас спросят за меня сразу два короля! Ибо еду я ко двору абидонского монарха... он ждет меня! Кстати, этот лес – он уже к Абидонии относится? – пытался затеять с ними диалог Пенапью, но никто не слушал его: – разбойнички были по горло заняты. Из багажных отделений обеих карет они вытаскивали на тропу сундуки, чемоданы... Лошади фыркали и шарахались при каждом приближении любого из этих темноликих негодяев.
– Господа, – пытался объяснить принц, – я охотно поделюсь своим имуществом, но тут не все мое... Вот это, например, и еще те коробки приготовлены в дар семье абидонского короля... Не могу же я к ним с пустыми руками...
Маленький вплотную приблизил к нему свое чудовищное лицо (принц ощутил запах изо рта, какую-то винную кислятину) и сказал:
– Не канючь. Пасть порву.
Фрикадель, которого, как и принца, не привязали