Медведи под грибами

     Недолго мешкая, медведи расселись округ лукошка и приступили к оприходыванию моих грибов. Дабы соблюсти справедливость, ели поочередно, по 5 штук, по команде М.П., тщательно обсасывая лапу и зорко следя за упорядоченностью сотрапезников. Весьма вскоре лукошко опустело, и последняя поганка была благородно съедена М.П-чем как самым-самым в семье, что оспаривать не посмел бы даже он сам. Пришлось, грубо говоря, по 100 штук на лицо (понимай: морду), что даже для медведей доза вовсе не хилая. А если принять поправку на то, что несмотря на непойманность никого, каждый съел еще ровно по 100 грибов незаметно, благодаря чему, заметим, справедливость дележа осталась непоруганной, получается, что на рыло пришлось не менее 200 грибочков. А это по любым меркам есть чрезмерщина полнейшая, если не сказать переполнейшая. Вернемся тем временем.

     Приход наступил на удивление быстро, как злополучный нежданный оргазм. Сперва прихожанам умнилось, что они не бурые медведи, а белые. Далее, что не белые, а розовые, а потом, что они есмь вовсе не медведи, но поросята.

     Поросят звали на три буквы по два раза: Ниф-Ниф, Нуф-Нуф и ТаМ-тАм. Жили они весело, хотя и бездарно: нежились в лужах на солнышке, да хрюкали на луну. Но вот, как парашютист на голову свалилась осень, сковывая ледком бурную поросячью кровь. Тогда самый-самый из них ТаМ-тАм сказал: "Свиньи! Пора отгрохать себе что-нибудь попомпезней, этажа в три; предлагаю шалаш." Полемика не разгорелась. Поросята сошлись на суровой необходимости не обременяться работой над 3-мя этажами, а ограничиться одноэтажным шалашом единогласно. Единым был голос ТаМ-тАма. Через время ушедшее на постройку шалаша, шалаш стал построен. Не можно сказать, что он был надежен, уютен, теплоизоляционен или респектабелен, зато он был и фактом своего существования очищал мобильную поросячью совесть от себя самое.

     Очищенные и просветленные поросята направились к лесу оттянуться. Дальнейшие события развивались внутривенно. В лесу они повстречали злого, голодного и настроенного на свинину зелено-оранжевого волка. Пого и погоня воспоследовали. Уходя от последней, поросятам удалось укрыться в шалаше, который являлся их частной собственностью. Волк, отметим мы про себя, был полностью невменяем или, может быть пьян в дрова, и принялся дуть. Дунул он в 1-й раз, и листья полетели с крыши шалаша; дунул во 2-й раз, и шалаш матерно затрещал; хотел он дунуть и в 3-й раз, но негаданно случилось такое: Мих-ло Пот-ч непредсказуемо вышел из прихода и шалаша и принялся избивать волка, чем довел его до отчаяния.

     Здесь я должен осадить полет своих мыслей, уводящих меня в мир необузданности, и уточнить, что волк-то вовсе волком и не являлся, несмотря на отдаленные сходства. Буду откровенным до конца: от ушей до хвоста то был совсем не волк, а попросту я. Объяснюсь, не пудря. По мере того, как гигантскими скачками я удалялся от избушки на северо-юг, мой страх таял, как пиво на дне рюмки, в то же время мысль о забытом лукошке овладевала мной. Прошел ряд секунд, и она овладела мной вполне, я замер, как покосившийся фонарный столб. "Машъ!" - воскликнул я себе, - "там, в избушке ты оставил с полтысячи грибов! Подумай..." Я не стал думать. Чрез краткий миг не меньшими скачками я двигался на юго-север; обратно. К избушке.

     Дальнейшие события драмы, други мои, вам, увы, известны. На этом печальном месте мне хотелось бы прервать повествование и заколбасить на послед небольшой kalомбурчик. Рукопись обрывается (автор избивается).