название: Fire Play
пейринг: Тиль/Рих, pov Тиль
рейтинг: R
жанр: BDSM, генерал не без ангста
прим.: информация взята с одного сайта, ссылка на который исчезла вместе со старой шапкой; написано для конкурса на одном слэш-форуме.

Никогда бы не подумал, что в нём дремали такие садо-мазохистические наклонности. Или, может, раньше я просто не обращал на это особого внимания. Наверное, так и есть, ведь он уже давно чувствительно и с наслаждением реагировал на случайно причиненную ему боль, кажется, она заводила его еще больше.
Помню, как-то раз я укусил его в порыве страсти, выступила кровь, но он не смутился, не ругался, он сладостно простонал, глаза, полу прикрытые пушистыми темными ресницами, напоминали глаза наркомана под дозой – тот же взгляд, то же выражение. Ему безумно нравилось, когда я царапал его спину или кусал плечи, ему нравилось причинять боль и мне, и со временем он захотел большего.
Однажды появились наручники. Он потребовал пристегнуть его к изголовью кровати и "не жалеть", а потом получал удовольствие от сознания собственной беззащитности. Немногим позже появился горячий воск; он прогибался навстречу каждой капельке, встречая её тихим вздохом, почти стоном, ресницы трепетали, периодически обнажая этот безумный взгляд, преисполненный наслаждения. Появились и другие "мелкие шалости", но и их ему, наконец, стало мало.
Признаюсь, мне эта затея пришлась не совсем по вкусу. С другой стороны, что тут скрывать, – и мне доставляло удовольствие и владеть им, и отдаваться на его милость и немилость, хотя обычный секс меня всё-таки устраивал больше. В аппликации всех этих штучек он всегда был осмотрителен, держался шаг за мной, требуя не жалеть себя, но по отношению ко мне будучи крайне осторожным, так что я не испытывал таких "ненормальностей", как он.
- The careful application of pain is also a form of communication, - любил повторять он, неизменно на английском языке с сильным американским акцентом, произнося слова таким тоном, будто цитируя кого-то, а может, и самого себя. Кто его знает, о чем он там тексты пишет, наш гиперактивный в творческом плане гитарист. Забавные же у тебя пути общения, думал я, но в дискуссии по данному поводу не ввязывался.
В тот вечер он пришел ко мне очень поздно, времени было далеко за полночь. Рубашка с несколькими расстегнутыми верхними пуговицами обнажала резко вздымающуюся и опадающую грудь, воздух со свистом вырывался из приоткрытого рта. Глаза чуть ли не светились демоническим светом, опасностью. В какой-то момент мне стало даже немного боязно, что если мне сегодня суждено быть сабом, то он меня может убить, но я быстро отогнал эти мысли, напомнив сам себе, что у него, как и любого ответственного дома, всегда всё под контролем, и он не допустит ничего лишнего.
В этот раз он хотел поиграть с огнём, и принес все необходимое. Мало ему, видимо, пламени на сцене - еще и дома огненного шоу хочется. Я с опасением наблюдал, как он с педантичной четкостью в движениях готовил маленькие факелы.
Где-то я слышал, что играми с огнём должны заниматься только опытные мастера, и что кровати для этих целей не совсем пригодны, о чем ему сразу же и сказал, но он только махнул рукой и небрежно обронил, что "ничего сложного в этом нет, все будет в порядке". Если он упрется, с ним бесполезно спорить, и я решил промолчать; эта идея нравилась мне чем дальше, тем меньше.
Окончив приготовления и дав мне короткую инструкцию "по эксплуатации", он разделся и, награждая меня поцелуями и попутно лаская руками, избавил от лишней одежды и меня.
- Всё будет отлично, - тихо и уверенно шепнул он, успокаивая мои опасения. – И помни – огнем будешь "мазать" только зад, ноги сверху и по бокам, поясницу и верх спины, ступни не надо. – Даже подчиняясь, ему удавалось быть хозяином; действительно восхитительная способность.
Он удобно устроился на кровати и уже чуть ли не подсознательно закинул руки к изголовью кровати. Наручники хочешь? Пожалуйста! Уже далеко не в первый раз восхитившись, c какой готовностью и удовольствием он подчиняется, я защелкнул "браслеты" вокруг его кистей и прицепил их к спинке кровати, из-под прикрытых век меня провожал знакомый довольный взгляд. Прежде, чем приступить к основному действию, я, еле касаясь кожи, намассажировал ему спину и ноги, заставляя расслабиться, и только убедившись, что он готов, я начал…
Даже после стольких лет манипуляции с огнём, ему удавалось завораживать меня. Яркое, но не слепящее пламя играло различными оттенками сине-голубого цвета, каким обычно горит спирт (и где он его столько достал?), и заманчиво искрилось, будто приглашая с ним поиграть. И мы играли. Я водил факелом по его коже, размеренными движениями, не торопясь, но в то же время достаточно быстро, чтобы успевать смахивать огонь и не причинять ему вреда.
Сначала он немного напрягался, но почти сразу расслабился окончательно и отдался во власть пьянящей, несильной боли. Его дыхание было мелким и прерывистым, с губ срывались сначала вздохи, а потом стоны и даже тихие крики; было забавно наблюдать, как его заводят простые игры с болью.
Мы уже приближались к финальной стадии, когда я почувствовал, что что-то не так, в воздухе что-то витало, но что именно – мне так и не удалось понять, а отвлекаться от его тела я просто не мог себе позволить, рискуя потерять контроль над ситуацией.
- Больно… - прошептал он почти неслышно.
Оглядев его тело, я на всякий случай провел рукой везде, где до этого проводил факелом, но так и не нашел возможного очага его боли. Он притих, так что я вновь успокоился, но вскоре "больно" прозвучало снова, и он зашевелился.
- Что случилось? – спросил я, будучи слегка недоволен, что все складывается несколько иначе, чем предполагалось.
- Сбоку больно, - ответил он. Раз он говорит, что больно, значит, так оно и есть, уже ему-то к боли не привыкать, просто так беспокоить не станет. Не успел я начать проверку, что тут "не так", как он сам резко дернулся, насколько позволяли наручники, как бы уклоняясь от чего-то, и только тогда я увидел, что его так сильно беспокоило. По хлопчатобумажному пододеяльнику медленно расползался почти невидимый огонёк, возникший, судя по всему, от упавшей капли спирта. Я быстро вскочил и выдернул его, стараясь избежать контакта с факелом. С огнем в одной руке и одеялом во второй, я исчез в ванной. Щедро залив обе вещи водой, я вернулся в комнату.
Он лежал, глубоко дыша и сильно закусив губу, ожог на боку был больших размеров, чем я предполагал. Сняв наручники, я выругался и пошел на кухню за льдом, попутно вызывая скорую; сценический опыт научил, что с ожогами лучше не шутить. Вернувшись с полотенцем со льдом, я обнаружил, что он сидит и изучает свое ранение, мелко дрожа от болевого шока и боли непосредственно.
- Держи, - передал я ему полотенце и стал быстро одеваться, после чего помог одеться ему. Он морщился, дергался, но послушно оделся, понимая, зачем я это делаю. К моменту приезда скорой в комнате не осталось и следа, что в ней происходило что-то "непристойное". Следя за тем, как его уносят, я думал о том, что чувствую себя виноватым и полностью ответственным за этот несчастный случай.
Домой он вернулся уже через несколько дней, ожог еще был забинтован, но в целом он выглядел неплохо. В глубине глаз пряталось что-то настороженное, казалось, после этого случая в нем что-то сломалось. Первым делом он меня обнял и еле слышно выдохнул в ухо "ты ни в чем не виноват, не вини себя, это я, идиот, захотел острых ощущений", а вторым – выкинул всю bdsm-атрибутику в помойку. Он, как и я, предпочел заниматься обычным сексом, страстным и нежным, быстрым и медленным – в зависимости от настроения; иногда не обходилось и без укусов или царапин, и они нас по-прежнему заводили, но мы уже не искали "приключений".