Я шёл на работу. После обеда, по песчаной дорожке, присыпанной жёлтыми листьями. Осень дышала ровно, спокойная как всегда. Осень была в воздухе, я вдыхал её, и теперь она была и во мне. Осень — такое близкое мне чувство, и она установила свой порядок. Не осталось следа тех мыслей, что тащились за мной с работы, кружили вокруг меня в кафе — всё это сдуло, одним дыханием, таким на удивление... лёгким.
Остались лишь вечные ценности моей жизни: одиночество, отрешённость. Я один. Я плыву по жёлтой реке в мире призраков. Здесь не существует времени, потому что есть лишь один срок — вечность. Сколько часов я уже иду? Что меня окружает? Вот лес. Река. Камни. Осень. Дорога. По дороге иду я. Мне ещё долго идти.
Что-то зашевелилось в кармане. А, это мой телефон: дрожит, путает звуки... — звонят с работы. Наверно, узнать, куда я пропал. Улыбнулся на прощанье и выбросил в воду. Чмок — сомкнулись круги. Стало тихо, как никогда.
Никогда.
Я ушёл, меня не существует.
Сосны в Усть-Нарве — совершенно особый народ. Они растут там везде, и у каждой свой характер. Их силуэты рисуются на фоне неба — из каждого окна видны свои сосны. У одной сосны — корона, у другой — звериная морда и лапа, третья — даже не скажешь что, но что-то несомненно одушевлённое, бесконечно загадочное. Ветер приводит их в движение, и она дышат, кивают, меняя выражение лиц. Они стоят, как часовые, день и ночь, они смотрят в окна, и вся моя жизнь проходит перед их взором, под неусыпным их наблюдением.
А солнечными вечерами их стволы горят на солнце мягким золотым светом.
Такими вечерами в Усть-Нарве играют в бадминтон прямо на улице, на проезжей части. Когда появляется машина, её пропускают, заметив ещё издалека, и снова продолжают играть, пока не зайдёт солнце, пока не станет так темно, что воланчик уже плохо видно — и тогда прекращают игру, и идут в дом, а дома чай...
В последнее время всё чаще вспоминаю Усть-Нарву. Не знаю почему. Наверное, сейчас, перешагнув за 30, испытал своего рода смерть, и в этом смятении моя ранняя жизнь, моё детство вспыхивает в памяти так ясно. Как будто случайно застрявшие в глубинах пузырьки счастья, головокружительного воздуха детства, теперь, когда толщи растворяются, освобождаются, выпускают радужное своё наполнение, и... навсегда исчезают? Боюсь, что так...
С одной стороны, она всё ещё существует. Её можно найти на карте, неподалёку от Нарвы. И улицы, скорее всего, остались на прежнем месте, и сохранили свои имена, и многие дома из тех, что я видел, стоят, где стояли. Только постарели, наверное. И можно даже купить путёвку в один из санаториев и домов отдыха, которых всегда там было немало: Мере-Ранна, Нарва-Йыесуу, Норус... Эти слова, такие родные, как мягкой кисточкой по сердцу... Но я боюсь туда ехать.
Боюсь оказаться там, и ничего не увидеть. И потерять навсегда сказку моего детства. Потому что той самой Усть-Навры, думаю, всё-таки уже нет. Потому что прошло 16 лет с тех пор, как я видел её в последний раз, и ещё больше времени с тех пор, как она цвела во всю силу.
Во-первых, там всегда детство. От самого раннего, полного обрывочных, мало уже понятных впечатлений, до позднего, до только-только начинающейся юности, когда весь мир обрушивается на тебя, как водопад волшебных красок и запахов. И там всегда куча времени, чтобы мечтать. Часы, дни, месяцы,... Там такого можно намечтать!...
Да, забыл сказать, там же всегда лето. А лето, оно такое разное.
Вот, бывают жаркие дни. Просыпаешься утром, а на дверце шкафа уже горит витиеватый узор от окна с тюлевой занавеской. Этот узор — как часы. Со временем он будет переползать по шкафу и сплющиваться, пока совсем не исчезнет, но к тому времени я давно уже встану. А за окном стоит сосна и поёт зяблик. Мне всегда казалось, что он говорит: "Тысяча четыреста ...(и что-то ещё невнятное)". И это звонкое утро, чисто умытое солнышко и небо без облаков (или с одним, лёгким как пушинка) — всё это значит: сегодня будет жарко, и пойдём не пляж. Я не очень-то люблю ходить на пляж. Но на даче без этого никак нельзя — я понимаю, и нахожу в этом свои радости.
Вот здесь, на углу Вабадузе и Паккери, если, конечно, повезёт, продают мороженое: холодильник на колёсиках и длиннющая очередь. Но ничего, она идёт быстро. Продавщица хлёстко кладёт на крышку холодильника твёрдые параллелепипеды — эскимо. Сейчас таких нету :) Щас всё больше в виде трубочек или овалов — выпендриваются, как могут. А тогда: параллелепипед в промерзшей бумаге, и палочка торчит — и столько радости внутри!
В жаркий день, на подходе к морю, чувствуешь чуть заметный ветерок. Он доносит до тебя особый такой пляжный шум, в основном состоящий, конечно, из звуков играющих детей. Море спокойное и синее, повсюду из него торчат купающиеся люди — значит, и мы будем купаться, и строить замки из песка, и специальные такие песочные горшки.