Все, что было.

Было холодно. Уставший ветер с трудом рвал на полосы тяжелые полотнища сыпавшегося с небес снега. Будто павшие боевые знамена, ложились они на землю и замирали не дыша. Прихотливый рисунок рун, начертанных поверх, постоянно менялся. Одни заклинания превращались в другие, третьи. Тайны мира, власть, богатство, вечность. Но тому, кто мог прочесть письмена, было уже все равно. Спрятав руки в карманы длинного плаща, стоял он во дворе многоэтажки и курил. Мысли же его, разрозненны, были так далеко в прошлом. Господи, ведь это уже ритуал: уходить от шума и суеты. Срываться с пьянки в ночь за своими странными видениями. Такие карие глаза с искорками смеха в глубине. Порой нежные, порой насмешливые. Бродить серым призраком по пустынным улицам. И, в конце концов, все равно приходить сюда, тревожа воспоминаниями раненное сердце. Кто-то сказал, что помогают слезы. Да только-

“Слезы, как пели ЧАЙФы, сегодня не в моде.
К черту душевную слякоть! Надо держать породу”.

Да и нет их. Слез то. Нет и все. Сухие глаза. Знал бы кто, как это трудно - лепить на непослушные губы кривую, дежурную усмешку. Давиться словами, к5огда так хочется молчать вечно. Не видеть и не слышать ничего.
Окурок сверкнул, как метеор, и пропал в темноте. Поправив выбившийся из-за воротника хаер, он пошел прочь.
Дома было пусто и неуютно. Испуганное эхо металось от стены к стене. Тени в углах шелестели осыпавшейся листвой рукописей. ”Даже вода здесь горька, даже пища!” Пустые бутылки, пластиковые стаканы, разорванные пополам фотографии. Все, что осталось.
Он прошел в комнату и лег на диван. Как был. В одежде и сапогах. Центр, послушный команде пульта, чуть-слышно зашелестел, и по квартире разлились гитарные переборы. Тихо-тихо, кошкой на мягких лапах, из кухни просочился газ. Сладковатый запах тяжелил веки, баюкал, пел, смешиваясь с голосом Кипелова


“Дверь на ключ и свинцом тоска”
Так странно умирать…
”Боль в душе, будто смерть близка”

Уже не будет этих снов. Таких сладких и рвущих душу, одновременно. Не будет случайных встреч на улице.
”Закрыта дверь. Ливень смоет все следы.
Так хочешь Ты!”

Все, что было… Оборвать бег времени… А душа? Раздал всю! Ей, друзьям, музыке.
И лишь остался
“Голос твой заблудился здесь.
День и ночь он стучит во мне.
Я хочу отпустить тебя,
Но за стеклом вижу вновь твои глаза…”

Музыка хлестнула наотмашь и сквозь темноту проступили очертания каменных стен. Оттолкнувшись, уже не человек, не спеша поплыл на неяркий свет вдалеке. Звуки сошли на нет. Тишина заполняла пространство-время, которое скорее внепространство-безвременье. Звучала, звала. Во всем этом было что-то невесомое. Только тишина и свет вдали. Тишина и свет… Вот тогда я и позвал его.
- Остановись! Это ли путь для тебя? Ведь он слишком прост. Помнишь, ты всегда говорил, что умереть легче, чем жить. Но тебе ли искать легких путей?
Услужливая память моментально подсказала такие знакомые образы тихого кафе: приглушенный свет, белые башенки салфеток на столе.
Он подошел и сел рядом. Взял в руки теплую чашку. Так же молча сделал глоток.
- Что это за место? Я хотел бы остаться здесь.
Потускневший мир за окном тек с неба дождем.
- Ты сам создал все здесь. Свет и тень, окно и дождь. И меня, такого как я сейчас есть,
создал ты.
- Зачем?
Вопрос был задан.
- Зачем мне возвращаться? Куда и к кому?
И тогда я открыл ему истину.
- И еще: «…Жизнь не звук, чтоб обрывать…!» Помнишь?
Последний глоток подобен был вспышке огня.

Он проснулся от холода, вошедшего в распахнутые настежь окна. Непогода, за прошедшие несколько часов, успела отбушевать. Полная луна величественно плыла над спящей землей, рассыпая мириады огоньков-отражений в кристалликах снега.
Перекрывая на кухне вентиль, человек глотнул воды из грязного стакана. Она не горчила.

А в небе над тихим городом скользили в воздушных потоках странно-прекрасные существа. Хрустальные крылья едва трепетали. И никто не смог бы сейчас узнать в одном из них того, кто угощал чаем усталого путника, сбившегося с дороги.
Алекс Мерлин