Дорогие друзья!
Сегодня читайте:
"История Дамаска" Ибн аль-Каланиси. Год 499. – Тогтекин берёт крепость франков. – Халаф, правитель Апамеи, убит фанатиками-батини, и город достаётся Танкреду. – Поход Кылыч-Арслана на Эдессу прерывается его болезнью.
"Всеобщая история" Ибн аль-Асира. Потом наступил год 499. – О сражении Тогтекина с франками. – О захвате франками крепости Афамия. – О положении сирийского Тарабулюса по отношению к франкам.
После распада Румского султаната в Анатолии образовалось не менее 18 самостоятельных бейликов, или эмиратов, в том числе эмират Ментеше (1300-1425), Айдын (1299-1403), Сарухан (1300-1410), Караси (1300-1336). После того как эти бейлики достигли побережья, возможность дальнейших завоеваний на материке была исчерпана – впереди лежало море, и эмиры вынуждены были превратиться в корсаров. Османский бейлик до поры до времени был исключением: он еще мог разрастаться вширь за счет византийских территорий
Важнейшую роль в жизни приморских бейликов стали играть пиратство и работорговля. Уже в 1302 или 1303 гг. турки начинают строить корабли и опустошать острова Эгеиды. Скорее всего, это были корсары эмирата Ментеше.
Вскоре, создав по примеру эмира Ментеше собственный флот, беи Айдына, Сарухана и Караси также стали причинять большой вред населению эгейских островов.
Морской разбой всегда находился для турок в полной гармонии с исламским миропониманием, для которого не существовало принципа окончательного мира с немусульманским миром. Эмиры видели в своих походах религиозную миссию. Они носили титул паши – сокращение от «падишаха», - который появился в начале XIII в. и первоначально использовался воинствующими дервишами. Беи переняли его, чтобы одновременно выразить свое религиозное посвящение и руководство. Кстати, в это время как раз побеждает шиизм дервишей. К примеру, Айдын-оглу поднимали зеленое знамя и клялись шиитскими мучениками Али, Хасаном и Хусейном. Центральное значение получила идея газавата, или джихада – священной войны с «неверными».
Правда, нужно отметить, что священная война была направлена только во внешний мир, а никак не внутрь общества, так как лишь религиозная терпимость по отношению к подданным-немусульманам могла обеспечить нормальное функционирование этих государственных образований. По всей видимости, население побережья быстро пришло к соглашению с новыми господами. Среди этих людей эмиры могли набирать команды для своего флота, в том числе, среди греческих моряков, оставшихся без работы в Византийской империи. Использование ренегатов было характерной чертой турецкого морского разбоя как в доосманский, так и в османский периоды.
Набеги на острова и побережье, как правило, организовывались эмирами, а предводитель корсарского флота рассматривался не как разбойник, а как передовой боец ислама.
После возвращения Константинополя в 1261 г., воссоздание имперского флота поставило перед Михаилом VIII проблему набора кадров. Первые византийские экипажи были сформированы из гасмулов, происходивших от смешанных браков латинян (чаще всего, итальянцев) и гречанок, а также из цаконцев (лаконцев). Византийский историк Пахимер сообщает, что «на кораблях его [Алексея Филанторопина] для сражения назначено было мужественное племя гасмуликийское, называемое же проселонами, употреблялись для гонки судов, и, к тому же, имел у себя Лаконцев, которых державный выселил из Пелопоннеса, опустошил с ними острова и привез царю много неприятельского богатства». Никифор Григора, характеризует гасмулов следующим образом: «Они усвоили себе характер и Римлян, и Латинян; так что от Римлян приобрели хладнокровие в битвах, а от Латинян – отвагу».
Большая часть гасмулов считалась греками. Однако, если этого требовали их интересы, они легко забывали о своем греческом происхождении и становились венецианскими или генуэзскими гражданами. Если же они не находили себе подходящего дела в качестве наемных воинов или моряков, то так же легко превращались в пиратов. В Венецианских претензиях 1278 г., например, среди пиратов фигурирует некий Якоб Гасмул, среди разбойников – Федор Насмул.
Что касается «лаконцев, недавно прибывших к царю из Пелопоннеса, которых на простом, испорченном языке называют цаконцами», то этот термин не совсем ясен. Их отождествляли с лаконцами, македонцами, славянами, греками из Южной Италии и даже павликианами.
Численность византийского флота быстро возрастала. Если в 1262 г. он насчитывал 50-60 судов с экипажем 3000-3500 человек, то в 1275 г. – не менее 80 кораблей с экипажем 16000 человек. Вероятно, цифра 16000 все же является завышенной.
Основным источником сведений о византийском пиратстве времени правления Михаила VIII Палеолога (1261-1282) является документ Judicum Venetorum in causis piraticis contra Graecos decisiones (сокращенно – Decisiones piraticae), – список претензий Венецианской республики к византийскому императору с требованием выплаты компенсации за причиненный ущерб. Документ включает 170 случаев пиратства, большая часть из которых относится к акватории Эгеиды, за период с 1268 по 1278 г. И это не считая разбойных нападений на суше.
Судя по приведенным в источнике именам, в своем большинстве морские разбойники не были греками. Андреа Гафоро, Казальдо, Альберто происходили из Генуи, Роландо – из Пизы, Никола – из Салерно, Прандо – из Пизы, некий Иоанн носил прозвище Ломбардец. Неизвестно, имел ли что-либо общее Булгарино с Болгарией, и откуда происходил пират Саладин.
Наиболее часто в этом документе упоминаются Роландо (6 нападений), Андреа Гафоро (Гаффоро) (7 нападений), Иоанно Делькаво (де ло Каво) (17 нападений), Иоанн (Джованни) Сензараксон или его родственники (28 нападений).
Византийцы, впрочем, тоже встречаются, и нередко. Вероятно, греками были дука Патр Калогиан, Никита Лео с Родоса, Гиракис, Барнабас, Хартополос. Иногда в документе приводятся расплывчатые формулировки: «люди из Самофракии», «люди с Фасоса», «судно с Кеоса», «два императорских корабля», «корабли императора». Среди пиратов фигурируют и три знатных греческих фамилии из Монемвасии: Демонояннис, Мамонас и Софианос.