Жива ли та кофейня за углом,
и тот араб, колдующий над кофе,
и жив ли ты — из дилетантов в профи
перешагнувший, меж добром и злом
черту переступивший вглубь и вширь, —
и глубь клубилась едкой шахтной пылью,
а ширь была — один сплошной пустырь,
поросший несгибаемым будыльем;
был город, состоящий из руин,
вдвигавших в обездвиженную реку
гнилые отражения свои...
Как в ЭТОМ можно выжить человеку?
Да жив ли ты, направивший стопы
к ступенькам, возносящим на котурны,
чтоб хлюпать энергетикой толпы,
рычать, склонясь над зевом ближней урны,
давясь, глотая слизь и прах строки…
Когда б вы знали, из какого сора!..
А в той кофейне чашечки мелки,
а тот араб умрет еще не скоро;
он медленное разотрет зерно,
скрипя привычно, душно, равномерно
о кашель камнем, и взойдет оно
в фарфоровой отливке эфемером.
Не проще ли, забыв о ремесле,
пока не изошел на покаянье,
покинуть этот город на осле,
ни серы не оставив, ни сиянья,
ни прочего заметного следа,
пока тебя толкуют в фас и в профиль?
А чаша — не минует — никогда,
не обнесли бы только чашкой кофе.
15—28.06.97