СНЕЖИНКА
Светло-пушистая,
Снежинка белая,
Какая чистая,
Какая смелая!
Дорогой бурною
Легко проносится,
Не в высь лазурную,
На землю просится.
Лазурь чудесную
Она покинула,
Себя в безвестную
Страну низринула.
В лучах блистающих
Скользит, умелая,
Средь хлопьев тающих
Сохранно-белая.
Под ветром веющим
Дрожит, взметается,
На нем, лелеющем,
Светло качается.
Его качелями
Она утешена,
С его метелями
Крутится бешено.
Но вот кончается
Дорога дальняя,
Земли касается,
Звезда кристальная.
Лежит пушистая,
Снежинка смелая.
Какая чистая,
Какая белая!
Константин Бальмонт
«Шестнадцати лет безумно полюбила Наполеона I и Наполеона II, целый год жила без людей, одна в своей маленькой комнатке, в своем огромном мире...»
(из письма М.Цветаевой В.В.Розанову 1914 г.)
Она окружила себя книгами, гравюрами, портретами, связанными с ними. Марина вставила в киот портрет Наполеона, на которого готова была – молиться. Когда рассерженный отец попытался убрать Наполеона из киота с православными иконами, Марина в ярости бросилась на отца с тяжелым подсвечником в руке. Она любила Наполеона как великую личность и как великую загадку. Марина собирала и читала все, что было написано о Наполеоне и его времени на трех известных ей языках: мемуары, исторические документы, исследования, стихи... Эта влюбленность в шестнадцать лет подвигла ее на самостоятельную поездку в Париж, чтобы прослушать в Сорбонне краткий курс истории старофранцузской литературы.
|
БОНАПАРТИСТЫ Длинные кудри склонила к земле, Бедная ива казалась сестрой День Аустерлица - обман, волшебство, С раннего детства я - сплю и не сплю - "За Императора - сердце и кровь, |
Jacques-Louis David
Napoleon in His Study. 1812.
The National Gallery of Art, Washington,USA
|
Боясь, что Наполеон Бонапарт для нее Великая и недосягаемая личность, Марина Цветаева всю свою любовь перенесла на его сына - герцога Рейхштадского. Франц, герцог Рейхштадский. Он же - Наполеон Франсуа Жозеф Шарль Бонапарт, король Римский. Он же - Наполеон II. Он же – единственный законный ребенок и наследник императора Наполеона, вошедший в историю под прозвищем «Орленок». С ним связана еще одна страничка биографии М.Цветаевой, но об этом в другой раз..
В 1932 году из-под пера Марины Ивановны Цветаевой выходит на свет эссе "Письмо к амазонке”, написанное по-французски и переработанное два года спустя. Амазонки довольно часто встречаются в поэзии, прозе и письмах Цветаевой. Это некий образ. Как известно Марина Ивановна очень много размышляла на тему женской гомосексуальности, да и сама была склонна к лесбийской любви.
Элис Пайк Барни "Natalie in Fur Cape" (1897).
Амазонка, к которой обращено упоминаемое эссе - это прежде всего знаменитая “амазонка” Натали Клиффорд Барни (Natalie Clifford Barney, 31 октября 1876, Дейтон, Огайо - 2 февраля 1972, Париж) американская эмигрантка, лесбийская писательница, писавшая в основном по-французски. Любовные успехи Барни у женщин создали ей легендарную славу, так что ей завидовали и видели в ней соперника многие мужчины, в том числе и ее друг, писатель Реми де Гурмон, который без памяти влюбился в нее, дал ей прозвище “Амазонка литературы”. По некоторым исследованиям литературоведов Цветаеву и Барни связывали любовные отношения. Цветаева была представлена Барни своей парижской подругой, Еленой Извольской на одной из “пятниц” у Барни. "Письмо к амазонке" Цветаева написала как отзыв на книгу Барни "Мысли амазонки" (1918). (эссе М.И.Цветаевой можно прочесть вот здесь: ПИСЬМО К АМАЗОНКЕ ).
Марина Ивановна Цветаева родилась 8 октября (26 сентября по старому стилю) 1892 года в Москве. Многим она обязана своим родителям, которые были неординарными и талантливыми личностями. Они сумели передать Марине и ее сестре Анастасии свои знания, свою любовь к искусству и литературе. Судьба была безжалостна потом к Марине Цветаевой, но все же ее детство и юность были полны красоты и общения с прекрасными людьми и прекрасным из мира искусства. Благодаря всему этому мир получил величайшую поэтессу двадцатого столетия.
Марина Цветаева, 1914 год
МАМЕ
В старом вальсе штраусовском впервые
Мы услышали твой тихий зов,
С той поры нам чужды все живые
И отраден беглый бой часов.
Мы, как ты, приветствуем закаты,
Упиваясь близостью конца.
Все, чем в лучший вечер мы богаты,
Нам тобою вложено в сердца.
К детским снам клонясь неутомимо,
(Без тебя лишь месяц в них глядел!)
Ты вела своих малюток мимо
Горькой жизни помыслов и дел.
С ранних лет нам близок, кто печален,
Скучен смех и чужд домашний кров...
Наш корабль не в добрый миг отчален
И плывет по воле всех ветров!
Все бледней лазурный остров - детство,
Мы одни на палубе стоим.
Видно грусть оставила в наследство
Ты, о мама, девочкам своим!
М.А.Мейн, И.В.Цветаев мать и отец М.Цветаевой
Марина Цветаева
Ответ на анкету (отрывок)
Родилась 26 сентября 1892 г. в Москве.
Дворянка.
Отец - сын священника Владимирской губернии, европейский филолог (его исследование "Осские надписи" и ряд других), доктор honoris causa Болонского университета, профессор истории искусств сначала в Киевском, затем в Московском университетах, директор Румянцевского музея, основатель, вдохновитель и единоличный собиратель первого в России музея изящных искусств (Москва, Знаменка). Герой труда. Умер в Москве в 1913 г., вскоре после открытия Музея. Личное состояние (скромное, потому что помогал) оставил на школу в Талицах (Владимирская губерния, деревня, где родился). Библиотеку, огромную, трудо- и трудноприобретенную, не изъяв ни одного тома, отдал в Румянцевский музей.
Мать - польской княжеской крови, ученица Рубинштейна, редкостно одаренная в музыке. Умерла рано. Стихи от нее. Библиотеку (свою и дедовскую) тоже отдала в музей. Так, от нас, Цветаевых, Москве три библиотеки. Отдала бы и я свою, если бы за годы Революции не пришлось продать.
Любимые вещи в мире: музыка,
Не исчезай
Во мне ты навек,
Не исчезай на какие-то полчаса...
Вернешься ты вновь через тысячу, тысячу лет.
Но все горит
Твоя свеча.
Не исчезай
Из жизни моей,
Не исчезай сгоряча или невзначай.
Исчезнут все.
Только ты не из их числа.
Будь из всех исключением,
Не исчезай.
В нас вовек
Не исчезнет наш звездный час,
Самолет,
Где летим мы с тобой вдвоем,
Мы летим, мы летим...
И мы летим,
Пристегнувшись одним ремнем,
Вне времен, —
Дремлешь ты на плече моем,
И, как огонь,
Чуть просвечивает твоя ладонь...
Не исчезай
Из жизни моей,
Не исчезай невзначай или сгоряча.
Есть тысячи ламп,
И у каждой есть тысячи свеч.
Но мне нужна твоя свеча.
Не исчезай
В нас, Чистота.
Не исчезай,
Даже если наступит край.
Ведь все равно —
Даже если исчезну сам, —
Я исчезнуть тебе не дам.
Не исчезай.
Я жить хочу совсем не так, как все,
Живущие, как белка в колесе,
Ведущие свои рабий хоровод,
Боящиеся в бурях хора вод.
Я жить хочу крылато, как орел,
Я жить хочу надменно, как креол,
Разя, грозя помехам, и скользя
Меж двух соединившихся «нельзя».
Я жить хочу, как умный человек,
Опередивший на столетье век,
Но кое в чем вернувшийся назад,
По крайней мере, лет на пятьдесят.
Я жить хочу, как подобает жить
Тому, кто в мире может ворожить
Сплетеньем новым вечно-старых нот,—
Я жить хочу, как жизнь сама живет!
И. Северянин
3 октября (21 сентября по старому стилю) 1895 года родился самый лиричный поэт России - Сергей Александрович Есенин. Есенин самый русский поэт, его стихи не написаны пером, а услышаны у самой русской природы. Есенина запрещали, но разве можно запретить то, что так красиво и само ложится на душу? Нет, поэтому и читали его тайно и читают до сих пор, получая истинное наслаждение от его стихов, написанных так искренне и красиво.
"Наше время - суровое время, может быть, одно из суровейших в истории так называемого цивилизованного человечества. Революционер, рожденный для этих десятилетий, одержим неистовым патриотизмом своей эпохи, - своего отечества, своего времени. Есенин не был революционером. Автор "Пугачева" и "Баллады о двадцати шести" был интимнейшим лириком."
(Л.Троцкий "Памяти Сергея Есенина)
С.А. Есенин. 1922 год
Разбуди меня завтра рано,
О моя терпеливая мать!
Я пойду за дорожным курганом
Дорогого гостя встречать.
Я сегодня увидел в пуще
След широких колес на лугу.
Треплет ветер под облачной кущей
Золотую его дугу.
На рассвете он завтра промчится,
Шапку-месяц пригнув под кустом,
И игриво взмахнет кобылица
Над равниною красным хвостом.
Разбуды меня завтра рано,
Засвети в нашей горнице свет.
Говорят, что я скоро стану
Знаменитый русский поэт.
Воспою я тебя и гостя,
Нашу печь, петуха и кров...
И на песни мои прольется
Молоко твоих рыжих коров.
1917
Иван Бунин
|
Осыпаются астры в садах, |
ГЕНЕРАЛАМ ДВЕНАДЦАТОГО ГОДА
Из кинофильма «О бедном гусаре замолвите слово», 1980,
режиссер-постановщик Эльдар Рязанов
Музыка А. Петрова
Слова М. Цветаевой
Вы, чьи широкие шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса.
И чьи глаза, как бриллианты,
На сердце вырезали след –
Очаровательные франты
Минувших лет.
Одним ожесточеньем воли
Вы брали сердце и скалу, -
Цари на каждом бранном поле
И на балу.
Вас охраняла длань Господня
И сердце матери. Вчера –
Малютки-мальчики, сегодня –
Офицера.
Вам все вершины были малы
И мягок – самый черствый хлеб,
О молодые генералы
Своих судеб!
1913, слова
________________________________________________________
Марина Цветаева (1892-1941)
АВТОРСКОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Генералам двенадцатого года
Марина Цветаева
Сергею*
Вы, чьи широкие шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса.
И чьи глаза, как бриллианты,
На сердце вырезали след, -
Очаровательные франты
Минувших лет.
Одним ожесточеньем воли
Вы брали сердце и скалу, -
Цари на каждом бранном поле
И на балу.
Вас охраняла длань господня
И сердце матери, - вчера -
Малютки-мальчики, сегодня -
Офицера!
Вам все вершины были малы
И мягок самый черствый хлеб,
О, молодые генералы
Своих судеб!
________
Ах, на гравюре полустертой,
В один великолепный миг,
Я встретила, Тучков-четвертый,*
Ваш нежный лик.
И вашу хрупкую фигуру,
И золотые ордена...
И я, поцеловав гравюру,
Не знала сна...
О, как, мне кажется, могли вы
Рукою, полную перстней,
И кудри дев ласкать - и гривы
Своих коней.
В одной невероятной скачке
Вы прожили свой краткий век...
И ваши кудри, ваши бачки
Засыпал снег.
Три сотни побеждало - трое!
Лишь мертвый не вставал с земли.
Вы были дети и герои,
Вы все могли!
Что так же трогательно-юно,
Как ваша бешеная рать?
Вас златокудрая фортуна
Вела, как мать.
Вы побеждали и любили
Любовь и сабли острие -
И весело переходили
В небытие.
26 декабря 1913
Феодосия
* Посвящено мужу - Сергею Яковлевичу Эфрону (1893-1941)
** Тучков-четвертый А. А. (1777-1812) - генерал-майор, погибший в Бородинском сражении.
Марина Цветаева
|
Собирая любимых в путь, |
...Есть в стихах Цветаевой, кроме вызова, кроме удали, непобедимая нежность и любовь. Не к человеку, не к Богу идет она, а к черной, душной от весенних паров земле, к темной России. Мать не выбирают и от нее не отказываются, как от неудобной квартиры. Марина Цветаева знает это, и даже на дыбе не предаст свой родной земли.
Обыкновенно Россию мы мыслим либо в схиме, либо с ножом в голенище. Православие или «ни в Бога, ни в черта». Цветаева — язычница светлая и сладостная. Но она не эллинка, а самая подлинная русская, лобызающая не камни Эпира, но смуглую грудь Москвы. Даром ее крестили, даром учили. Жаркая плоть дышит под византийской ризой. Постами и поклонами не вытравили из древнего нутра неуемного смеха. Русь-двоеверка, беглая расстрига, с купальными игрищами, заговорила об этой барышне, которая все еще умиляется перед хорошими манерами бальзамированного жантильома.
Впрочем, все это забудется, и кровавая схватка веков, и ярость сдиравших погоны, и благословение на эти золотые лоскуты молившихся. Прекрасные стихи Марины Цветаевой останутся, как останутся жадность к жизни, воля к распаду, борьба одного против всех и любовь, возвеличенная близостью подходящей к воротам смерти.
Илья ЭРЕНБУРГ
«Марина Цветаева»
(из книги «Портреты современных поэтов»)
В багряных лучах заходящего дня,
Под небом пустыни – мы были вдвоем.
Король мой уснул на груди у меня.
Уснул он на сердце моем.
Лепечет источник: «Приди, подойди!
Водою живою тебя напою», –
– «Король мой уснул у меня на груди, –
Он вверил мне душу свою».
Смоковница шепчет, вершину склоня:
«Вот плод мой душистый. Возьми и сорви»
– «Король мой уснул на груди у меня, –
Он дремлет под сенью любви».
Спешат караваны: «Беги, уходи!
Несется самум!.. Ты погибнешь в песках».
«Король мой уснул у меня на груди, –
Поверю ли в гибель и страх?»
Исчезли миражи, распались как дым,
Вечернее небо горит впереди.
Король мой! Ты нежно, ты свято храним.
Ты дремлешь на верной груди.
Мирра Лохвицкая
Не говори, что мы устали, И не тужи, что долог путь. Нести священные скрижали В пустыне должен кто-нибудь. Покрыты мы дорожной пылью, Избиты ноги наши в кровь, — Отдаться ль робкому бессилью И славить нежную любовь? Иль сделать выбора доныне Мы не хотели, не могли, И с тяжкой ношею в пустыне Бредем бессмысленно, в пыли? О нет, священные скрижали Мы донесем хоть как-нибудь. Не повторяй, что мы устали, Не порицай тяжелый путь. Ф.Сологуб22 августа 1898
Я знала, что я - осенняя,
Что сердцу светлей, когда сад огнист,
И всё безоглядней, всё забвеннее
Слетает, сгорая, янтарный лист ...
Уж осень своею игрою червонною
Давно позлатила печаль мою,
Мне любы цветы — цветы опалённые
И таянье гор в голубом плену.
Блаженна страна, на смерть венчанная,
Согласное сердце дрожит, как нить.
Бездонная высь и даль туманная,—
Как сладко не знать... как легко не быть...
Аделаида Герцык, 1907
Символистская критика называла Аделаиду Герцык (1874-1925) сивиллой и пророчицей, указывая на связь ее поэзии с мифологическими пластами сознания. В ее творчестве преобладают мистические мотивы, поэтесса стремится вслушаться в тайны природы и передать скрытые в ней голоса. Герцык часто обращалась к фольклорным жанрам, воспроизводя причитания и народные песни, поэтому не случайно ряд ее стихотворений был положен на музыку. ©
Убили Мать мою, убили,
За что убили Мать мою?!
Лежит в крови, в дорожной пыли,
В родных степях, в родном краю.
Высоко коршуны над нею,
А ниже воронье кричит,
И я рыдать над ней не смею,
Как мне сыновий долг велит.
И подойти я к ней не в силах —
Я сам упал, лежу в пыли,
Лишь ветер на родных могилах
Туманом плачет из дали.
Зачем печальным тихим звоном
Еще монастыри звенят,
Зачем с последним горьким стоном
Готовят горестный обряд?
Быть может, рано, рано, рано!
Быть может, мертвая жива!
Быть может, с горького бурьяна
Ее доносятся слова?!
О, развяжите мои руки!
Я встать хочу, хочу пойти!
Пойти на зов, на крест, на муки
И мертвую хочу спасти!
Убили Мать мою, убили,
За что убили Мать мою?!
Лежит в крови, в дорожной пыли,
В родных степях, в родном краю.
1918
* * *
Замело тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой,
И холодныя ветры степныя
Панихиды поют над тобой.
Ни пути, ни следа по равнинам,
По сугробам безбрежных снегов.
Не добраться к родимым святыням,
Не услышать родных голосов.
Замела, замела, схоронила
Всё святое родное пурга.
Ты, - слепая жестокая сила,
Вы, - как смерть, неживые снега.
Замело тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой,
И холодныя ветры степныя
Панихиды поют над тобой.
1918
* * *
Все жду весны давно, давно,
Но нет весны в тревожных далях.
Е.Кропивницкий
О, эта даль! — она обманна:
Ее лазурь и глубина
Как будто нам поет: «осанна!» —
Но бездна в ней отражена.
Иди на даль — она отступит,
Иди на свет — потухнет он.
Нас тьма, нас смерть, нас бездна крутит
Безумным колесом времен.
Оно — и солнце завертело,
И эти звездные миры.
И каждый миг — лишь злое дело
Жестокой и слепой игры.
Не знаю, было ли начало,
Не знаю, будет ли конец, —
Но сколько в эту бездну пало
Остановившихся сердец!
Всем неизбежное паденье,
Всех бездна бездной обняла,
И нет таких высот спасенья,
Где б удержаться жизнь могла.
15 декабря 1922
* * *
Из вечности зова не слышу:
Безмолвна небесная высь.
Но месяц восходит все выше,
Но звезды все так же зажглись.
И плачет душа: для кого же —
И месяц, и трепет огней?..
Я чувствую, как я ничтожен, —
Ничтожен, ненужен, ничей!
И гордое слово — «сознанье» —
Меня не утешит ничуть...
Иду я пустыней молчанья —
И горек, и страшен мой путь.
1923
* * *
Я не пойму: звезда, пустыня, море, —
Что это — разум? Бог? Обман?
На этом неразгаданном просторе
Бессмыслия блистает океан.
Кто нам сказал, что мы отображаем
Бессмертное в бессмертном бытии?
Что знаем мы, когда еще не знаем,
Что мы? Кто мы? И для чего пришли?
Есть страшная железная преграда —
Молчание. Нам некому сказать,
Что мы идем, куда идти не надо,
И знаем то, чего не стоит знать.
Багровый и белый отброшен и скомкан,
в зеленый бросали горстями дукаты,
а черным ладоням сбежавшихся окон
раздали горящие желтые карты.
Бульварам и площади было не странно
увидеть на зданиях синие тоги.
И раньше бегущим, как желтые раны,
огни обручали браслетами ноги.
Толпа - пестрошерстая быстрая кошка -
плыла, изгибаясь, дверями влекома;
каждый хотел протащить хоть немножко
громаду из смеха отлитого кома.
Я, чувствуя платья зовущие лапы,
в глаза им улыбку протиснул; пугая
ударами в жесть, хохотали арапы,
над лбом расцветивши крыло попугая
- 1912г
Александр Вертинский - (0) - Александр ВЕРТИНСКИЙ. Фильм1 Александр ВЕРТИНСКИЙ. Фильм1
***
Строительница струн - приструню
И эту. Обожди
Расстраиваться! (В сем июне
Ты плачешь, ты - дожди!)
И если гром у нас - на крышах,
Дождь - в доме, ливень - сплошь, -
Так это ты письмо мне пишешь,
Которого не шлешь.
Ты дробью голосов ручьевых
Мозг бороздишь, как стих.
(Вместительнейший из почтовых
Ящиков - не вместит!)
Ты, лбом обозревая дали,
Вдруг по хлебам - как цеп
Серебряный... (Прервать нельзя ли?
Дитя! Погубишь хлеб!)
М.Цветаева
|
Маятник В тягостном сумраке ночи немой |
...Стихи Балтрушайтиса — гравюра по дереву. В них только черные и белые пятна. В призрачном свете полярного дня нет красок, и только Балтрушайтис не украшает своего скудного рассказа пышными одеждами. В его кабинете пусто. Только стол рабочий и больше распятье. Стихи его похожи на голые стены древней молельни, где нет ни золотых риз икон, ни крытых пестрыми каменьями статуй, где человек глаз на глаз ведет извечный спор с грозным Вседержителем. Читает стихи Балтрушайтис размеренно и глухо, не выдавая волнения, не возвышая и не понижая голоса, как путник, повествующий о долгих скитаниях в пустыне. Немногим близки и внятны его стихи. Ведь мы ждем от поэта видений новых и меняющихся и требуем, чтобы он нас дивил, как причудливый цветник или как танец негритянки. «Балтрушайтис... Но, ведь это так скучно», — еще сегодня сказала мне барышня, которая любит заменять стихами Гумилева невозможные в наши дни путешествия. Да, Балтрушайтис очень скучен и очень однообразен, но в этом его мощь. Есть на свете не только цветники Ривьеры и гавоты Рамо, но еще скучные пески пустыни и скучное завывание ветра в нескончаемую осеннюю ночь. Прекрасны девственные леса, священное бездорожье, прекрасны тысячи тропинок, несхожих друг с другом, которые сквозят в зеленой чаще, уводя к неведомым прогалинам и таинственным озерам. Но так же прекрасна длинная прямая дорога, белая от пыли в июльский полдень, которую метят только скучные верстовые столбы. Балтрушайтис идет по ней, куда — не все ли равно? Надо идти — он не считает дней и потерь, он идет, и не выше ли всех пилигримов тот крестоносец, который, не видя миражей пустыни, ни золотых крестов Иерусалима, мерцающих впереди — ничего, гордо несет через пески и дни тайной страстью выжженный на груди крест.
Илья ЭРЕНБУРГ
«Юргис Балтрушайтис»
(из книги «Портреты современных поэтов»)
Константин Бальмонт
|
За то, что нет благословения |
...Воистину трагична судьба Бальмонта. Глядя на него, я, — еще в который раз, — возмущаюсь необъяснимыми причудами Верховного Режиссера. Что это, — «божественный абсурд» или просто непростительная рассеянность? Выкинуть резким пинком на сцену средневековья бедного Франсуа Вильона, который в точности знал все лабиринты двадцатого века, и забыть о чудесном трувере, певце «златовейных», «огнекрылых», «утонченных» и других прелестных дам. Пропустить и салоны Дианы де-Пуатье, и навсегда потерянную возможность быть зарисованным Веласкесом, и даже скромный пунш средь невских харит в каморке Языкова, чтобы бросить поэта испанцев, «опьяненных алой кровью», в век танков, конгрессов интернационала и прочей тяжеловесной декорации, для которой ни Ронсар, ни Гонгора, ни Языков даже наименований не нашли бы.
Любите же в Бальмонте великолепие анахронизма. Когда наслаждаются республики, чтите в нем короля. На его медном лице зеленые глаза. Он не ступает, не ходит даже, его птичьи ноги как будто не хотят касаться земли. Его голос похож то на клекот, то на щебет, и русское ухо тревожат непривычные, носовые «н» в любимых рифмах «влюбленный, опьяненный, полусонный»...
Как образцовый король, Бальмонт величественен, нелеп и трогателен. Он порождает в сердцах преклонение, возмущение и жалость. В дни полуденного «Будем, как солнце» падали ниц, заслышав его пронзительный голос. Но вот вчерашние рабы бунтуют и свергают властелина. Бальмонта ненавидят за то, что поклонялись ему, за то, что учиться у него нечему, а подражать ему нельзя. И дальше, — Бальмонт в «Песнях мстителя» или в «Корниловских» стихах — политик, в «Жар-Птице» — филолог, Бальмонт — мистик, публицист, философ — бедный, бедный король.
Бальмонт объехал весь свет. Кажется, мировая поэзия не знало поэта, который столько времени провел на палубе парохода или у окна вагона. Но, переплыв все моря и пройдя все дороги, он ничего в мире не заметил, кроме своей души. Вот эта книга — Бальмонт в Египте, а эта — Бальмонт в Мексике. Бунтующие, вы хотите корить его за это. Преклонитесь лучше перед душой, которая так велика, что десятки лет ее исследует неутомимый путешественник, открывая все новые пустыни и новые океаны.
Бальмонт знает около тридцати языков. Легко изучил он десятки говоров и наречий. Но заговорите с ним даже по-русски, невидящими глазами он посмотрит на вас, и душа, не рассеянная, нет, просто отсутствующая, ничего не ответит. Бальмонт понимает только один язык — бальмонтовский. В его перепевах Шелли и сказатель былин, девушка с островов Полинезии и Уитман говорят теми же словами.
Часто возмущаются, — сколько у Бальмонта плохих стихов. Показывают на полку с пухлыми томами, — какой, 20-й, 30-й? Есть поэты, тщательно шлифующие каждый алмаз своей короны. Но Бальмонт с королевской расточительностью, кидает полной пригоршней ценные каменья. Пусть среди них много стекляшек, но не горят ли вечным светом «Горящие здания» или «Будем, как солнце». Кто осудит этот великолепный жест, прекрасное мотовство?..
Илья ЭРЕНБУРГ
«Константин Бальмонт»
(из книги «Портреты современных поэтов»)