Люблю декабрь за призраки былого,
За всё, что было в жизни дорогого
И милого, бессмысленного вновь.
За этот снег, что падал и кружился,
За вещий сон, который сладко снился,
Как снится нам последняя любовь.

Не всё ль равно? Под всеми небесами
Какой-то мир мы выдумали сами
И жили в нём, в видениях, в мечтах,
Играя чувствами, которых не бывает,
Взыскуя нежности, которой мир не знает,
Стремясь к бессмертию и падая во прах.

Придёт декабрь... Озябшие, чужие,
Поймём ли мы, почувствуем впервые,
Что нас к себе никто не позовёт?
Что будет ёлка, ангел со звездою
И Дед Мороз с седою бородою,
Волшебный принц и коврик-самолет.

И только нас на празднике не будет.
Холодный ветр безрадостно остудит
Усталую и медленную кровь,
И будет снег над городом кружиться,
И, может быть, нам... наша жизнь приснится,
Как снится нам последняя любовь.

(с)

Любите девочек, пока они светлы,
пока в их души тянутся битлы,
любите девочек, пока они отрада,
пока они и дики, и смелы,
и кружатся беспечнее юлы,
пока в их косах — листья винограда.

Пока их не коснулся статус вдов,
а виноград и зелен, и бордов,
и молодые вина не доспели,
ещё не драгоценные пока;
покуда для вхождения — река,
и жарче печи смятые постели.

Покуда не унёс ещё поток
листву,
пока не пало возле ног
древесное шальное покрывало —
шуми, шуми, танцуй, танцуй,
лети,
не сбейся с опалённого пути,
где девочка цвела и танцевала.

Пока на шаре, испечённом кое-как,
танцующих девчоночьих ватаг
стремительные двигаются тени —
свою любите юность каждый миг,
пока ещё пацан, а не старик,
и нет хвороб ни в памяти,
ни в теле.

(с)

И, как смешно,
Это убьет и тебя и меня
Даже если подержимся за руку,
Поцелуемся.
Решетка, холодный бетон, земля
Выше не выпрыгнуть.
А так то казалось что деньги,
Белье от викториас сикрет
Должны решать.
Коридорный идет поп прогону.
Чаю бы, чаю,
И немножко свободы.
И можно будет никогда не вспоминать
Твои счастливые ладошки.
Лишь кошки
Глядят на замочную скважину
Не в силах дотянуться
Придет ли наш ласковый
Погладит ли, подержит в руке ли лапку
Позовет ли ласковым голосом?
Тихо.

И никому и никогда не объяснят
Ничего
Все эти ряды крестов.
Эти обрывки выцветших
Камуфлированных
Штанов.
Фотографии в касках,
Где не видно глаз,
Потому что их прячут -
Они ослепшие и огромные, как у сов.
И остается лишь камень,
Под которым остов
От стыда или скромности,
Будто бы прячется
Под остов.

С Новым Годом )

Наше молчание рушит миры.

Убивает ребенка, отца,

Бабушку, дедушку, мать.

Стрелка часов не отправляется спать,

Время идет.

 

Мы убиваем солдата,

Ежика, кошку, собаку, лягушку.

Фашисты или же коммунисты,

Галлы или карфагеняне.

Убиваем ребенка, в этот раз вместе с няней

 

Морозно черны бинты,

Хочется спать, спать, пить.

Но мы, как не пришедший пока что в себя котенок,

Слепыми глазами и теплым носом тычемся:

Как повернуть, куда выстрелить, как убить?

 

Тьма залепила нам рты.

Мы молчим, оловянный солдатик плавится,

Время орет, вместо "мы" остается чувство дыры

В пространстве морали, но нам это не интересно.

Наше молчание рушит миры.

Ну а дети... Дети далее умирают.

Из августа, который не со мной,
А с этой взрослой женщиной усталой,
Выхватывая буквы по одной,
Пишу тебе о том, что с нами стало.

О том, что время сгинуло в борьбе,
О том, что жизнь, кивнув, проходит мимо.
О том, что я скучаю по тебе,
О том, что лето кончилось, любимый.

А горы тут всё так же высоки,
И в воздухе любовь, чабрец и хвоя,
И нет причин для смерти и тоски,
Но листья всё же падают – по двое...

Ну, чем не звёзды? Можно каждый раз
Загадывать по два желанья сразу.
Я загадала времени для нас
И сил на заключительную фразу –

"Как лист увядший падает на грудь"
(На душу, помню – но Цурэн уступит),
Так я скажу тебе когда-нибудь...
В том сентябре, который не наступит.

(с)

Есть в тихом августе, мечтательном и кротком,
Такая мягкая, певучая печаль,
Что жаль минувшего, мелькнувшего в коротком,
Что сердце просится: "к забвению причаль".
Мне вспоминаются, туманны и бессвязны,
Обрывки августов, их встречи, их уход...
И для души моей они однообразны,
Как скалам озера — проплывший пароход...

(с)

Женя Беркович:

"То ли новостей перебрал,
То ли вина в обед,
Только ночью к Сергею пришёл его воевавший дед.
Сел на икеевскую табуретку, спиной заслоняя двор
За окном. У меня, говорит, к тебе,
Сереженька, разговор.

Не мог бы ты, дорогой мой, любимый внук,
Никогда, ничего не писать обо мне в фейсбук?
Ни в каком контексте, ни с буквой зэт, ни без буквы зэт,
Просто возьми и не делай этого, просит дед.
Никаких побед моим именем,
Вообще никаких побед.

Так же, он продолжает, я был бы рад,
Если бы ты не носил меня на парад,
Я прошу тебя очень, (и делает так рукой),
Мне не нужен полк,
Ни бессмертный, ни смертный, Сереженька, никакой.
Отпусти меня на покой, Серёжа,
Я заслужил покой.

Да, я знаю, что ты трудяга, умница, либерал,
Ты все это не выбирал,
Но ведь я-то тоже не выбирал!
Мы прожили жизнь,
Тяжелую и одну.
Можно мы больше не будем
Иллюстрировать вам войну?
Мы уже все, ребята,
Нас забрала земля.
Можно вы как-то сами.
Как-то уже с нуля.
Не нужна нам ни ваша гордость,
Ни ваш потаённый стыд.
Я прошу тебя, сделай так,
Чтоб я был наконец забыт.

Но ведь я забуду, как в русском музее
Мы искали девятый вал,
Как я проснулся мокрый,
А ты меня одевал,
Как читали Пришвина,
Как искали в атласе полюса,
Как ты мне объяснял, почему на небе
Такая белая полоса
За любым самолетом,
Как подарил мне
Увеличительное стекло…

Ничего, отвечает дед,
Исчезая.
Тебе ведь и это не помогло".

Говорит Господь: «А я тебе не рад.
Ничего не знаю, топай прямо в ад.

Что вам сейчас необходимо?


А что необходимо вам?

Ревущий зов к наслаждению,

Тьма сладкая, вяжущая, сворачивающая кровь.

Вопящая

Поглоти меня, о, поглоти меня!

Орущая

Сатурн! Сатурн! И тайное имя...

Герметические жрецы со свернутой шеей,

Потому что не знали куда смотреть

(Выше - то же, что ниже).

Крик ночной птицы на перекрестке,

Капель в лесу,

Эти елки я обрезал чтобы набрать лапник для похорон, а теперь

Они вернулись

И рады

Пушатся, растут 

В безсветье колют руки.

Как алтари, как алтари

Как железные лезвия 

Как взгляд твой

Ты - время, ты - горе

Ты - болезнь моя

И напасти вкус

На разрезанном языке

О, посмотри на меня

Разве не пленник я 

Так же как ты, в цепях

В коже своей, дурной

 

Черный кунжут и шерсть

Кровь и кусочки шкур

Сгорающие в огне

Слышишь ли ты слова

Таящиеся во мне

Слышишь.

Ты-время, ты-цепи, железо, земля, старик

Прости меня, господи, я пока еще не привык

Болезнь, жатва, чудовище, власть

Посреди красных песков ты готовишь снасть

Черное зеркало вместо ступни, 

Кого ты будешь ловить?

Я знаю, я знаю, я знаю.

Песок на зубах, очень хочется пить,

Но я не осмелюсь пока не увижу знака.

 

Сигиллы вспыхивают в низком облаке,

Но я не верю, не верю,

Возьми меня за руку и проведи в мой сон

Отец отцов Сатурн, отец отцов Сатурн

Хранитель камня, земли и погребальных урн

Холодный сухой черный бог седьмого дня

 

Вот и узнал о тебе еще кто-то, да

Короток вечерок

А договор велик 

А разговор

Разговор, старик

Если позволишь, то нескончаем

Как любой конец в идеале

Не чаем.

Но знаем тобой, о великий.

Ну так а что еще надо?

Чур, я Мельхиор, а ты Гаспар?
Что ж, найти осталось Бальтазара...

У ноздрей вола клубится пар –
Облачком... В нём будет греться пара
Самых нежных в этом мире рук,
Рук, достойных взять у неба Бога.
Посмотри, как тесен этот круг –
Даже Богу нужно так немного:
Облачко тепла среди зимы,
Уголок укромный для рожденья,
Руки материнские – и мы,
Полные священного смятенья,
Веры в силу вечного добра
И любви к божественной природе...
Где же Бальтазар? Уже пора!
На небе Звезда уже восходит.

(с)

С Новым Годом )

Плывёт луна, кончается четверг, а где-то там, по улице невзрачной, идёт один хороший человек и мандарин несёт в руке, как мячик. И он глядит на белую луну, на белый снег, на дом многоэтажный, и он не хочет никуда свернуть, и он уже сливается с пейзажем.
Идёт и ничего не говорит, и никого вокруг, и ветер в спину, вот он подбросил мячик-мандарин, вот он его поймал, опять подкинул и отпустил, разжав свою ладонь, и мандарин летит, летит куда-то, над деревом, над миром, над водой, над нашей жизнью, странной и невнятной.
И дом летит, и век летит, и снег, и этот мандарин, и этот вечер, верни его, чудесный человек, и сам вернись, не исчезай навечно, как эти дни нас давят и дробят, как валят с ног сквозь холода и зимы, нам будет невозможно без тебя, нам будет без тебя невыносимо, кончается четверг и этот год, пройдут дожди, метели, снегопады, на свете всё проходит, всё пройдёт, но пусть не ты, пусть не с тобой, не надо...
Когда-нибудь, во времени другом, не в этом измерении, а в третьем, мы снова сядем за одним столом, легки и беспечальны, словно дети, и этот человек, как по реке, вплывёт в наш дом и ни о чём не спросит, и будет мандарин в его руке, и яблоко, похожее на осень.

(с)

Вязкий озноб, простудная хрипотца, книга, перечитанная с конца, начинается вынос лета из клеток тела - ты всё пела, милая, это, конечно, дело, а теперь попляши под ветром, не прячь лица.

Всё, что было отложено, летом не решено, с осенью неразлучно сопряжено, вдето в ушко игольное паутинкой. Так бери, вышивай, сиди над своей картинкой, распутывай, что тебе суждено.

Осень настигнет, как настигает тать, не сыграть наперёд, обратно не отмотать - вывернет все карманы, проверит сумки. Все наши бусы, и ягоды, и ростки, тёплые реки, солнечные мостки, нынче в её владениях - пустяки.
Нитки и пяльцы.
Память, стихи, рисунки.

(с)

Вот и окажется, что луна
Важнее всех этих страданий и песен.
И сны, и сны!
И все, что чувствуешь после сна
Укладывается в простейшее "не интересен".

Кошачья миска покрыта росой,
Какие-то маргаритки высвечены фонарем у крылечка -
Вот и все что мы знаем, что видим.
Все что дальше-луна, ком в горле.

Куда мне идти, если повсюду тьма?
Казалось, в чужих воспоминаньях, можно жить бесконечно,
И даже не жить.
Но вот и они закончились.

Но я еще жив, жив! Уродливым когтем
Срываю обертки, крышки, бумажные этикетки.
Стараюсь не убивать червей
Боготворю лягушек
Кормлю редкую кошку.

Но чаще все-таки себя.
Кошка меня боится.
Тьма отказывается брать мое сердце в ладошку.
Остались только сны,
Молитвы, если б было можно,
Вино по акции,
Тоска. Тоска?

Тоскует ли больной неизлечимо
Вдруг осознавший срок
Что это за сочувствие себе, смола?
Смола смерти, вот что такое жизнь.

Какие-то маргаритки,
Кошачья миска покрывается росою,
Луна, дурные сны.
Вот жизнь.