Грейс сидела на балконе, обняв свои колени, и думала о Патриции. Они прожили здесь две недели. Трастевере. Кварталы терракотовых домов, оплетенных плющом, с бельем, перевешанным через улицу. Грейс курила. Затягивалась еще и еще, чувствуя, как наполняется безразличием ее кровь, бегущая к мозгу. «В темноте все выглядит слишком мрачно – она слегка наклонив голову обдумывала ситуацию – Я словно способна раздваиваться, словно во мне живут две женщины: одна – практичная, способная просчитать ходы, и другая, взирающая снаружи, наполненная злобой и желанием мстить.»
Все не так уж плохо. Кроме Рона никто не знал, что она любила не только розы и море, но и Патти. Никто вообще ничего не знал о Патти. Кому есть дело до неизвестной художницы, любившей алкоголь и женщин. А она сейчас лежала там, в комнате, свесив безжизненную голову с кровати, переплетаясь с таким же безжизненным телом рыжей натурщицы. «В лучших традициях Голливуда.» Такая Патриция похожа на ту фарфоровую куклу, что привез отец из очередного рейда. Ту куклу, которую Грейс безумно любила, а Рон – разбил. Она тогда долго плакала и злилась. И эта злость умерла только с окончанием средней школы, на обочине, вместе с машиной брата.
«Патриция…без особых моральных устоев, раскованная, державшаяся полуразвязанно. Патриция с серьгой в ухе и бронзовой кожей. Патриция, мечтающая о выставке своих картин, которые она в шутку называла «бусиками из дамских животиков». Патриция на пляже, задумчиво разглядывающая далекие огни. Патриция в мастерской, в душе, в ресторане, везде.»
Сегодня по дороге в аэропорт Грейс неожиданно передумала улетать. Позвонила Рону, наврала с пару тонн, и, заложив крутой вираж, рванула обратно.
В квартире пахло сексом. Патриция и рыжая натурщица, которую она только вчера закончила писать. Кажется, Эн. Рыжая проникала в нее, смешиваясь с ее кровью, лимфой, флорой и фауной, снова и снова. «Это все не со мной – подумала Грейс и сомкнула пальцы вокруг рукояти пистолета в кармане куртки. – Предохранитель, курок, ударник…Ничего все это скоро перестанет причинять мне боль». Неожиданно Патти и рыжая замерли и уставились на нее. Тогда Грейс подняла пистолет и выстрелила.
Тишина. Лишенная двух дыханий. Грейс взяла бутылку текилы и глотнула прямо из горлышка. Долгий глоток огнем полыхнул в горле и ринулся дальше с силой выстрела, а она достала сигарету и вышла на балкон. Этой ночью шел дождь. Весь Трастевере был заключен в серую печаль, словно в большой воздушный кокон. Самые крупные капли дождя растекались длинными струйками. «И что теперь? Бежать. Не оставляя следов.»
Она затушила окурок и бросив его в карман сделала шаг назад. В спальне стоял едкий запах порохового дыма. Теперь голова у Грейс была до того ясной и спокойной, что даже в горле пересохло, и она ощущала медленное течении крови в своих жилах – каждый толчок. Паспорт с американской визой, тридцать тысяч долларов, «дабл игл» и пакет порошка…Нет, их придется оставить, слишком рискованно. Она вскинула сумку на плечо и улыбнулась, впервые за всю эту ночь. Улыбка передернула ей рот, как неожиданная нервная судорога.
«Addio, Патти. Тонкая штучка. Шлюха-лесбиянка. Дозревшая особа, предавшаяся всем порокам на свете. Твоя коллекция дамских животиков не принесла тебе славы…только славную пулю»